Виталий Гладкий - Убить зверя Страница 5

Он начал заниматься силовыми упражнениями три года назад, когда переехал в город. До этого искусственно поддерживать свое физическое состояние в надлежащей форме необходимости не было: нелегкая жизнь егеря и таежного охотника расслабляться и сибаритствовать не позволяла.

Подтянувшись на перекладине двадцать раз, старик закончил зарядку и направился под душ. Однако пробыл там недолго – сегодня его не бодрила даже холодная вода. В сердцах швырнув на пол пустой тюбик из-под зубной пасты, он прошел на кухню, где его уже ждал огромный черный пес, помесь кавказской овчарки, волка и еще какой-то породы, возможно даже боевых псов древности, сохранившихся в какомнибудь захолустье.

– Знаю, Грей, знаю, что пора на прогулку, – невольно смягчившись, потрепал старик пса за загривок. – Потерпи чуток. Выпью чаю – и пойдем…

Утро выдалось прохладным и росным. Весна пришла рано, уже в марте солнце грело почти как летом, но в начале апреля неожиданно возвратилась зима и высыпала на город столько снега, сколько не было даже в декабре. И теперь, несмотря на то, что второй весенний месяц был на исходе, ночью температура опускалась до нуля, а днем дули ветры, иногда за светлое время суток по два-три раза меняя направление.

Небольшой парк вблизи городской окраины, где старик выгуливал Грея, ухоженностью не отличался. Никто его не чистил, никто не убирал листья осенью, ни одному из бывших и нынешних городских начальников не пришла в голову мысль хотя бы засыпать выбоины на невесть когда заасфальтированных дорожках. Здесь редко можно было увидеть любителей отдыха на природе, потому что парк пользовался дурной славой. Его облюбовала городская шантрапа, своими дикими выходками наводившая страх на жителей близлежащих домов. Наведывались сюда и наркоманы. Но старику парк нравился. Он напоминал ему тайгу, в которой он прожил большую часть жизни (конечно, весьма отдаленно – если только хорошо напрячь воображение).

Тишина… Как он по ней соскучился! Старик обычно избегал тропинок и аллей. Сегодня он тоже шел по зарослям, не выбирая дороги. Грей резвился, словно щенок, нарезая круги по парку. Наверное, тоже вспоминал свое таежное прошлое. Пес скользил между деревьев как призрак, производя шума не больше, чем легкий низовой ветерок. Время от времени Грей скалил внушительные клыки – будто улыбался.

Неожиданно чьи-то громкие голоса нарушили благостную тишину, вернув старика с заоблачных мечтаний на жесткую городскую землю с ее заботами, постоянным шумом и вонью от свалок, моторов машин и заводских труб. Говорили где-то поблизости, и он, чтобы избежать нежелательной встречи, свернул в сторону.

Однако, похоже, судьба еще с вечера бросила камешек в его огород, и что-либо изменить старик был не в силах…

Он наткнулся на них, когда пересекал небольшую круглую поляну. В свое время здесь была клумба, посреди которой стояла неизменная для всех советских парков гипсовая девушка с веслом. Ныне от статуи осталось лишь основание и две протезные ноги с покрученными ржавыми прутьями. Клумба давно поросла чертополохом и служила пристанищем семейства ежей, обосновавшихся в глубокой норе под пьедесталом.

Любой уважающий себя пес считал своим долгом во время прогулки облаять колючую семейку, но сунуть нос в репейники даже не пытался.

Двое парней лет шестнадцати-восемнадцати забавлялись тем, что бросали финский нож, стараясь попасть в кружок, нарисованный мелом на толстом древесном стволе. Они были коротко стрижены по новой "рэкетирской" моде, безвкусно одеты в какие-то нелепые куртки и спортивные шаровары и, как показалось старику, немного на взводе – то ли пропустили с утра пораньше по рюмке, то ли накурились "травки".

Старик резко остановился, будто перед ним выросла незримая стена, а затем круто повернул обратно.

Но они все равно его заметили.

– Эй, мужик! Погоди!

Старик хотел было сделать вид, что не слышит их и прибавить шагу, но неожиданно проснувшееся мужское достоинство, все еще тлеющее под пеплом прожитых лет, заставило его застыть на месте и с вызовом посмотреть прямо в наглые зенки молокососов.

– Ну? – сказал он спокойно.

– Курнуть есть?

– Не балуюсь, – коротко ответил он.

– Слышь, Серый, этот старый козел не курит… гы-гы… – глупо осклабился чернявый.

– Тогда какого хрена он здесь ошивается? Дай ему, Кирюха, по сопатке и пусть дальше пылит, – лениво посоветовал второй, светловолосый, небрежно поигрывая финкой. – Ходят тут всякие…

Старик не стал дожидаться дальнейшего развития событий и тихо свистнул.

