Сергей Самаров - На войне как на войне Страница 51

— Фотографию Ангелова старушке не показывали?

— Нет еще. Не успели. Мы узнали о случившемся три часа назад.

Генерал закрыл глаза и устало откинулся на спинку сиденья. Опять Монстр обогнал их. И оставил ни с чем. Даже если старушка и опознает Ангелова, то противная сторона наверняка предоставит доказательства того, что отставной инвалид-капитан находился в это время в Москве. И ни один прокурор не сможет подписать ордер на арест с такими уликами. Не много даст и запись разговора Ангела с Захватовым в офисе бюро похоронных услуг. Намерение убить еще не является убийством. Разговор о предполагаемом убийстве не является подсудным делом. Кроме того, предъявить прокурору эту запись — значит сдаться перед собственной службой внутренней безопасности и устранить себя от ведения дела. Ведь тогда выплыло бы, что генерал Легкоступов знал все о киллере и не захотел ни сообщить, ни предотвратить новые убийства. Более того, генерал ФСБ сам организовывал обстоятельства, которые вынудили Захватова искать киллера для убийства Таманца... Несомненно, уголовное дело тогда будет возбуждено против самого генерала.

2

Машина притормозила, вздрогнула всем своим металлическим дребезжащим телом, на скорости перескочив дорожную неровность, и свернула с шоссейки на узкую и выветренную бетонную дорогу, уходящую в густой орешник. В самом начале дороги на столбе красуется красноречивый «кирпич» — даже мне с одного из задних сидений «уазика» хорошо его видно. Но этот знак всегда ставится для посторонних.

Через пять минут мы подъехали к металлическим зеленым воротам со стандартной, с советских времен и навсегда приваренной к поверхности красной звездой. Над воротами надпись — «Санаторий-профилакторий МО». Как все знакомо! До отрыжки... Не могли придумать что-то новое... В нашей области региональный реабилитационный центр выглядит точно так же. Впрочем, и настоящие санатории мало отличаются. Все они обусловлены уровнем армейского вкуса и полным отсутствием фантазии.

Постовой у ворот в десантной форме. А поскольку это реабилитационный центр ГРУ, то легко и вывод сделать — охраняется объект силами спецназа. Это вот, мне кажется, зря. В наряды и в караулы парням ходить, конечно, тоже надо. На то она и служба. Но спецназ все же лучше использовать по прямому назначению. Сейчас в стране достаточно мест, где ребятам можно проявить себя не хуже, чем солдаты из моей роты проявляли себя в Афгане.

Дальше дорога идет меж двух корпусов, внешне вполне пригодных для санатория, и натыкается на внутренние ворота. Еще один караул. Теперь на посту прапорщик. Форма та же. Здесь уже машину остановили, потребовали документы. Второй прапорщик, теперь старший, не поленился сунуть голову внутрь, чтобы окинуть меня вопросительным взглядом. И тут же заглянул в папочку, которую из рук не выпускает. Там, очевидно, красуется мой портрет в профиль и анфас.

Подготовились основательно.

Вопрос у меня возникает сам собой. Когда только они успели подготовиться? Значит, заранее знали, что я попаду сюда? И вывезти меня должна была Таня?

Я косо посмотрел на нее. Она взгляд поймала и глаза отвела. Мы прошли одну школу, нас обучали одни и те же преподаватели, и мысли у нас движутся в одном направлении. Она все поняла. Значит, так оно и было.

Но тогда возникает и законный следующий вопрос. С чего вдруг у меня разразился такой сильнейший приступ? И почему лекарство, вместо того чтобы помочь — расслабить, сразу «вырубило» меня?

— Здесь шеф-поваром тоже ты будешь? — с коварной улыбкой спросил я у Тани.

Она отвернулась вместо ответа. Значит, так оно и есть. Значит, готовить она так и не научилась, а кормила меня тем, что ей привезли грушные кулинары. Что-то там было подмешано. Они рассчитывали, что их стряпня испугает меня симптомами, схожими с обычным приступом. И я откажусь от немедленной работы. Приму лекарство, и меня благополучно отправят на санаторный режим. А уж подменить пакетик с лекарством — на это у Тани навыков хватит, да и время у нее было.

Хотя все, может быть, и не так. Может быть, приступ наступил сам по себе. Ну, подумаешь, подменила Таня пакетик с лекарством. Пустяк. Это для моего же спокойствия. Хотели меня «отключить» и отправить до «свидания» с Таманцем. А в остальном она меня просто страховала, чтобы не случилось с Ангелом в камуфляже никакой неприятности.

Только зачем меня страховать?

