Под ударом - Александр Афанасьев Страница 5

Диктатура, однако. Профессионализму не способствует.

Выйдя внизу, он медленно пошел к пристани. Тут ловили рыбу, тут же ее жарили и продавали в разрезанной пополам булке. Народ ждал паром, чтобы перебраться в азиатскую часть Босфора. Моста через Босфор так пока и не было…

— Эфенди, вкусная рыба. Эфенди…

Англичанин остановился. Наглец держал его за рукав

— Сколько хочешь за свою рыбу?

— Всего три миллиона лир, эфенди[4].

— Что-то дорого, маленький разбойник

Мальчишка вдруг сунул англичанину булку с рыбой.

— Тогда бери бесплатно, эфенди… — негромко сказал он. — А вон на том пароме тебе и чая бесплатно нальют.

Англичанин пристально посмотрел на маленького зазывалу, потом пошел в направлении паромной пристани.

…

Турецкие паромы — неотъемлемая часть стамбульской жизни и мало в каком городе движение по воде такое же интенсивное, как здесь. Стамбул расположен на двух берегах Босфора, западный — это еще Европа, восточный — уже Азия. Город как бы расползался вдоль берегов на многие мили, карабкался на склоны босфорских холмов — и потому речные паромы были одним из самых быстрых и удобных способов добраться из одного конца города в другой, особенно с учетом того, что в городе не было метро. Сами турки пользовались паромами повседневно, набивались на маленькие старые кораблики до отказа, нижняя палуба была закрытой, верхняя — открытой. Пока едешь, можно поразмышлять, полюбоваться игрой солнца в волнах, посмотреть на чаек и дельфинов…

Англичанин заплатил за проезд полмиллиона лир, не спеша протиснулся к лестнице, поднялся на вторую палубу — там были длинные, деревянные скамьи, отполированные до блеска за многие годы. На той, что опоясывала палубу — сидел неприметный человек, похожий на итальянского актера Витторио Меццоджорно[5] из «Трех братьев». Глядя на этого человека, сложно было назвать его национальность и даже возраст — он был средним, а потому — почти безликим. Одет он был по-европейски, из турецкого на нем была только плотная кожаная куртка поверх пиджака.

— Чая, эфенди? — рядом возник официант, с подносом, на нем были парящие, маняще теплые грушевидной формы стаканчики с чаем.

Англичанин взял себе чая, подошел ближе.

— Я присяду?

— Ради Аллаха. Это место для всех.

Англичанин присел, держа в руке турецкий грушевидной формы стаканчик с яблочным чаем. Чай был горячий, он хорошо согревал на холодной верхней палубе. Дул ветер, над пароходиком вились назойливые чайки

— Хорошо согревает. А вы почему не пьете чай?

— Мне не холодно.

— Ну, да… русский медведь из Сибири.

— Я родился в Севастополе.

Англичанин допил чай. Сделал знак чтобы принесли еще два.

— Закажу и на вас. А пока мы бы хотели получить объяснения.

— По какому поводу?

Англичанин достал из просторного кармана фотографию и передал ее русскому.

— Это изъяли в Белфасте. Из нее были застрелены два британских солдата.

— Как жаль…

— Это не ответ.

— Почему же, ответ.

Англичанин никак не мог нащупать нить разговора.

— Вы начинаете войну против нас?

— Нет.

…

— Вы ее начали первыми. И ведете.

— То есть?

— Афганистан. Вы же поставляли туда снайперские винтовки. И ракетные установки «Милан», которые вы поставили, чтобы не связываться с американскими образцами. Но «Стингеры» вы поставили американские, потому что ничего подобного у вас не было.

— Это американские поставки.

— И ваши тоже. Какого черта? — взорвался англичанин — я не поверю, что вы не знаете. У нас нет денег на то, чтобы спонсировать такие акции. Мы — не вы! Нам не дают столько, сколько мы попросим.

Русский сделал примирительный жест рукой.

— Мы понимаем. И тем не менее, Дэвид, реальность такова — в Афганистане гибнут наши солдаты. Это происходит потому, что оппозиция получает помощь деньгами и оружием. Мы так же будем оказывать помощь деньгами и оружием всем, кто попросит.

…

— Если хотите, чтобы этого не было — пусть ваша миссис Ти надавит на Рейгана. Иначе это будет продолжаться.

Англичанин помолчал, пережидая гнев. Потом сказал:

— Ты понимаешь последствия, Юрий. Я думал, вы умнее.

— Последствия…

Русский потянулся в карман, англичанин напрягся. Но русский достал только кусок булки, и начал крошить его для чаек. Чайки ловили хлеб, который русский им бросал на лету.

— Знаешь, в чем разница между вами и нами, Дэвид? Долгое время мы пытались доказать, что мы — цивилизованная страна, что с нами можно иметь дело. А вы ничего не пытались и не пытаетесь доказать, поскольку ваша цивилизованность предполагается, так?

…

— Потому мы, пользуясь футбольной терминологией, играли по правилам. В то время как вы — нет. От того мы пропускали мячи. Но это закончилось. Мы больше не пытаемся выглядеть цивилизованной страной. И нам плевать, что о нас подумают. Нам больше нечего терять. Детанта больше нет. Доверия больше нет. Есть только Черный тюльпан. И пока он есть — вы тоже будете терять своих сыновей. Как мы теряем своих.

— А ты уверен, что вам нечего терять? — зло сказал англичанин

— Намекаешь на то что организуешь теракт у нас?

— Я этого не говорил.

— Но намекнул. Что ж, попробуй. Скорее всего, у тебя ничего не получится. Но если даже и получится…

…

— Знаешь, у меня есть сын. Он живет с матерью в Ленинграде. Он комсомолец, но покупает на черном рынке пластинки Битлс и слушает их.

— Я мог бы привезти, если бы ты сказал.

— Знаю. Но не в этом дело. Поколение моего сына не видит в вас врага. Оно видит только джинсы и Битлс. Может, хорошо если увидит?

Москва, Ходынское поле. Основное здание ГРУ ГШ. 20 июля 1988 года

— Долбо…ы.

Короткое слово… русский язык полон такими вот богатыми смыслом словами, способными передать целую гамму чувств и эмоций одним словом.

— Как вам только в голову такое, б… пришло.

— Другого выхода не было, товарищ полковник.

— Был приказ, твою мать! И ты его нарушил! Ты и Бахметьев! Но про него отдельный разговор, а сейчас речь о тебе.

— Другого выхода не было, — упорно повторил Николай.

Цагоев ударил кулаком по столу

— Ты хоть понимаешь, е… твою мать, что стоит на кону?! Что вы поставили на кон своими действиями? Посольство! Торгпредство! Со всем обозом, бабы, б…, дети! Ты хоть понимаешь, что они теперь у Саддама в заложниках! Из-за вас!

— Саддам Хусейн предал нас, товарищ полковник. Он продался американцам. И он — фашист. Настоящий фашист и предатель. Когда мы поняли это, в Багдаде уже шла высадка американского спецназа.