Евгений Сухов - Венец карьеры пахана Страница 51

— Да, мрамор.

На языке хитников «мрамором» называли алмазы. А к таким вещам стоит относиться уважительно.

Неожиданно лицо милиционера скривилось.

— И ты предлагаешь нам впрягаться в эти дела всего лишь за пятьсот баксов?

Возникло впечатление, что они сейчас поднимутся и уйдут. Но прошла минута, а милиционеры терпеливо дожидались ответа.

— Чего вы хотите?

Повернувшись к Бармалею, Петр спросил:

— Константин, ответь мне откровенно, ты доволен нашим сотрудничеством?

Оторвав взгляд от бутылки пива, тот слегка смущенно посмотрел на Петра.

— У меня нет к тебе претензий.

— Вот видишь, — удовлетворенно протянул Петр. — Свою работу я выполнял качественно. Причем за очень маленькие деньги. Но сейчас другое дело. Ведь придется подписываться под «мрамор». А за него кому угодно голову могут прострелить и не посмотрят, что носишь под мышкой ментовскую ксиву и волыну.

— Сколько же ты хочешь? — нейтральным голосом спросил Никита.

Петр задумчиво помолчал.

— Это сложный вопрос. Просто так на него не ответить. Все зависит от стоимости товара.

— Хорошо, каждый из вас получит по три тысячи долларов, — уверенно сказал Никита. — Это очень неплохие деньги, если учитывать, что наш разговор будет продолжаться всего лишь минут пятнадцать. В ходе сделки ваша помощь может и вовсе не понадобиться.

— Послушай, ты упорно не хочешь нас понимать, — хмуро вмешался в разговор Искандер. — Тебе Петро об одном говорит, а ты ему другое толкаешь. Ты же сам сказал, что это «мрамор», это тебе не какие-нибудь «шурики». Здесь совсем другой расклад. Нас интересует, на какую сумму будет торг и сколько в конечном счете будет встреч, чтобы знать за какие деньги нам придется подставлять голову. Если мы не будем знать этого, то и рисковать не станем.

В этот раз они были настроены серьезно.

— Хорошо, — ответил Никита после некоторого раздумья. — Будет две встречи. На одной мы предложим товара на сто тысяч баксов. А на второй «мрамора» будет на миллион.

— Сколько ты сказал? — сразу напрягся Петро.

— На вторую встречу мы принесем камней на миллион долларов, — спокойно объявил Никита.

— Сколько же это алмазов? — в голосе Петра звучала явная озадаченность.

Никита усмехнулся.

— Тебе это в каратах сказать или, может быть, в объеме?

— Скажи в объеме, в каратах я могу не понять.

— Если в объеме, тогда это будет примерно ведро алмазов. Ну как, впечатляет?

— Хм… Серьезное дело, — задумался Петро. — За такие деньги можно и рискнуть. Только у меня вот какое предложение, — он отхлебнул пива, через секунду глотнул еще. — Наша доля должна составлять шесть процентов от сделки.

Никита перевел взгляд на Бармалея, тот сидел с каменным лицом. Такого поворота в разговоре не ожидал и он. Подбородок его слегка дрогнул, дескать, камни твои, тебе и решать.

— Хорошо. Но тогда наше соглашение будет действительно не только на время переговоров. Вы должны будете приезжать по первому же нашему зову.

— Договорились, — кивнул повеселевший Петр. И, показав крупные зубы, подпорченные табаком, продолжил: — Так, может быть, вас до дома подвезти, раз такое дело?

— Как-нибудь в следующий раз, — сдержанно ответил Никита. И, посмотрев на Бармалея, предложил: — Ну, что, пошли?

От разговора с ментами в душе Зиновьева остался неприятный осадок. Связываться с ними все-таки не стоило. Дурные предчувствия одолевали его все сильнее. Где гарантии того, что те же самые менты не пристрелят своих работодателей, как только увидят такое количество алмазов? Миллион долларов — большое искушение, оно способно снести крышу у кого угодно! Но самое худшее теперь состояло в том, что отказаться от их услуг было уже нельзя. Следовало осторожничать раньше, прежде чем раскрывать карты. Сейчас эти люди легко могут стать для них опасными.

А в довершение ко всем неприятностям вчера вечером вдруг позвонил Арсен и поинтересовался, есть ли среди его камней алмаз «Султан». Никита никогда не слышал о таком алмазе, но этот вопрос ему не понравился. За ним что-то скрывалось, но вот что именно, разгадать он не мог.

Был бы жив дед, так наверняка придумал бы что-нибудь хитроумное. Собственно, дед был единственным человеком, с кем Никита мог общаться по душам. Родители после развода разъехались в разные концы страны, создали собственные семьи, успели нарожать детей и о старшем отпрыске практически не думали, считая, что у него все в порядке. Их родительская забота проявлялась лишь в коротких телефонных разговорах, в которых они желали ему здоровья и требовали, чтобы он берег себя. Отец иногда даже писал открытки под Новый год.

