Владимир Михановский - Горячие точки на сердце Страница 48

Нащупал в кармане длинный ключ, похожий на железнодорожный.

Посмотрел на часы — половина четвертого ночи: самое подходящее время для задуманного, лучше не найти.

И он вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собою массивную дверь, которач тихонько защелкнулась.

Республика жила напряженно, и Валентин Власов, временный ее руководитель, каждые два часа докладывал оперативную и прочую обстановку лично новому премьер министру правительства Владимиру Владимировичу Путину.

Не были исключением и выходные дни — он звонил Путину по прямому телефону домой либо на дачу. Иногда приходилось это делать и среди ночи.

После перестрелки на главной площади Черкесска новый премьер-министр срочно вызвал в Москву Валентина Власова и Владимира Семенова.

В обсуждении ситуации, сложившейся в КЧР, снова, как и в прошлый раз, участвовал глава кремлевской администрации Александр Волошин. Снова — бесконечные варианты, каждый из которых ведет в тупик…

Семенов, по сути избранный президентом республики, занял жесткую позицию. Он заявил, что все разумные сроки, отведенные для ожидания неизвестно чего, прошли. Терпение карачаевцев на пределе, дальнейшие проволочки ни к чему хорошему не приведут, и пора ему, Владимиру Семенову, вступать в должность, по всем законам божеским и человеческим.

Этот разговор, напомним, происходил задолго до того, как Семенов, терпение которого лопнуло, своей волей назначил дату собственной инаугурации.

В то же время небезызвестный Борис Акбашев, отдельно приглашенный в Москву, от имени черкесов и абазинцев потребовал немедленно приступить, как того требуют представляемые им народности, к срочному разделу республики, «разводу постылых друг другу супругов»…

Никто никого не слушал, никто никого не понимал, вернее, не хотел понимать. Как сказано у знаменитого русского классика, «глухой глухого звал к суду судьи глухого»… Так писал не кто-нибудь, а сам Александр Сергеевич Пушкин.

И все возвратилось на круги своя, и приглашенные возвратились в Черкесск, и отчаявшийся Власов снова и снова звонил в Москву, новому премьер-министру Владимиру Путину…

Однажды, проходя по одному из дальних коридоров Дома правительства, Матейченков обратил внимание на не замеченную прежде бумажку с надписью «библиотека», прикрепленную кнопками к двери. Надпись была сделана от руки.

Читать, конечно, было некогда, но взыграло любопытство, и генерал постучал в дверь…

К его удивлению, библиотека оказалась открытой. Худощавая женщина неопределенного возраста в больших роговых очках и синем рабочем халате сидела за стойкой.

Матейченков вежливо поздоровался, поинтересовался, открыта ли библиотека.

— Открыта, как видите. Только читать стали совсем мало, — пожаловалась библиотекарша.

— Да, не время для чтения.

Генерал оглядел небольшую комнату. Книг на полках было небогато, но стояли они ровненько, в линеечку, и пыли на них его острый взгляд не углядел. Видно, женщина знала и любила свое дело.

— У вас нет помощников?

— Я сама справляюсь.

— Мало работы?

— Вы первый посетитель за неделю!

— Хорошо содержите книги.

— Стараемся. Фонд, правда, не пополняется — денег пока нет. Но те книги, что остались, бережем. Есть у нас переплетный мастер, старенький, он все работы делает бесплатно. Так и живем, — улыбнулась женщина.

— К вам можно записаться?

— Вы сотрудник Дома правительства? — спросила библиотекарша. — Что-то я вас не припомню.

— Нет.

— Приезжий?

— Да.

— Чтобы записаться в библиотеку, — сказала женщина строго, — нужна постоянная прописка в Черкесске…Вы здесь надолго?

— Думаю, да.

— Тогда я вам посоветую обратиться в местное отделение милиции.

— Зачем в милицию? — удивился Матейченков.

— Возможно, там вам разрешат регистрацию. Это временная прописка, — пояснила библиотекарша.

— Ясно.

— У вас ведь нет регистрации?

— Нет, — чистосердечно признался Матейченков.

— Ну, вот видите. И приехали, небось, не сегодня.

— Не сегодня.

— Тогда рекомендую пойти в милицию, не откладывая. У нас сейчас, с некоторых пор, такие строгости пошли — не дай бог.

— С каких это пор?

— С тех пор, как к нам из Москвы приехал один генерал, порядок наводить. Не слышали?

— Нет.

— Его сам Ельцин прислал. Говорят, человек справедливый и спокойный, но ужасно строгий. Его все как огня боятся.

