Владимир Гриньков - На вершине власти Страница 5

Остановился у окна, обвел взглядом присутствующих, ожидая, пока Хомутов переведет фразу до конца.

– У вас есть приговоренный, который дожидается исполнения?

Люди из спецслужбы переглянулись, один из них кивнул.

– Вот и хорошо, – сказал Гареев ровно. – Вот его и шлепнем, прямо сейчас, не откладывая. На глазах у парнишки. С этим не будет проблем?

Хомутов почувствовал, как сжимается сердце. Где-то в этом здании находится человек, приговоренный к смерти. Приговоренный еще неделю или, возможно, месяц назад. Жил, зная уже, что умрет, но дни шли, и надежда росла, и вдруг явился из Хедара какой-то начальник, мгновение – и судьба приговоренного решена.

– Ну?! – голос Гареева звучал требовательно. – Чего молчишь? Переведи им.

Хомутов стал торопливо переводить, глотая слова и чувствуя, как скисает, как разъедает его отвратительный страх. В это мгновение он впервые увидел Гареева по-иному. Он и раньше побаивался полковника, справедливо полагая, что этот человек опасен для него, Хомутова, потому что владеет всей информацией о нем, и, следовательно, властен над его положением по службе. Но сейчас ему открылась иная истина: Гареев из тех, кому дано право распоряжаться чужими жизнями. Следовало всячески избегать даже нечаянной близости к этому человеку.

Дальше все делалось уже без него. Те двое, что допрашивали арестованного, вышли, оставив их с Гареевым. Полковник стоял у окна, разглядывая пыльный двор, а Хомутов сидел на стуле, опасаясь пошевелиться или вздохнуть и чувствуя, как сбегают по спине струйки холодного пота. Офицеры вернулись через четверть часа, один из них сказал:

– Готово, можно идти.

Хомутов перевел, глядя на Гареева с тревогой, почти с мольбой. Он надеялся, что ему будет позволено остаться, но полковник бросил через плечо:

– Ты понадобишься, – и уже в коридоре, взглянув в лицо Хомутову, засмеялся сухим смешком:

– Жутко, да? Ничего страшного нет. Тебе, кстати, небесполезно взглянуть.

От этих слов у Хомутова ноги подкосились.

Спустились в подвал, здесь горели такие же сильные лампы, как и наверху, тянулись такие же ряды дверей. Провожатый открыл одну, и они вошли. Помещение довольно просторное, но без единого окна, мебели никакой. Справа, в углу, все тот же арестованный с белым лицом.

Гареев, увлекая за собой Хомутова, прошел вдоль стены, встал рядом с арестованным, вполоборота к нему, и тут открылась другая дверь, вошел какой-то человек, следом за ним еще двое, и Хомутов понял, что этот, вошедший первым, и есть приговоренный. Едва он успел об этом подумать, как приговоренного ловко и заученно поставили на колени, вынудив опустить голову, словно для того, чтобы он получше рассмотрел, чист ли пол в камере, и один из конвоиров выстрелил в затылок несчастного из пистолета, внезапно оказавшегося у него в руке.

Выстрел прозвучал оглушительно, все непроизвольно вздрогнули. Тело казненного повалилось лицом вниз, по нему прошла короткая волна судороги, а колени подтянулись к животу, словно ему внезапно стало холодно. В мертвой тишине, когда Хомутов уже решил, что больше не выдержит, упадет от внезапно навалившейся слабости, Гареев проговорил вполголоса:

– А теперь – ты.

Хомутов обернулся и увидел, что Гареев смотрит на арестованного. Тот понял, кажется, переводить и не требовалось: охранники разом шагнули к нему, рванули ставшее ватным тело, поставили на колени рядом с трупом, и когда голову его пригнули – вышло так, что он смотрит в лицо казненного.

Гареев приблизился и жестко сказал:

– У тебя минута, чтобы решить.

Один из конвоиров упер ствол пистолета в затылок Джавада. Хомутов поспешно перевел, словно опасаясь, что не успеет, и этого человека расстреляют прежде, чем он донесет до него смысл сказанного – не все потеряно, можно остаться жить, но только следует быть сговорчивее. В камере снова повисла тишина. Джавад молчал, и когда тишина стала совершенно невыносимой, Гареев в бешенстве ударил стоящего на коленях человека носком башмака под ребра и выкрикнул:

– Идиот! Да из тебя жилы по нитке вырвут, если не расколешься! – Он повернулся и бросился прочь из камеры. Хомутов поспешил за ним, не успев даже толком перевести слова полковника.

7

Джавада Хомутов больше не видел. Гареев распорядился поместить переводчика в отдельном кабинете, и Хомутов быстро сообразил, для чего это сделано: Джавада пытали, и Гареев не хотел, чтобы Хомутов при этом присутствовал. Человек из другого ведомства, вернется в городок, начнет болтать о том, что видел в Мергеши. Когда понадобится – вызовут.

