Андрей Воронин - Ищи врагов среди друзей Страница 49

– Чувство юмора – отличная вещь, – сказал он, останавливаясь возле ящиков. – Я рад, что вы не утратили его даже в столь трудной для вас ситуации. Посмотрим, хватит ли вашего чувства юмора до конца.

Он легко присел и взялся за запор одного из ящиков.

– Открыть? – спросил он у Мартына. – Или все-таки не надо? Подбросим монетку?

– Кончай, – прохрипел Мартын. Ему было плевать на ящики: в мире не осталось ничего, кроме боли. Он и не подозревал раньше, что бывает такая боль. Раньше он многого не подозревал например того, что в последние минуты своей жизни найдет в себе силы иронизировать. – Сам подумай, какая мне теперь разница?

– Как какая? – искренне удивился Владлен Михайлович, отстегивая один пружинный запор и берясь за собачку второго. – Что значит – какая разница? Должен же человек знать, за что умирает!

Должен же человек хотя бы под занавес узнать, за что он отправил всех своих приятелей гнить на дне затона и кормить собой бычков?

– Не всех, – прохрипел Мартын. – Даже не надейся. Ты еще кровью рыгнешь, обещаю.

– Думаю, что вы ошибаетесь, Станислав, – с безукоризненной вежливостью сказал Самарин. – Всех. Всех до единого. Так открыть ящик?

– Да пошел ты, – хрипло огрызнулся Мартын. – Делай что хочешь, только кончай побыстрее и убери отсюда свою поганую рожу. Дай помереть спокойно, козел.

– Помереть спокойно не получится, Станислав, – равнодушно сказал Владлен Михайлович. – Вы заставили меня нервничать, вы повредили мою собственность, вы, в конце концов, меня предали – и вы хотите спокойно умереть? И не надо грубить. Вам все равно не удастся разозлить меня настолько, чтобы я вас застрелил. Сделать вам еще больнее я могу, а вот убивать не стану. Вам кажется, что больнее уже не бывает? Бывает, уверяю вас. И смерть ваша будет страшной… А хотите морфия? Одна инъекция, и вам полегчает. У меня есть. Хотите?

Мартын молчал, борясь с собой. Умом он понимал, что никакого морфия нет и быть не может, а если бы и был, то Самарин скорее проглотил бы его вместе со шприцем, чем ввел ему, но превратившееся в сплошной комок нестерпимой боли тело кричало криком, требуя облегчить невыносимые страдания. Мартын вдруг начал дрожать, на лице снова выступил пот и медленно заструился по щекам, смывая грязь и превращая лицо в причудливую и страшную маску.

– Хотите? – повторил Самарин, вынимая из внутреннего кармана пиджака наполненный одноразовый шприц и поднося его к самому лицу Мартына.

– Да, – сдаваясь, прохрипел Мартын. – Да, черт возьми! Умоляю… Что угодно… Все, все возьми…

– Что – все? – спросил Самарин, умело накладывая на его руку повыше локтя резиновый жгут. – И потом, у меня все есть, знаете ли.

Он ловко вогнал иглу в вяло вздувшуюся вену и нажал на поршень, выдавливая из шприца прозрачный раствор. Мартын, тяжело дыша, запрокинул голову на спинку стула, предвкушая облегчение. Ему вдруг подумалось, что ему ввели вовсе не обезболивающее, а яд или тот же морфий, но в смертельной дозе, но это была конечно же чепуха: у Самарина явно имелось в запасе что-нибудь особенное.

Боль начала утихать. Мартын с растущим удивлением прислушивался к своим ощущениям: да, несомненно, Самарин ввел ему морфий или какое-то другое обезболивающее средство.

– Хорошо? – спросил Владлен Михайлович, внимательно следивший за выражением его лица. – Да, вижу, что хорошо. Теперь можно и поговорить.

– Какие теперь могут быть разговоры, – хитро ухмыльнулся Мартын. – Я же сейчас засну.

– Да ничего подобного! Вы что же, думали, что это и вправду морфий? Господь с вами, Станислав, за кого вы меня принимаете? Что я – наркодилер?

Конечно, этот препарат обладает некоторым анестезирующим действием, но, увы, очень кратковременным. Главное же его назначение – поддержать организм, не дать человеку впасть в беспамятство.., в спасительное беспамятство, я бы сказал. Это хороший препарат, очень дорогой. Так как насчет ящиков? Посмотрим, что в них?

– Боже, какая же ты мразь, – медленно сказал Мартын. – Где были мои глаза, когда я с тобой связался?

– Это некорректный вопрос, – заметил Владлен Михайлович. – Правильнее было бы спросить по-другому: где были ваши мозги, когда вы затеяли это вооруженное нападение? И потом, что вы мне все время тычете? Я с вами свиней не пас. Так как, открыть ящик?

– Да, черт возьми! – выкрикнул Мартын. – Да!

