Виктор Доценко - Обратись к Бешеному Страница 5

Понимая, что обязан взять всю ответственность на себя, Сиплый намеренно выдержал паузу, немигающим взглядом исподлобья уставившись на Расписного, потом тихим, насколько позволял аппарат, голосом проговорил:

– Не мне тебе говорить, Расписной, что Восток – дело не только, как говорится, тонкое, но и гнилое. С широкой улыбкой азиат может клясться в вечной дружбе, но как только поймет, что выжал из тебя все и больше ты ему не нужен, с той же самой улыбкой вгонит тебе нож в спину, – Старшой брезгливо пожевал нижнюю губу. – А у тебя говно кипит, причем, замечу, кипит справедливо. А потому задам тебе только один вопрос: не преобладает ли в тебе личное над общаковым?

– Я никогда не смешивал личное с общим! – четко выговорил Расписной. – Личным займусь тогда, когда выполню миссию Академии!

– Что ж, ответ, мне кажется, должен удовлетворить всех членов Академии, а потому, если нет возражений, предлагаю отправить в Китай Расписного.

Возражений не последовало.

В Италию решили направить Камо Гулия, у которого погоняло было Череп. Это прозвище он получил за наколку на правом предплечье: череп со скрещенными костями под ним.

Главным аргументом выдвижения его кандидатуры стало то, что у него были родственники, проживающие на Апеннинском полуострове, кроме того, Череп довольно прилично балакал на итальянском и провел несколько успешных дел с «макаронниками». Правда, успел и «попариться» несколько недель на итальянских нарах. На его счастье, итальянское правосудие ничего не сумело ему доказать, и Расписной вернулся в Россию с хорошим кушем, выделенным местной братвой за то, что не сдал своих итальянских подельников.

Подытоживая все сказанное в адрес Черепа, Сиплый неожиданно предложил:

– Послушай, Череп, а почему бы тебе не взять на себя и Испанию? Ты вроде бы говорил, что у тебя какие-то завязки в Барселоне имеются?

– Без проблем: могу вообще всю Европу напрячь! – с апломбом добавил Камо.

– Всю Европу пока рановато, но Италию и Испанию в самый раз! – Сиплый опустил ладонь на стол, словно ставя точку, и вновь оглядел свою команду: – Какие мнения будут о Японии?

О Японии спорить не пришлось: единственный кандидат – Толик-Монгол, едва ли не с детства бредящий Японией, самураями и много прочитавший о Якудзе. Он хорошо владел несколькими видами рукопашного боя и мечтал встретиться один на один с каким-нибудь профессиональным японским бойцом. Справедливости ради нужно заметить, что Толик-Монгол не был вором в законе, но имел достаточный авторитет в криминальном мире.

Больше всего прений было за кандидатуру гонца, отправляющегося в Америку, где были собраны все силы криминального мира.

Присутствующие отлично понимали, что Америку не взять нахрапом или силой, то есть с кондачка: слишком она отдалена от России. Здесь нужно действовать умом и хитростью. Но никто из присутствующих не хотел признаваться, что кто-то умнее или глупее других, и, скорее всего, разговоры зашли бы в тупик, если бы снова не вмешался Сиплый. Выслушав каждого из выступавших, он вновь выдержал паузу, чтобы четко прояснить для самого себя, что сказать и как сказать, чтобы не задеть чье-либо самолюбие, и неожиданно проговорил:

– Каждый из здесь присутствующих – люди достойные и отлично ведут дела в своих районах, но для того, чтобы наклонить Америку, одних этих качеств явно недостаточно. Во-первых, здесь нужен человек с неординарным мышлением, во-вторых, как мне кажется, необходим человек техногенного склада ума, с отличным знанием компьютерных технологий… – он медленно обвел взглядом сидящих за столом.

– Да где ж взять такого? – пожал плечами Толик-Монгол.

– А кто, совсем недавно, оттоптал ходку за то, что нагрел один из центральных банков Москвы на полтора лимона гринов? – Старшой хитро прищурился.

– Боже ж ты мой, так это же Лева-Приз! – воскликнул вдруг Горелый.

– Лева-Приз? – удивился Расписной. – Так что же ты молчишь, братан? – он повернулся к нему.

– А чего выпячиваться? Кому нужно, тот и так знает! – спокойно ответил Лева-Приз и посмотрел на Сиплого, с которым они с год назад провернули одно дело, и его до сих пор расхлебывают финансовые органы страны.

– Да, Лева-Приз, ты прав: я знаю, но не только знаю, но и считаю тебя одним из самых классных хакеров страны, а может быть, и мира, во всяком случае, в десятку лучших ты входишь по праву, – одобрительно подытожил Сиплый.

