Данил Корецкий - Татуированная кожа Страница 5

– Выпусти его! – полушепотом прокричал майор, положив трубку и щелкая переключателем на пульте. – Товарищ подполковник, только что звонил Дубинин, приказал вам срочно с ним связаться! – выпалил он в микрофон внутренней связи. – Да, сам, лично! Да! Что стоишь, как столб! – уже в полный голос закричал дежурный на остолбеневшего сержанта. – Выпускай капитана!

Волков понял, что Серегин избрал цивилизованный способ. А все остальные поняли, что звонок, грянувший из милицейского поднебесья, напрямую связан со странным татуированным ментом из провинциального Тиходонска.

Лязгнул замок, решетка открылась. Это было самое короткое заточение в жизни Расписного.

Майор встретил его на пороге с неизвестно откуда взявшейся щеткой в руках.

– Давайте я вас почищу! – он ловко прошелся жесткой щетиной по джинсам. – Сколько ни говорю уборщице, а скамейка там все равно грязная...

Волков не успел присесть на скамейку «обезьянника», но останавливать дежурного не стал – просто не было сил. Хотелось лечь, вытянуть ноги, расслабиться и провалиться в глубокий освежающий сон.

– Неужели и вправду министру позвонили? – откуда-то снизу спросил майор. – Ну и ну... А я что... Вы же порядок знаете: мне команду дали – я исполнил.

Закончившие работу врачи обалдело смотрели, как дежурный по отделению милиции чистит щеточкой татуированного детину, сломавшего нос милицейскому сержанту.

– Всех посторонних попрошу покинуть помещение, – распорядился показавшийся на пороге ответственный дежурный. В руках он держал отглаженную форменную рубашку с подполковничьими погонами и серый форменный галстук.

– Докторам спасибо за помощь, до свидания. Уткин, отвези Иванцова домой, пусть отдыхает. Это для вас, не ходить же голым. Погоны можно снять...

– Спасибо, снимать погоны не по моей части, – Волков отвел протянутую рубашку. – Мне ничего не надо. Сейчас за мной приедут.

– Как угодно, – сухо поклонился подполковник. Он держался с достоинством, хотя удавалось это с трудом. – Вы не должны иметь к нам претензий. Мы действовали по закону.

– Я не в претензии, – Волков сел на стул, еще не успевший остыть от Иванцова, откинулся на спинку, почти как тот, и закрыл глаза.

Помявшись несколько секунд в неловкости, подполковник ушел.

– А мне что теперь делать? – спросил у дежурного лейтенант с булочкоподобным лицом.

– Увольняйся, пока не поздно, – не открывая глаз, посоветовал Волков.

Лейтенант встрепенулся.

– Почему? Вы будете жаловаться?

– Нет. Просто ты этими шакалами не командуешь, а отвечать за них обязан. Рано или поздно они подведут тебя под статью.

Больше тиходонец не разговаривал: сидел с закрытыми глазами, скрестив на татуированной груди могучие татуированные руки, и непонятно было – спит он или бодрствует.

Через полчаса в дежурную часть стремительно зашли три человека – высокие, крупные, с решительными лицами и резкими движениями. Один был в тонком и даже на вид очень дорогом летнем костюме с галстуком, его спутники тоже в костюмах, но попроще. Почему-то автоматчик у входа ночных визитеров не остановил и даже не доложил об их приходе.

– Ты точен, Серж! – капитан Волков поднялся навстречу человеку в дорогом костюме.

– Как всегда, Волк!

Они крепко обнялись.

– Тут все в порядке? – Серж строго, как надзирающий прокурор, осмотрел дежурный наряд.

– Так точно! – подчиняясь велению души, доложил майор. – Разобрались!

– Ну ладно...

Один из его спутников развернул белую рубашку с длинными рукавами. Волков быстро надел ее и наглухо застегнулся. Рубашка оказалась впору.

– Поехали!

Все четверо вышли на улицу, где у машин их ожидали еще несколько человек. Охранники распахнули дверцы напоминающего черную каплю «Мерседеса-600», Серж и Волк сели на заднее сиденье, сопровождающие погрузились в огромный черный джип, и кавалькада растворилась в изобилующей чудесами московской ночи.

– Ты когда-нибудь видал, чтобы капитана-мента на таких тачках возили? – спросил майор.

– Не-а...

Лейтенант покачал головой.

– А чтобы капитан-мент был так синькой расписан?

Жест повторился.

– А чтобы за капитана-мента заступался генерал, замнач Главка?

Лейтенант покачал головой в третий раз.

