Михаил Нестеров - Если враг не сдается Страница 5

Вот это мгновение. Сашка не держал палец на спусковом крючке, его подушечкой он касался предохранительной скобы, как бы не теряя связи с оружием, и во время выстрела он просто согнул палец, испытав привычное сопротивление спуска.

Он знал, куда попадет пуля — точно в стекло оптики, направленной на него, и это было отнюдь не ребячество. Сашка показывал противнику свое мастерство: он не дал ему выстрелить, а сам произвел два точных выстрела, выводя из строя оружие чеченского снайпера, а потом и его самого.

— Я тут же сменил позицию, — рассказывал Литвинов, — и, как оказалось, не зря: из соседнего дома по моей точке отработал второй снайпер. — Он показал пальцами расстояние: — Прямо над головой пуля просвистела.

У сержанта хватило выдержки отметить, куда именно угодила пуля, скорее по звуку, эту отметину в стене Сашка потом внимательно рассмотрел. А до этого, определив угол, а заодно и точку второго снайпера, навел на него спецназовцев лейтенанта Петренко, но снял его сам — первым же выстрелом уже из другого окна-бойницы. Тут же по огневой точке отработала вся группа спецназа, накрыв боевиков сосредоточенным огнем из гранатометов.

Литвинов мог бы и в отпуск поехать, и обещанную награду к груди прицепить, но по достоинству оценил как начальство, так и себя: его единственного из выпуска направили в экспериментальное подразделение спецназа.

Глава 2

Окающий и картавый

3

Самарская область

Бойцы самарского ОМОНа расположились в салоне белой «Газели» с затемненными стеклами. На лобовом стекле машины была приклеена бумажка с номером: 1-к, «курсирующий» по маршруту Железнодорожный вокзал — поселок «Мехзавод», и ценой за проезд в семь рублей. Лейтенант патрульно-постовой службы Озеров уже десять минут проверял документы у водителя микроавтобуса и частенько бросал взгляд в сторону Московского рынка, откуда должна была появиться ведомая оперативниками городского Управления внутренних дел машина — шестая модель «Жигулей» с госномером Е710НР63. Постовой уже начал нервничать: очень долго он делает вид, что проверяет документы у водителя «Газели», готового, как и его товарищи в салоне, к активным действиям. Очень активным, злился гаишник. Полоснут из штурмовых автоматов — и его дневная выручка пойдет в кассу бюро ритуальных услуг. И ему уже не придется забивать голову, с какой стороны прозвучит роковая очередь: и свои могут не промазать по нему, и чужие. Да, неплохая будет надпись на мраморе: «Вот это ты проверил документы! Теперь можешь спать спокойно, дорогой друг».

По легенде лейтенанту Озерову предстояло как бы невзначай оторвать взгляд от документов и рефлекторно взмахнуть жезлом «шестерке»: «К обочине». Этак лениво — «к обочине». Мол, денег уже полный карман, сейчас «машу» на контору. Потом неторопливой (ни в коем случае не деловой!) походкой направиться к «Жигулям». А перед этим отпустить водителя «Газели». Который резко затормозит напротив легковушки, а из салона с оглушительным матом выскочат омоновцы. Вот тут и жди самой большой неприятности. Это только в кино самурайскими мечами летящие пули отбивают, жезлом еще никто ни разу не пробовал.

— Они уже близко, — предупредил водитель-омоновец, слыша через открытую дверцу включенную на приеме рацию.

— Думаешь, ты меня успокоил?

— Не психуй, брат, всё будет путем. Задницу на кон можешь поставить.

— Чью задницу?

— Свою. Считай, твои плечи передернуло непроизвольно. Вот они. — Омоновец скосил глаза в сторону.

«Умер во мне артист», — черно сострил, суеверно прикусив язык, гаишник: держа в одной руке удостоверение омоновца и слегка поворачивая голову вдоль Московского шоссе, он другой рукой чуть приподнял жезл, отточенным кистевым движением указал им вбок и снова сосредоточился на созерцании документа. «Пять... десять секунд», — считал он. Пожалуй, хватит. Боковым зрением он видел вышедшее из «Жигулей» лицо кавказской национальности. И еще две кучерявых головы просматривались через заднее стекло.

— Можете ехать, — лейтенант козырнул омоновцу, одетому в потертую кожаную куртку, и пошел навстречу чеченцу. Шел и слушал за спиной скрежет шестеренок в коробке передач оперативной «Газели» и характерную для «газовских» моделей трескотню выхлопной трубы.

Сближавшийся с ним чеченец некогда входил в преступную группировку, которая контролировала авторынок на Алма-Атинской, что в 15-м микрорайоне Самары. Руководил ею чеченец по имени Саид, состав группировки разношерстный — выходцы из Северного Кавказа, русские. Стригли клиентов, как баранов, позже предприняли попытку легализовать преступный бизнес, имели серьезные проблемы с самарской братвой. Последние, приехав на «стрелку», положили на капот «чеченской» машины кучку искусственного говна, которое в те времена продавалось в каждом киоске. «Чехи» восприняли это как оскорбление, начали горячо возмущаться, самарцы ответили пистолетным огнем, уложив одного чеченца рядом с оскверненной машиной.