– Так что же мы голову ломаем? – вскочил Горелый. – Пусть Лева-Приз и опускает Америку!

У всех отлегло на душе, и ответственным за Америку единогласно выбрали Леву-Приза, еврея по национальности и вполне русского по поведению.

Нет сомнений, что у большей части читателей возникнет некоторое недоумение: что могло произойти в жизни обыкновенного еврея, чтобы тот не только решился встать на криминальный путь, но и добрался до короны вора в законе. А потому было бы уместным пояснить некоторые подробности жизни Левы-Приза…

Получилось так, что восьмилетний Лев Эпштейн, единственный сын любящих родителей:

отец – школьный учитель математики, мать – врач-стоматолог, остался полным сиротой после того, как его предки были сбиты пьяным водителем.

Близких родственников не оказалось, а может быть, и органы опеки не предприняли должных усилий, чтобы отыскать их, но сложилось так, как сложилось, и маленький Левушка оказался в детском доме. Не нужно говорить, какие законы царят в детских домах: многие об этом и так знают. Там и обычным-то детям приходится несладко, а уж с такой фамилией, как Эпштейн, и говорить не приходится. «Жид», «жиденок» – самые безобидные прозвища, которые слышал еврейский сирота.

Трудно сказать, что ожидало бы Леву в будущем, если бы его, не совсем обычный для еврейского мальчика, характер. Он был не в меру строптивым, вспыльчивым, никому не спускал обид и бесстрашно бросался на обидчика, даже более сильного. Рано или поздно это должно было принести свои плоды.

Постепенно его перестали задевать: себе дороже, – а позднее и вовсе признали за своего.

У Левы Эпштейна были неплохие природные качества, доставшиеся по наследству от родителей: отличная память – все схватывал на лету, – хорошие математические знания и весьма неординарное логическое мышление. Во всяком случае, именно Лева и стал заводилой всех проказ в детском доме. А к седьмому классу он уже имел первый милицейский привод за кражу из физического кабинета соседней школы микроскопа, проданного им в тот же день на вещевом рынке.

Как ни странно, но были даже свидетели, у Левы были обнаружены и деньги, но доказать причастность пацана к воровству не удалось: отсутствовала главная улика, сам предмет воровства, – украденный микроскоп. А Лева твердо стоял на своем: не воровал, не продавал, а деньги нашел!

В тот раз маленький Лева отделался только потому, что был несовершеннолетним, и его просто поставили на учет в детской комнате милиции.

Однако то первое преступление сыграло большую роль в воспитании будущего вора в законе. Именно тогда Лева понял, что никогда не нужно сознаваться в содеянном – и у тебя всегда будет оставаться шанс избежать наказания.

После детского дома, имея прочные знания, Лева поступил на физический факультет технологического института; и благополучно доучился до четвертого курса, имея к тому времени немалый список побед на криминальном поле.

Прожить на одну стипендию молодому парню нереально в принципе, помощи ждать было не от кого, подрабатывать по ночам пробовал, но здоровья не хватило, а иметь хотелось многое: кушать, одеваться прилично, да и на девочек нужно было тратиться. Оставалось только одно – добывать финансы не совсем законным способом: воровать!

Наметив очередной объект, Лева внимательно изучал все подходы и отходы, точное расписание работы каждого из сотрудников, систему охраны, сигнализации, для чего даже проштудировал специальную литературу. Собрав все необходимые сведения, Лева «отрабатывал» всю операцию сначала в уме, потом на бумаге и только в дальнейшем приступал к подбору партнеров, уделяя им не меньшее внимание, чем для разработки самой акции. И только собрав нужных людей, уже с ними отрабатывал полный цикл операции.

Более трех лет местные органы милиции в буквальном смысле с ног сбивались, пытаясь выйти на след банды, которая бомбила ларьки и мелкие магазины, но все оказывалось тщетно: никаких следов. Именно тогда к Леве заочно прицепилась кличка, которую ему дали сами сотрудники милиции, прозвав его Призраком.

Кто-то из своих, услышав об этом, добавил это слово к его имени – Лева-Призрак, а впоследствии, для удобства произношения, – Лева-Приз.

Первый срок, как, впрочем, и другие два, Лева-Приз получил не потому, что плохо спланировал и неудачно провел операцию, а из-за проявления человеческого фактора, который не всегда можно предугадать. То подводили «соратники», трекнув что-то по пьяни, то, как в первый раз, сторож, который до этого ни разу не проверял объект в назначенный час, вдруг решил изменить своему правилу: вроде ощутил что-то неладное, вот и вызвал милицию, которая и застукала Леву на месте преступления. В результате – четыре года с конфискацией.