Андрей Таманцев - Точка возврата Страница 49

— Ты знаешь, часто баба ради любовника такое может...

— Ты этого Витю имеешь в виду? Да ну. Это у нее заскок. Это она, чтобы тебя позлить. Уж больно она тебя хотела. Витя — явная пешка. Привидение привидением.

— Это ты зря. Не так-то он прост. Может быть, он немного и «тормоз», но глаз у него внимательный, поверь мне.

— Ах да! Ты же у нас разведка!

— Ты теперь меня подкалывать будешь? Я серьезно.

— Ладно, верю. Давай вот что. Ко мне не поедем. Мне в любом случае к врачу надо.

— Ты знаешь подходящего врача?

— Есть один. Доктор Розенблат.

— Ты говорил, что во Львове нет евреев.

— Этот последний. У него отделение травматологии самое шикарное в республике. Правда, он в какой-то момент начал лечить бандитов без доклада в органы и хорошо на этом зарабатывать.

— Ты его осуждаешь?

— Да нет. Он же не все себе. Такую клинику отгрохал! Он действительно классный хирург. С моим отцом дружил, так что, думаю, и мне не откажет в небольшой помощи.

— Хорошо, с тобой ясно. А я проверю твою хату.

К двум были во Львове. Доктора Розенблата пришлось подождать четверть часа — он был на обеде. Его появление в отделении было слышно раньше, чем видно: мощный, едва не оперный бас разносился далеко по коридорам, не находя препятствия среди поворотов и перегородок. Наконец носитель этого мощного голоса вывернул из-за поворота коридора, сопровождаемый свитой из белых халатов, еле поспевающих за его саженной походкой. Это был рослый, мощный мужчина, с большими губами и носом и буйными, черными с проседью кудрями, выбивавшимися из-под белой шапочки. Борода, опираясь на Артиста, поднялся ему навстречу. Доктор притормозил.

— Я к вам, Леопольд Аронович, — с кислой улыбкой промямлил Борода.

— Да. Что? — Бас заполнял весь больничный корпус, действовал как-то подавляюще.

— Леопольд Аронович, я... Вы, наверное, меня не помните, я Шуры Кулика сын...

— Да. Что?

— Леопольд Аронович, тут надо бы конфиденциально... — мямлил Борода.

— В шестую.

— Лео...

— В шестую.

Доктор скрылся в ординаторской, засосав за собой весь медперсонал из коридора. Но от группы сопровождения отделилась все же сестричка и помогла Артисту отвести раненого в шестую палату. Там было две свободные и две занятые койки. Борода тяжело опустился на ближайшую свободную. Сестра вынула из стенного шкафа белье и халат, положила на койку, извинилась, ушла. Снова ожидание и снова недолгое. По коридору прогремел бас, приблизился, и вот доктор Розенблат уже возвышался над бледным, изможденным Бородой. Однако сперва он обратился к Артисту:

— Откуда?

— Из Москвы.

— Так, — удовлетворительно сказал доктор и указал на Кулика: — С ним что?

Артист оглянулся на палату. Двое больных, укрытых одеялами по самый нос, кажется, никак не реагировали на их разговор. Доктор заметил взгляд Артиста и потребовал:

— Говори! Здесь можно.

— Пулевое. Бок. Сквозное.

— На стол!

Сестра, которую на фоне громадного хирурга просто не было заметно, вынырнула словно ниоткуда, и Бороду повлекли на операцию. Артист терпеливо ждал в коридоре. Наконец Бороду повезли назад в палату. Вслед за каталкой шел и сам доктор Розенблат. Артист хотел было помочь везти раненого друга, но доктор остановил его.

— В порядке твой друг, — сказал он. — Крови ему нальем, два дня полежит, и можешь забирать.

И добавил вдруг, резко снизив уровень громкости:

— В Москве как, много еще наших?

— Да хватает, — растерянно ответил Артист.

— А здесь никого. Все поуезжали. И мои уехали. Жена, дочь, сын. А у меня отделение и три года до пенсии. Я уеду — придет сюда местный деятель, который за свинину купил диплом, у которого руки из задницы растут, и притом обе левые. И что с отделением будет? Хоть три года еще я отделение подержу... А мои — уехали, вот так...

Доктор Розенблат развернулся и пошел в свой кабинет. При этом Артисту показалось, что он потерял, по крайней мере, четверть своего исполинского роста.

— Спасибо, Леопольд Аронович, — только и сказал Артист ему вслед.

Но доктор только, не оборачиваясь, поднял ладонь — мол, все нормально.

На улицу Сверчинского Артист пришел вечером, когда стемнело. Конечно, дом Бороды был под наблюдением. И даже не просто под наблюдением, там была засада. Через дорогу, во дворике почти такой же виллы, в какой жил и Борода, стояла машина. И фары были выключены, и в салоне свет не горел. Выдал засаду огонек сигареты, который Артист заметил в окошке. Он прошел как бы мимо, но метнул взгляд на подозрительное авто и увидел силуэты нескольких человек. Сомнений быть не могло. Засада. Значит, Лариса решила вести двойную игру. Стоило с ней потолковать.