Чем таким особым я ценен, что меня следовало беречь и от фээсбэшников, и от разносортной братвы? Говоря честно, при всей своей любви к себе единственному — что, впрочем, каждому человеку свойственно — я не обладаю достаточным апломбом, чтобы поверить, будто все копья ломаются исключительно ради моей персоны. Я отлично знаю таких же, как я, ребят, которых выбросили на нищенскую пенсию, когда кому-то надо было нашу армию развалить. Выбросили, растоптав все лучшие, годами воспитанные чувства и навыки, и забыли про этих людей. Даже кураторы не слишком ими интересовались, если интересовались вообще. И они в отличие от меня не инвалиды.

Чем тогда я выделяюсь?

Своей гражданской профессией? — невольно стал напрашиваться вопрос. Но в этом тоже есть у меня большие сомнения. ГРУ имеет прекрасный штат профессиональных ликвидаторов. И если им понадобится киллер, они не будут воевать за какого-то инвалида-отставника. Они просто приказом пошлют кого-то.

Ответа на свой вопрос я не нашел. И, опять глядя в напряженный затылок Тани, знал, что и она ответа мне не даст. Но кто-то должен сказать правду.

Именно для этого, я думаю, меня сюда и привезли.

Реабилитировать нервную систему...

3

«Уазик» остановился не у корпуса, как мне хотелось бы — красивый корпус с балконами вдоль всех окон фасада. Удобно на таком балконе загорать на утреннем солнышке, когда жара еще не изнуряющая И балконы выходят на южную сторону. Сообразил кто-то правильно.

Мы проехали сквозь третьи ворота — между двумя рядами колючей проволоки, огораживающей нечто. Я вышел из машины и посмотрел не на поленницу березовых дров, приготовленных для работающей исключительно на электричестве местной бани, а на сопровождающих парней. Автоматы они уже убрали, пистолеты доставать, кажется, не собирались, и вообще руки держат так, что не смогли бы защититься, пожелай я пойти погулять без сопровождающих Чуть не потягиваются...

Доверяют мне.

— Приехали, — сказал я и зло, с вызывом пнул поленницу под левый чуть скособоченный для правдивости изображения угол.

Дрова не посыпались. Они никогда не посыпятся, потому что вцементированы в монолит. Только передняя стенка сразу же распахнулась и открыла лестницу в бункер. Можно было бы и не пинать, а просто надавить рукой на тот же самый левый угол — эффект был бы аналогичным. Не думаю, что сопровождающие надеялись меня удивить — я в такие «поленницы» тысячи раз спускался, но сами они вроде бы слегка удивились моей «прозорливости». Еще больше удивились бы, если бы я сообщил им, что представляет собой стоящая неподалеку грязная железнодорожная цистерна. Посмотреть издалека — в такой поставленной прямо на землю и жестко закрепленной цистерне должен храниться запас топлива для резервной дизельной электростанции. Запас в самом деле хранится в подобной же «консервной банке». Только где-нибудь под землей в противоположной стороне А здесь расположена караулка. И сейчас там спят свободные от постов ребята из охраны — солдаты-спецназовцы. Караулка изнутри недурно отделана. Теплоизоляция не пропускает ни жару, ни холод.

Эта система маскировки была хороша тогда, когда ее разрабатывали, — в начале пятидесятых годов. А во времена нынешние для качественной маскировки лучше бы просто оставить одни санаторные корпуса, потому что любой подземный бункер легко определяется инфракрасной съемкой с военных спутников. Но приказа строить иначе не было. Потому и строят.

Армия всегда отличалась консерватизмом.

— Товарищ майор, — сказал один из сопровождающих Тане, — вы пока в машине подождите. Мы сейчас вернемся и вас до корпуса подвезем. Вам комнату уже подготовили.

Не дожидаясь ее ответа и ничего не сказав ей сам, хотя хорошо видел — она ждет моих обиженных слов, я шагнул на бетонную лестницу, надеясь где-то там, глубоко под землей, узнать, чем я так ценен для Службы, что из-за меня даже самолет «Л-200» зафрахтовали. А что самолет не принадлежит ГРУ — это я понял еще во время полета.

Сопровождающие заспешили за мной.

Бункер обычный. Я много подобных на своем веку видел. Они вообще бывают в нашей армии только двух типов: жилой и штабной. В жилом бункере есть одно громадное помещение-казарма для личного состава и в самом конце две комнатки. Одна для командира, вторая оружейная. Штабной бункер строится по принципу железнодорожного вагона — коридор и двери в кабинеты. Есть, правда, и бункеры для больших штабов. Там кабинеты располагаются по обе стороны коридора. В реабилитационном центре большой бункер без надобности.