— Лейтенант патрульно-постовой службы Озеров, — невнятно прогнусавил гаишник, поднимая к головному убору руку с болтающимся на кистевом сгибе жезлом. Приняв от чеченца документы, лейтенант продолжил движение к «Жигулям».

«Место для подобного мероприятия было выбрано удачно», — в очередной раз и без воодушевления одобрил он. До автобусной остановки и светофора метров сто пятьдесят, до Кольца еще дальше. Народу мало, в основном народ толпится по ту сторону дороги, где раскинулся Московский рынок, аквапарк и мебельный центр. Так называемый 16-й километр, по большому счету — пригород, за которым вставал серый лес многоэтажек Приволжского микрорайона с центральной «просекой» — Московским шоссе.

— Номера грязные, — мимоходом заметил лейтенант и вдруг поймал себя на мысли, что за время следования к «шестерке» абстрагировался от волнений, вызванных оперативными действиями коллег. Казалось, что он буквально удалялся от них, оставляя за спиной и неприятные чувства, и всё материальное, что было с ними связано. Его «маленькое, но ответственное поручение» сливалось, становясь одним целым, с начавшейся работой выдержанных, как добрый коньяк, спецназовцев; едва «Газель» начала движение, бойцы скрыли лица под масками и, мигом изготовив автоматы, передернули затворы. Этакий коллективный разум.

Этот пост у гаишника был постоянный, без него дорога местным водителям казалась чужой. Так что его подмена на переодетого в форму оперативника или омоновца изначально не планировалась, дабы даже такой, казалось, мелочью не возбудить у местных же чеченцев подозрений. К операции готовились серьезно.

Лейтенант Озеров приостановил шаг, поравнявшись с машиной, мимоходом заглянув в салон и лениво проигнорировав кивок пассажира. Напряженного пассажира, заметил он.

— Номера грязные, — повторился он, успокаивая водителя и поворачивая к нему круглое лицо, на котором вдруг появилась хоть и бледноватая, но всё же игриво-лукавая улыбка.

Чеченец давно всё понял и держал дорогое и слегка потертое портмоне наготове.

Тормоза у «Газели» работали надежно, колеса встали, как тракторные гусеницы. Дверь отъехала в сторону, выпуская вооруженных омоновцев. Один из них — самый молодой, лет девятнадцати, и самый здоровый — имел кличку Картавый. Получил он ее, считай, по недоразумению. Когда он пришел «устраиваться» в ОМОН, командир спросил его фамилию. Тот ответил: «Суглобов». — «Сугробов? Ты что, картавый?» — «Нет, — обиделся Суглобов, — я горбатый». Так с легкой руки начальника местного ОМОНа и прилепилась к Олегу Суглобову кличка Картавый.

Суглобов с ходу припечатал чеченца к капоту «шестерки». Выворачивая тому руку, снес мощной подсечкой под колени.

Вообще захват произошел быстро и на профессиональном уровне. Держа пассажиров под прицелами автоматов, омоновцы, едва ли не вырвав дверцы «Жигулей», выволокли чеченцев и положили мордами на холодную дорогу. Но в целом лопухнулись оперативники, не догадавшиеся, что вслед за шестой моделью «Жигулей» с чеченцами следует еще одна машина на подстраховке.

Бежевая «Нива», управляемая 26-летним Сулимом Цекаповым, не превышая скоростного режима, подъезжала к месту захвата. Точнее, к месту провала. Намного забегая вперед, Адлан Магомедов, сидевший на месте переднего пассажира, пытался поймать конец нити, рвануть ее на себя и узнать, откуда произошла утечка информации. Вот прямо сейчас, немедля! Нетерпение и жаждая сиюминутного мщения раздули и без того широкие ноздри молодого чеченца. Давить — своих и чужих, своих — в первую очередь. Его мало интересовала реакция Шамиля Басаева на эти события, чувство собственного достоинства желчью растекалось по внутренностям; одна утечка родила другую.

Адлан, которому в январе исполнилось 23 года, не был готов умереть ни за веру, ни за Шамиля Басаева, ни за сложивших свои головы родных братьев, — и вообще он не был тем человеком, которого вдохновляют чужие подвиги, а лишь свои, и его задача — жить, жить и сжигать русских собак, где бы они ни находились. Ему было пятнадцать лет, когда он впервые взял в руки остро отточенный нож и перерезал горло пленному российскому солдату. Было бы ему тридцать или сорок в то время, он, может быть, и вернулся бы потом к мирной жизни. Война не родила его, она его воспитала, вскормила кровоточащей грудью. Материнское молоко и кровь до сей поры бурлили в его венах, смешанные переделанным под эту жуткую смесь сердцем. Два разнородных вещества — бинарный вариант — при соединении взрывались в груди, ядом вскипали при каждом ударе сердца, работавшем в режиме сепаратора.