Однако с Джавадом ничего не выходило, это Хомутов видел по Гарееву. Тот время от времени заходил в кабинет мрачный, отрывисто бросал переводчику:

– Переведи им…

Разговор всякий раз был один и тот же. Следователь разводил руками, его усатое лицо казалось скорбным, полковник же требовал еще и еще поднажать. Тот в ответ кивал, и они с Гареевым удалялись, снова оставляя Хомутова в одиночестве.

Когда за окном уже начало темнеть, появился раздосадованный Гареев, бросил отрывисто:

– Едем ночевать! Пусть сами возятся.

По его лицу было видно, что он безмерно утомлен.

Везли их через весь Мергеши – плоский, утопающий в красной пыли городок. Хомутов опустошенно смотрел в окно. Однако и денек выдался! Он с удовольствием надрался бы сейчас до свинячьего визгу, если бы был у себя в посольском городке, а не здесь. Машина остановилась где-то на окраине. За высоким забором под деревьями прятался небольшой белый дом. Было сумрачно и прохладно.

– Здесь вы сможете отдохнуть, – сказал провожатый, отворив дверь и щелкнув выключателем.

В доме почти не было мебели. Невысокий круглый столик, холодильник, телевизор в углу. Пол устлан коврами.

– Спальня в соседнем помещении, – добавил провожатый. – Там есть кровати. Туалет и душ – за этой дверью.

Хомутов его почти не слушал, очарованный видом холодильника – только сейчас он вспомнил, что не ел с самого утра. Джебраец перехватил его взгляд.

– Сейчас вас накормят, я распорядился.

Он подошел к холодильнику, распахнул дверцу:

– Это все в вашем распоряжении.

Гареев хмыкнул, разглядев содержимое. Холодильник был под завязку набит спиртным.

Дверь бесшумно отворилась, и угрюмый молодой джебраец внес в комнату огромный поднос, уставленный дымящимися блюдами, водрузил его на столик и так же бесшумно исчез.

– Садись с нами, – предложил полковник провожатому.

Хомутов перевел.

– Благодарю. Работа.

– Ну, ступай, – махнул Гареев, и когда джебраец вышел, прикрыв за собой дверь, насмешливо буркнул: – Работа у него, видите ли! Врет, подлец. Боится, как бы не вышло чего.

Он склонился над подносом, вдохнул ароматный пар.

– Недурно! А, Хомутов? Ты чего стоишь истуканом? Мой руки, садись.

Когда Хомутов вернулся в комнату, Гареев уже восседал перед столиком, скрестив ноги, и разливал виски из бутылки темного стекла.

– Давай-давай, – сказал полковник. – Расслабимся немного…

Выпили торопливо и тут же налили по второй. Хомутов смотрел на руку полковника, крепкую, с голубоватой сеткой вен. Он боялся Гареева настолько, что не смел посмотреть ему в глаза.

– Ты чего смурной? – спросил Гареев, но неприязни в его голосе Хомутов не уловил. Виски начинало действовать, и напряжение дня уходило.

– Да нет, все нормально, – сказал Хомутов торопливо. Ему сейчас хотелось одного – оказаться в посольском городке, и чтобы Люда была рядом.

– Ты как переводчиком-то стал? – спросил вдруг Гареев.

– Институт закончил, сначала преподавал в школе, потом в университете. Предложили поработать за границей на нефтепромыслах.

– А теперь, значит, при посольстве? Понятно, – протянул Гареев. – Нравится в Джебрае?

– Ничего. Жить вполне можно.

– «Ничего»! – полковник ухмыльнулся. – А сам зубами за Джебрай держишься.

– Это не совсем так. Просто…

– Что – просто?

– Мне и ехать, в общем, некуда.

– Квартиры нет в Союзе, что ли?

– Есть, однокомнатная. Но меня там никто не ждет. Ну, вернусь я – и что? Снова университет, опять сто пятьдесят в месяц… Мне всего сорок с хвостиком. Почему бы и не поработать здесь?

Хомутов вдруг поймал себя на странной интонации – словно он упрашивает Гареева смилостивиться, дать возможность остаться в Хедаре. Поднял глаза – полковник смотрел на него, не видя, погруженный в себя. Минуту спустя словно всплыл на поверхность, негромко проговорил:

– А хоть и сто пятьдесят Все так живут Или тебе шмотки дороже?

– Вы не так меня поняли, – заспешил Хомутов. – Я о другом. Здесь у меня работа по душе люди вокруг прекрасные…

Он не договорил, потому что Гареев плеснул в стаканы и перебил на полуслове.

– Вот за людей и выпьем. Люди у нас замечательные, Хомутов. В основном. Но случаются и подонки. Предатели, перебежчики всякие С ними у нас разговор короткий.