Пес вырос у ног старика будто из-под земли. Грей был так же спокоен, как и его хозяин. Но в глазах пса начал постепенно разгораться огонек звериной свирепости. Он так сжился с хозяином, что казалось понимал не только слова, но и мысли.

– Гля, Серый, дедуля-то с песиком. Завалим бобика?

– Завалим, – равнодушно подтвердил Серый. – Зови…

– Чатбара, Чанг! Ко мне! – крикнул Кирюха, и спустя несколько секунд на поляну выскочили два боксера, сука и кобель – с великолепной мускулатурой и в широких, окованных металлическими шипами ошейниках.

– Фас!

– Может, не стоит этого делать? – старик попытался было урезонить самонадеянных парней, но они даже ухом не повели.

Ему уже приходилось слышать от собаководов о таких, с позволения сказать, "забавах" городских придурков, стравливающих на прогулках псов. Кровавые бои обычно заканчивались гибелью изнеженных теплыми квартирами и сытной едой животных, так как на них спускали собак, специально натасканных для боев на ринге.

Старик сокрушенно вздохнул и посмотрел на Грея. Пес тоже поднял глаза на хозяина и, наморщив верхнюю губу, ощерил клыки. Он был храбр, но мудр, и ему вовсе не хотелось без нужды связываться с боксерами, тем более – с самкой. В тайге Грей без колебаний шел на медведя, рвал сохатого, но это была охота, смысл его существования. Другие псы, которых он встречал в своих таежных скитаниях, всегда безропотно уступали ему дорогу, потому что инстинктивно чувствовали насколько он свиреп и беспощаден – закон природы о праве сильного был заложен в собачьих генах испокон веков. Но все это осталось в той, прежней, жизни среди дикой природы, где вода в реках чиста и прозрачна, как первосортный хрусталь, а волнующий запах дичи не растворяется в городском смраде, шибающем в нос почище мускусной струи зловонного хорька. А здесь, среди грохочущих железных чудищ и каменных громад, он чувствовал себя потерянным.

Грей не имел права не то что охотиться, но даже отстаивать свою честь в схватках с сородичами, имеющими наглость облаивать его во время прогулок и ставить свои пахучие метки поверх тех, что оставлял он. Не будь пес так предан хозяину, он давно сбежал бы в леса, окружавшие город. Грей никогда там не был, но длинными тоскливыми ночами, когда полная луна занимала полнеба, он слышал их зов.

Откуда-то изнутри начинала подниматься горячая волна, горло схватывал спазм, и тихий рык начинал рваться наружу. Ему хотелось дать волю своим чувствам и завыть по-волчьи, как не очень далекие его предки, но он знал, что хозяин этого не любит…

И теперь Грей не понимал, что ему делать. Хозяин молчал, но в его безмолвии пес чуял какую-то угрозу, чего никогда не было на охоте в тайге. А боксеры, повинуясь команде чернявого Кирюхи, тем временем со злобным рычаньем ринулись на Грея.

Это были великолепно обученные боевые собаки. И если Чатбару лишь натаскивали для схваток на ринге – больше ради развлечения, в основном науськивая ее на бродячих шавок – то Чанг был весь покрыт шрамами от многочисленных боев.

Грей ждал нападения молчком. Наверное, не будь рядом хозяина, пес мог бы поосторожничать, отступить, как он обычно это делал, останавливая медведя. Возможно, Грей немного развлекся бы, потаскав за собой по непривычным для городских собак зарослям чересчур ретивых боксеров – чтобы сбить их боевой пыл и притомить.

Но сегодня он был не один, а хозяин не имел ружья, способного, как уже знал Грей, и в его отсутствие остановить любого зверя. Значит хозяин надеялся на него, хотя почему-то и не подал ему команду отразить нападение…

На свою беду боксеры никогда не встречались с волкодавами, особенно с выращенными среди дикой природы. Если волки – впрочем, как и боевые псы – в схватке стараются побыстрее добраться до горла противника, то волкодавам с их солидным весом главное свалить врага. И тогда в ход идут мощные челюсти, способные перемолоть в труху не только тонкие кости собачьих или волчьих лап, но и бычьи мослы.

Чанг ударил Грея в грудь с налета, намереваясь ошеломить его и, пользуясь растерянностью, немедленно прикончить, вспоров клыками шейную артерию. Боксер знал, что окованный шипами металлическими ошейник дает ему немалое превосходство, а потому, нападая, совершенно пренебрег защитой.

Грей устоял. Более легкий Чанг отлетел от него как теннисный мяч. И пока озадаченный боксер разворачивался, чтобы повторить нападение, Грей мощным прыжком обрушился ему на спину. Он сначала рванул его за загривок, а потом, когда пес упал и покатился по земле, щелкнул клыками, словно медвежьим капканом, в мгновение ока раздробив переднюю лапу. Боксер взвыл от боли, но неустрашимая бойцовская натура взяла верх. Яростно сверкая налившимися кровью глазами, Чанг поднялся и приготовился отразить атаку Грея.