Сергей Зверев - Жиган и бывший мент Страница 52

Разве может он быть уверен, что с этой кассеты не будет снята еще одна копия?

А ему очень не хотелось посвящать в эту историю слишком много людей, а уж тем более передавать кому-то доказательства смерти Генриха Львовича Воловика. У всех у них голодные взгляды и цепкие пальцы.

Стоит только дать ухватиться, не вырвешь потом…

Наконец ему в голову пришла гениальная мысль. Он сам сделает эту чертову копию! Лично! Самому себе он еще пока доверял.

Он вызвал помощника и приказал срочно принести ему в кабинет видеомагнитофон. Помощник осведомился, что Глеб Абрамович собирается делать? Не нужно ли подключить этот видеомагнитофон к телевизору?

Белоцерковский посоветовал помощнику катиться ко всем чертям со своими вопросами и ответил, что как-нибудь и сам сообразит, как на видеомагнитофоне сделать копию записи. Невелика проблема!

Помощник вопросов больше не задавал и минут через десять притащил в кабинет два видеомагнитофона, а не один, и чистую кассету. Соединив их между собой, он удалился, не сказав ни слова.

Глеб Абрамович долго смотрел на стоящую на его столе аппаратуру, но, сделав над собой усилие, сообразил, куда поставить кассету с записью, а куда — чистую. Включив оба магнитофона, он устало откинулся в кресле и внимательно уставился на сменяющиеся цифры на индикаторе. Через две минуты внимательного наблюдения он уже дремал, иногда вздрагивая, когда голова его начинала клониться вниз, и вновь ловя взглядом цифры на табло.

Белоцерковский проспал полтора часа, переписав не только тот кусок пленки, на котором была запись, но и всю ее полностью, до конца. Проснулся он с мерзким ощущением тошноты и рези в желудке Но он хорошо помнил принятое полтора часа назад решение.

Одну из кассет он сунул обратно в свой сейф, а вторую — в карман своего пиджака.

Помощнику он сообщил, что ему нужно срочно ехать, тот вызвал машину, и Глеб Абрамович, спустившись вниз, приказал шоферу везти себя в ближайшее почтовое отделение. Шофер сильно удивился столь странному приказу, но виду не подал.

Минут через десять Глеб Абрамович уже выводил своим «Паркером» на плотной серой оберточной бумаге, в которую приемщица бандеролей упаковала кассету:

«Москва. Главпочтамт. До востребования…»

Он покопался в памяти и без особого труда вытащил из нее нужную фамилию — на свою память Глеб Абрамович никогда не жаловался.

«Гвоздеву Александру Сергеевичу», — надписал он.

Через пять дней после ликвидации Козлова Константин Панфилов отправился на Главпочтамт, чтобы проверить, не отреагировал ли Глеб Абрамович на их последнее предупреждение? Ведь они с Макеевым обещали, что следующей их жертвой будет он, Белоцерковский.

Неужели ему настолько не дорога его жизнь, что он готов игнорировать подобные предупреждения и столь безрассудно ею рисковать? Не похож Глеб Абрамович на такого человека, не похож…

Вот пакость какую-нибудь он устроить постарается. Поэтому нужно быть очень осмотрительным. Не успеешь оглянуться, как получишь пулю в затылок.

Прежде чем подойти к окошечку с надписью «Выдача корреспонденции», Панфилов минут пятнадцать болтался по залу, внимательно приглядываясь к посетителям Главпочтамта. Никто из них не вызвал его подозрения. Люди как люди, озабоченные своими мелкими житейскими проблемами.

Никто из них не проявлял особого интереса к очереди в окошко, куда предстояло подойти Панфилову.

И только позже, уже держа в руках извещение о том, что на имя Александра Гвоздева, паспорт которого со своей фотографией предъявил Панфилов, пришла бандероль, он сообразил, что никто не станет нападать на него сейчас. Самый опасный момент настанет тогда, когда он придет получать пришедшее на его имя почтовое отправление, эту бандероль. Здесь за ним только наблюдают, причем наблюдают скорее всего по монитору.

У Глеба Абрамовича достаточно возможностей и денег, чтобы организовать такое наблюдение. Впрочем, это совсем не сложно проверить.

Отойдя от окошка с извещением в руке, Панфилов обвел взглядом потолок над операционистками и увидел именно то, что и ожидал увидеть, — телекамеру, направленную именно на окошко с надписью «Выдача корреспонденции». И тотчас чувство чужого взгляда, устремленного ему в спину, заставило Константина передернуть плечами. Он терпеть не мог, когда за ним наблюдают.