Обижаться на них не стоило. Ситуация вполне банальная. Слава богу, что вырастили. Руки-ноги есть, так что с голоду он уже не умрет. Главное, чтобы голова на плечах была.

Никита подходил к своему дому.

Навстречу шел какой-то нищий. Старый, как лесной пень, явно далеко за восемьдесят, борода длинная, взлохмаченная. Ноги едва поднимались от асфальта, даже на расстоянии было слышно, как подошвы этого бедолаги шаркают по тротуару. В руках потертая сумка из кожзаменителя, из которой торчало горлышко бутылки. Старик скосил глаза на Никиту и двинулся далее шаркающей походкой.

Этот оборванец был какой-то не типичный. Обычно все нищие напоминают друг друга, лица у них помятые, с серой от грязи кожей, по улицам они ходят еле-еле, не торопясь, будто зомби. Удивляться не стоит, все это от недосыпу. В подъезды их не пускают, из дворов гоняют, отоспаться никак не получается. А у этого глаза осмысленные и холодные, будто сталь, — глянул, словно кинжалом резанул.

Никита хотел пройти стороной, но нищий, угадав его маневр, уверенно заступил ему дорогу.

— Иди дальше и не оборачивайся, — прошипел он. — Встретимся во дворе на нашем месте, — и прежней шаркающей походкой усталого человека зашаркал вдоль бордюра.

Никита невольно сглотнул. Этот голос он узнал бы из тысячи. Тот же слегка надтреснутый стариковский тембр, те же повелительные интонации, которые он помнил с глубокого детства. Даже походка, пусть и сильно измененная, напомнила ему деда.

Приостановившись, Никита хотел было посмотреть вслед старику, но, вспомнив предостережение, преодолел это желание и направился далее. Дед был мертв уже целую неделю, он ведь сам видел его лежащим на полу в неизменных полосатых штанах и в темно-зеленой рубашке.

Стоп!

Огонь обезобразил лицо покойного до неузнаваемости. Так что не было никакой возможности распознать его. Значит, человек, столкнувшийся с ним на тротуаре, был не кто иной, как его родной дед.

Это ошеломило Никиту. Место, о котором говорил дед, находилось в десяти минутах ходьбы. Никита преодолел соблазн посмотреть вслед старику. Глядя со стороны ровным счетом ничего не произошло, просто он приостановился на какую-то долю секунды и зашагал в прежнем направлении.

Свернув за угол, Зиновьев ускорил шаг. А вот и тот двор, о котором говорил дед. Небольшой, тихий, тенистый. Молодые мамы с малолетними детьми чувствовали себя здесь очень уютно.

Никита сел на качели. Этот двор он помнил всегда. Собственно, за двадцать с лишним лет двор почти не изменился, если, конечно же, не считать того, что деревья стали выше, а углы двери заросли кустарником. На скамейке перочинным ножичком было вырезано чье-то горячее признание в любви, адресованное какой-то неведомой Наташе. Эту надпись Никита помнил, по крайне мере, лет пятнадцать. Надпись почернела, покоробилась от непогоды и времени, но не сдавалась, продолжала сообщать о любви к неведомой Наташе.

За это время во дворе успела вырасти уже не одна Наталья. Некоторые из них успели обзавестись целым выводком пацанят. Но вот надпись, — чья-то кровоточащая рана, — продолжала удивлять своей откровенностью.

Едва Никита оказался во дворе своего детства, как на него мгновенно навалились полузабытые впечатления. С этим местом у него было связано даже больше, чем он предполагал. Вот в том углу двора он подрался со своим другом Яшей Панкратовым. А к тому дереву, когда уже подросли, они привязали Маринку, девчонку с соседней улицы, и, стараясь заглушить тайные желания, тискали ее жадными мальчишескими руками за самые заповедные места. И только какое-то провидение уберегло их тогда от следующего рокового шага. Неизвестно, как бы сложилась судьба каждого, если бы они все-таки осмелились перешагнуть обозначенную черту. Никита потом долго чувствовал на своих ладонях жар девичьей плоти.

Задумавшись, Никита даже не обратил внимания на человека, вышедшего из-за кустов. Присев рядом на качели, тот тихо сказал:

— Ну, здравствуй, внук.

Повернувшись, Никита увидел деда.

— Здравствуй, дед. Так ты живой?

В этот раз во внешности его соседа по качелям не было ничего от прежнего бродяги, которого он повстречал полчаса назад — ни бороды, ни ветхих штанов. Перед ним был импозантный пожилой мужчина, больше напоминающий представителя какой-нибудь научной элиты. Разве что пальтишко малость пообтерлось, так это потому, что финансирование науки ныне не столь обильно. Вот и приходится бедствовать.