Артист сделал крюк и, преодолев несколько заборов, подобрался к дому Бороды с тыла. У Ларисы в комнате горел свет. Артист бесшумно влез на балкон.

Она была одна. Очевидно, только что откуда-то пришла, потому что стояла у шкафа и переодевалась. Открытая дверка шкафа скрывала ее от Артиста. Он видел только мелькающие локти рук, то прячущих что-то в гардеробе, то извлекающих оттуда новые порции одежды. Наконец Лариса определилась, в каком виде она будет коротать вечер. Шкаф был закрыт, и она пошла прямо на Артиста: как раз у балконной двери трюмо стояло. Остаток дня до отхода ко сну Лариса решила провести в халате тонкого шелка. Его-то она и несла в руках, остальная одежда была снята, сложена, спрятана. Она шла на Артиста мощной боевой единицей, готовой выдвинуться на плацдармы любви; ее формы, так привлекавшие взгляд, когда они выглядывали из-под одежд, оказавшись неприкрытыми, оправдывали самые смелые ожидания.

Лариса села на банкетку перед трюмо. Прежде чем облачиться в халат, она не без самодовольства рассмотрела себя в зеркале, повела грудью, состроила несколько кокетливых гримас и даже зафиксировала все свои формы в нескольких кокетливых позах. Тут-то, совершенно врасплох, она и была застигнута Артистом. Балконная дверь оказалась незапертой, он вошел тихо, проскользнул Ларисе за спину, зажал ей рот и, отвернув ее лицо от трюмо, приставил к горлу нож. Она рефлекторно попыталась вырваться, но уже через секунду поняла, что противник сильнее и шутить не собирается.

— Кто наблюдает за домом? — спросил Артист измененным голосом. Надо же было с чего-то начать неприятный разговор. И добавил: — Я тебе ротик слегка приоткрою, но ты не думай, что тебе можно кричать.

— Я не знаю, — вся дрожа, ответила Лариса.

— Врать не советую.

— СНПУ.

— Что они знают?

— Я так не могу говорить. С ножом у горла.

Артист держал Ларису не настолько жестко, чтоб она и головой не могла кивнуть. В конце концов, он вовсе не собирался ее резать. Так, попугать хотел, показать серьезность своих намерений. Она запрокинула голову, чтобы ухитриться увидеть того, кто ее допрашивает. Артисту открылась чудная картина: сверху ему были видны бедра сидящей, выше была агрессивно настроенная грудь, и над всем этим испуганное, но и в испуге кокетливое, миловидное лицо с широко раскрытыми глазами.

— А! Это ты... — Лариса даже улыбнулась, потому что Артист совсем ослабил хватку.

— Я. Но не пытайся меня очаровать. Отвечай: что они знают?

— Если ты так хочешь, я тебе скажу.

Лариса с ногами уселась на банкетку. Надевание халата она решила отложить, вероятно, до конца беседы.

«Кто кого застал врасплох?» — подумал Артист и опустился в ближайшее кресло.

— Я закурю? — спросила Лариса. Артист кивнул.

— Вы играете в какие-то свои игры, меня держите за дурочку — Лариса изящно затягивалась и картинно стряхивала пепел, несмотря на то что пальцы у нее все-таки слегка дрожали. — В секреты свои вы меня не посвящали. Когда меня спросили, я рассказала то, что знала. Я за вас всех, в частности за Кулика вашего, страдать не собираюсь.

— Кому рассказала?

— Это не важно.

— Важно.

— Вите. Витя спросил — я рассказала. Мне было бы приятнее, если бы меня спрашивал кое-кто другой. Хорошо спрашивал. Так, как женщин спрашивают. Мне скрывать нечего.

Лариса снова не без удовольствия посмотрела на себя в зеркало.

— Вот я и спрашиваю, — спокойно сказал Артист.

— Ты не спрашиваешь, ты допрашиваешь. А на допросе я могу и запереться.

Она встала, подошла к нему, наклонилась, упершись руками в подлокотники кресла, и прошептала:

— Спрашивай...

К утру Артист знал, что Сэнькив работает на какого-то большого дядю, у которого Борода давно был на подозрении, но серьезно следить за ним не считали необходимым. А когда Витя познакомился с Ларисой, тут уж грехом было не воспользоваться возможностью подозрительного художника проконтролировать. Сэнькив хоть и видел московских гостей, но сам, конечно, ни до чего не догадался. Он доложил о гостях наверх, но там тоже дернулись не сразу: легенда о туристах, мечтающих побродить по Карпатам, как ни странно, сработала. Да и вели себя «туристы» в присутствии Сэнькива достаточно непринужденно. На них даже уморенного Шкрабьюка не повесили. Впрочем, там все же имел место чистый инфаркт без следов насилия.