– То-то же! – назидательно сказал дежурный. И задумчиво продолжил: – Темный парень! Очень темный... Шкура одна, нутро другое... Мы тоже не святые, но нам до него далеко! Чужой он, хотя с нашей ксивой... И руб за сто даю – он вообще никакой не Волков! А может, и не Владимир Григорьевич...

Тут майор как в воду смотрел. Бывшего задержанного действительно звали по другому. И он привык быть чужим для всех. Почти для всех.

Часть первая.

ВЫПИТЬ БАВАРСКОГО

Глава 1.

Уроки рисования

Настоящая его фамилия была Вольф. Вольдемар Генрих Вольф – чистокровный немец. На роду у него было написано родиться в ссылке в степях Казахстана, но в начале шестидесятых повеяло оттепелью, и при большом желании и определенном упорстве уже можно было снять штамп спецпереселенца. Вольф-старший, которому упорства занимать не приходилось, это и сделал, после чего вывез крепкотелую блондинку Лизхен из Караганды и вступил с ней в законный брак.

В шестьдесят четвертом родился Вольдемар, причем не в одном из разрешенных к проживанию захолустных городишек, а в крупном южном краевом центре Тиходонске.

– Нам, конечно, здесь не положено, – усмехался отец. – Тиходонск в «минусе сто[8]» на двадцатом месте. Но там тоже дураков хватает...

Он показывал большим пальцем куда-то за плечо.

– Прошляпили немца.

После работы Генрих любил забрести в парк Революции и посидеть в «шапито» – так завсегдатаи называли пивную: круглая, с островерхой брезентовой крышей, она действительно напоминала передвижной цирк. Столики стояли вокруг, на асфальтовом пятачке, но часто их переносили прямо на землю, под деревья или в кусты – если надо было к паре кружек пивка добавить «прицеп» из чекушки «беленькой».

Сидеть на свежем воздухе, потягивая плотный, густо пахнущий ячменем напиток, Генриху очень нравилось. После мутного карагандинского пойла, которое разливала в душном подвале толстая неопрятная казашка, тиходонское «Жигулевское» не только радовало желудок, но и согревало душу, приближаясь к недостижимому идеалу – настоящему баварскому, которое никто из знакомых Генриха не пробовал, но о котором из поколения в поколение грезили все мужчины в Поволжье, а потом в казахстанской ссылке.

Баварское среди немецких колонистов из разновидности пива превратилось в некий фетиш, многозначащий символ. «Я еще выпью свою кружечку баварского» – это распространенное выражение означало надежду на лучшую жизнь и не обязательно связывалось с мюнхенской или кельнской пивной: скорее, просто с благополучием, достижением жизненных целей, разрешением всех житейских проблем.

В «шапито» Генрих обзавелся массой знакомых, которым представлялся как Гена и вполне проходил за «своего парня» – среднего роста и телосложения, чуть сутуловатый, с редеющими светлыми волосами, гладко зачесанными назад, в кургузом поношенном пиджачке – он ничем не выделялся среди посетителей пивной. Впрочем, была одна странность: он не признавал ни сухую, коричнево-прозрачную тарашку, ни янтарных, мясистых, истекающих жиром лещей, ни другую вяленую рыбу, которая испокон веку сопровождает на Дону питие пива и во многом определяет успех и законченность этой процедуры.

«Мертвая рыба, ее есть нельзя», – думал он про себя, но вслух ничего не говорил, только вежливо улыбался и отрицательно качал головой. Он никогда не погружался в пучину национальных проблем, охотно поддерживая обычный расейский разговор «за жизнь». В отличие от большинства случайных собеседников, сам Генрих был искренне доволен жизнью.

– Здоровье есть, руки есть, семья есть! Считай – все есть! – говорил он изредка наезжающему в гости дяде Ивану, которого на самом деле звали Иоган.

Они сидели на «праздничном» месте – в комнате, за приставленным к окну шатким столиком, накрытым не повседневной, с полустершимся узором, клеенкой, а накрахмаленной белой скатертью. В графине плескалась чуть зеленоватая, настоянная на лимоне водка, а кроме обычных для российских застолий тончайших, потеющих соком, ломтиков «Любительской» колбасы и ноздреватого «Голландского» сыра, в эмалированной ванночке жирно серел селедочный форшмак, остро пахли поджаренные в растительном масле и натертые чесноком ломтики черного хлеба. В отличие от некоторых обрусевших немцев, Лиза не забыла национальную гастрономию и для угощения гостя готовила на общей кухне айсбан, фаршированный говяжий желудок или жареные мозги.

– Давай за это и выпьем, дорогой Иоган! – добродушно гудел Генрих, искренне полагающий, что его благополучие для гостя очевидно. – За то, что все есть!