— Ладно, воспользуюсь вашим советом. Извините за беспокойство. — произнес Матейченков и повернулся, чтобы уйти.

— Погодите, — остановила его женщина, когда генерал уже взялся за ручку двери.

— Да?

— Что вы хотели почитать?

Матейченков пожал плечами:

— Не знаю.

— Можете поискать что-нибудь на полках.

— Может быть, в другой раз. После регистрации…

— Смотрите. Смотрите, не стесняйтесь.

— Спасибо. Если что-нибудь подыщу, я залог оставлю, — Матейченков захотел снять часы, но вовремя вспомнил, что подарил их свидетелю-черкесу, а новые купить не успел.

К счастью, библиотекарша его остановила:

— Что вы, что вы! Я вам верю. Да кому нужны книги в наше время? Вот помню, в мое время, лет двадцать назад…

Не вслушиваясь в ее поток сознания, Матейченков отошел к стеллажам. Книги были расставлены не по алфавиту, а по жанрам: фантастика, детектив, военные приключения и так далее. Была и полка с многозначительной табличкой «Любовь».

— Заговорила я вас, наверно, товарищ, — донеслось до Матейченкова. — Вас, наверно, приключенческая литература интересует?

— Спасибо, — на всякий случай откликнулся он.

— Приключения вон там, где вы стоите, на нижней полке…

Матейченков заинтересовался толстой книгой, любовно переплетенной мастером в коленкор. Он вытащил ее, прочел на обложке: «Православный календарь».

Книга была старинная, с ятями. Бумага пожелтела от времени и была захватана многочисленными читателями. Он полистал книгу, вдыхая запах слежавшейся пыли.

— Что-то отобрали?

— Да.

— «Православный календарь»? — удивилась библиотекарша.

— Он самый.

— Где вы его нашли?

— Я не искал, он сам ко мне пришел, — пошутил генерал.

— Странно…

— Что же тут странного?

— Мы его давно списали. И книга подлежала уничтожению.

— Грех такую книгу уничтожать.

— И я так считаю.

— А в чем дело?

— Так распорядился Хубиев… Вы извините, вам, как приезжему, эта фамилия, наверно, ничего не говорит… В общем, был у нас такой правитель. Он пришел к власти еще во времена присной памяти Леонида Ильича Брежнева. А тогда велась на всех уровнях борьба с религиозным дурманом. Наш Хубиев хотел быть большим католиком, чем сам папа, и специальным циркуляром повелел все книги, связанные с религией, уничтожить.

— Уничтожить?

— Представьте себе. Не взять под замок, не сдать в спецхран до лучших времен, а пустить под нож.

— Круто.

— К нему депутация наших учителей и писателей ходила, пытались доказать, что это недопустимо. Что среди религиозных есть книги огромной ценности.

— Не доказали?

Она махнула рукой:

— Куда там. Хубиев только расхохотался в ответ и произнес… Мне один знакомый адыгейский поэт рассказывал, он был в той депутации… Нет, вы только подумайте, он им сказал: «Вы вот все время жалуетесь, что бумаги для книг и тетрадей не хватает. Бумагу делают из макулатуры. Порубаем на капусту эти вредные книги — вот вам и бумага появится!..

— Невежественный человек.

— Нет, вы только подумайте! Бумага появится! — Женщина возмущалась так, словно все это произошло вчера, а не бог знает сколько лет назад.

— Значит, «Календарь» спасся чудом?

— Можно сказать и так. Между прочим, если бы эту книгу обнаружили тогда во время ревизии, а их было несколько, то я бы крупно могла схлопотать.

— Уволили бы?

— Ну, это само собой. Хубиев был беспощаден, если ему где-нибудь чудился дух крамолы. Голову бы мне, может, и не отрубили, но какой-то срок припаяли запросто.

— А книгу эту хоть берут?

— Увы и ах! Нет желающих.

— Вот это зря.

— Я могу вам формуляр на эту книжку показать — он девственно чистый, как снежная вершина Эльбруса. Вы первый на моей памяти, кто ею заинтересовался.

— Мне показалось, книга любопытная.

— Все в прошлом… Все теперь стало другим. И время другое, и народ другой.

Из окна донесся глухой гул митингующей толпы, который как бы подтверждал ее слова. За время пребывания Матейченкова в библиотеке он повторился несколько раз.

— Все время этот шум, — пожаловалась библиотекарша. — Я уж и окно задраила, и бумагой все щели заклеила — ничего не помогает. В такую жарищу хочется окно распахнуть, но об этом не может быть и речи. Когда это только кончится.