Открой! Похвастайся! Подавись! Чтоб ты сдох, пропади ты про…

Он замолчал на полуслове, задохнувшись и потеряв дар речи, потому что Самарин открыл ящик, откинул в сторону кусок какого-то грязного брезента, запустил руку в ворох стружек и с усилием вынул из ящика тускло блеснувший длинный, тяжелый слиток.

– Бриллиантов, к сожалению, нет, – сказал Владлен Михайлович, – только золото. Триста шестьдесят восемь килограммов червонного золота высшей пробы, и вам почти удалось наложить на них лапу. Каково?

Вы бы обеспечили себя на три жизни вперед, но потеряли даже ту единственную жалкую жизнишку, которая у вас была.., просто потому, что вы пьяница и ничтожество. Такова суровая правда жизни.

Мартын смотрел на золото остановившимся взглядом, не замечая, что по щекам его, смешиваясь с грязью и потом, текут слезы. Боль, страх, изувеченная нога, даже предстоящая смерть – все отступило перед этим сверкающим видением. Богатство, сила, власть, свобода – это была жизнь, которую он так бездарно профукал.

Владлен Михайлович аккуратно вернул слиток на место, присыпал его стружками, расправил сверху брезент, опустил деревянную крышку и защелкнул замки. Свет в глазах Мартына потух, теперь они снова сделались похожими на глаза попавшей под автомобиль собаки.

– Вот так, Станислав, – тихо сказал Владлен Михайлович.

Он огляделся, заметил в углу лопату и, взяв ее за штык, трижды стукнул черенком в потолок. Через минуту в подвал поспешно спустился Пузырь.

– Грузите ящики в машину, – распорядился Самарин. – Мы с Иваном Захаровичем отправимся на корабль, а ты догонишь нас позднее. За тобой заедет Дмитрий, я его предупредил. Когда мы уедем, закопай Станислава где-нибудь здесь, в уголке.

Пузырь оглянулся на Мартына и, придав лицу вопросительное выражение, чиркнул большим пальцем по горлу.

– Ни в коем случае, – ответил Владлен Михайлович на его невысказанный вопрос. – Мы и так здесь напачкали. Просто закопаешь, и все. Можешь вместе со стулом, чтобы не было лишней возни.

– Нет, – прошептал Мартын.

– И заклей ему пасть, – не обращая на Мартына внимания, добавил Владлен Михайлович. – Не надо подводить нашего адмирала.

Бросив на Мартына равнодушный взгляд, Владлен Михайлович Самарин вышел из подвала.

Сделав прощальный гудок, теплоход «Москвичка» отошел от пристани. Пассажиры высыпали на палубу, чтобы насладиться торжественностью момента, бросить прощальный взгляд на удаляющийся берег, помахать платочком провожающим. Даже Пузырь, протолкавшись к самому борту, корчил рожи оставшемуся на берегу Самолету до тех пор, пока тот не растворился в общей массе провожающих, сливавшейся по мере удаления корабля от берега в одно пестрое пятно. Тогда Пузырь выбрался из толпы жадно вдыхавших целебный морской воздух пассажиров и направился к хозяину за инструкциями, бросив завистливый взгляд на бар, где уже засела теплая компания бывалых мореходов, регулярно мотавшихся в Турцию за товаром и автомобилями. Эти люди были по горло сыты романтикой морских путешествий и воспринимали переход от Одессы до Стамбула просто как очередную, довольно утомительную, но сулящую немалый доход коммерческую поездку. Кое-кто из них до сих пор носил аляповатые спортивные костюмы, что весьма удивило Пузыря, считавшего, что эта мода давным-давно канула в Лету. Когда-то и сам он гордо расхаживал по Москве в ярко-бирюзовых широченных шароварах и коротенькой кожаной куртке, сверкая белыми кроссовками и бритым затылком, но те времена давно стали достоянием истории, и теперь, снова увидев достопамятные костюмы и кроссовки, Пузырь испытал легкий приступ ностальгии.

Все еще пребывая в состоянии светлой грусти, Пузырь прибыл в каюту Самарина, вежливо постучал в дверь и, дождавшись ответа, вошел.

В просторной, роскошно обставленной каюте слоями плавал табачный дым. Владлен Михайлович сидел в глубоком кожаном кресле спиной к широкому иллюминатору, за которым открывалась отличная перспектива Одесской гавани со знаменитой лестницей и уже неразличимым бронзовым Дюком на заднем плане, и курил одну из своих любимых трубок. Пузырь незаметно потянул носом и определил, что табак был не тот, который хозяин курил в дороге, а гораздо более тонкий и дорогой, хотя это, строго говоря, довольно трудно себе представить.

– А, Алексей, – сказал Владлен Михайлович, плавным хозяйским жестом разгоняя перед лицом дым. – Присаживайся. Выпьешь что-нибудь?