Теперь ясно! Глеб Абрамович не собирается поддаваться на угрозы и проигрывать эту партию. Он просто переменил тактику.

Он хочет усыпить бдительность противника, заставить их, с Макеевым расслабиться, а потом взять «голыми руками».

Константина его люди уже наверняка зафиксировали и теперь выжидают, когда тот отправится получать свою бандероль.

Возможно, ему даже разрешат ее получить.

Наверняка даже разрешат! Ведь после ликвидации Козлова Белоцерковскому стало известно, что против него действуют, как минимум, два человека.

Он не может приказать ликвидировать лишь одного из них. Второй, оставшись в живых, может начать мстить за того, кто окажется убитым. Глеб Абрамович в этом случае только усугубит свое положение.

Значит, на почтамте они ограничатся только наблюдением. Это уже неплохо. По крайней мере, нет необходимости пороть горячку и принимать какие-то срочные меры. Просто сейчас не следует получать эту самую бандероль, только и всего. Нужно как следует подготовиться к этой операции, продумать ее досконально. Обидно было бы проиграть, почти добившись желаемого результата.

Константин сунул извещение в карман и вышел из здания Главпочтамта.

А вот если они надеются, что он приведет их к своему сообщнику, то это напрасно. Слишком наивным или самонадеянным в таком случае они его считают. Макеев давно уже ждет его звонка по телефону.

Этот вопрос они с ним продумали заранее: прежде всего Панфилов сообщит Макееву, есть ли положительный результат; потом сбросит «хвост», который за ним непременно увяжется, и только после этого они с Макеевым встретятся, чтобы обсудить следующий этап операции.

Отзвонив Макееву и обрадовав того сообщением, что Глеб Абрамович поддался на «уговоры», Константин направился в метро и сел в первый попавшийся поезд, даже не обратив внимания на направление.

Сбивать преследователей со следа лучше всего, считал Панфилов, в метро. Когда-то очень давно, еще совсем зеленым мальчишкой, Константин специально ездил с пацанами в Москву — играть в «сыщиков и шпионов». Они делились на две команды, сыщики отправлялись за мороженым и в течение пятнадцати минут давали «шпионам» оторваться от них. Затем начинались поиски.

«Сыщику» достаточно было просто увидеть «шпиона» и заорать об этом погромче — тот считался уже обнаруженным и выходил из игры. Играли честно. Внезапной глухоты ни на кого не нападало. Понимали, что если начнешь ловчить, самому станет не интересно.

Прятаться можно было везде, даже в тоннеле, но этим никто не увлекался после того, как одного запрудненского пацана задавил поезд во время такой игры. Тоннелей старались избегать, предпочитая путать следы на переходах с одной линии на другую. Существовало одно очень строгое условие — из-под земли не выходить ни в коем случае. Если кого в этом уличали, били морду. Обнаруженные «шпионы» переходили в противоположную команду и сами становились «сыщиками».

Поэтому чем дольше шла игра, тем труднее было уходить от преследователей.

Победители определялись очень просто.

Если в течение пяти часов с начала игры в московской подземке оставался хоть один не пойманный «шпион», «сыщики» считались проигравшими.

Костя Панфилов всегда почему-то попадал в команду «шпионов». Он выучил тогда все самые удобные переходы с линии на линию, приблизительно помнил даже, сколько минут идет поезд с одной станции до другой, знал все ловушки, вроде концевых станций на линиях, где тебя могли блокировать и никуда ты деться уже не мог, лучше было выходить самому и сдаваться.

Панфилов не раз оказывался победителем, причем иногда он оставался единственным не пойманным «шпионом» из всей их первоначальной «шпионской команды».

Это, кстати, сильно помогло ему завоевать авторитет в своей компании, а потом — и в лидеры выдвинуться…

Поэтому Панфилов не сомневался, что ему удастся без особого труда уйти от преследователей в московском метро. Как ни давно были все эти игры, но память о них засела у него где-то очень глубоко. Может быть, именно потому, что это была всего лишь детская игра, в которой не было крови и боли… Почти не было — одного пацана все же переехало поездом. Но он сам был виноват — не захотел сдаваться и решил рискнуть. Рискнул…

Панфилов так глупо предпочитал не рисковать. Он прокатился по кругу, мороча своим преследователям мозги и словно предупреждая, что заметил слежку и сейчас примет меры против них. А сам всю дорогу вспоминал все свои «фирменные» приемы, с помощью которых он выигрывал в детстве.