Леонид Влодавец - Гастроль без антракта Страница 53

— Этого не может быть, — заявила Эухения, заметно помрачнев. — Она здесь. Ромеро сказал, что будет вечно молить Бога за ваши души.

— Стало быть, его откачали?

— Да, и сделал это не кто-нибудь, а ваша Елена. После того, как с помощью искусственного дыхания ему удалили воду из легких, сердце его не билось. Но сеньора Баринов включила его, и даже я не могу догадаться, каким образом ей это удалось.

— Странно, — сказал я, чувствуя, что Эухения пудрит мне мозги. — А почему она не пришла ко мне?

— Придет, — проворчала супергадалка. — Теперь придет обязательно. Раз уж вы так привязаны к ней…

— Как это понимать? — нахмурился я. — Она что, могла и не прийти?

— Могла… — нехотя созналась Эухения. — Просто мне хотелось ее опередить, и я дала ей немного снотворного…

В слезки, которые начали катиться из глаз Эухении, я не поверил ни на грош. После такой актрисы, как Соледад, старушка явно не смотрелась. Хорошо еще, что она снотворного подсыпала, а не чего покрепче… Но все-таки зачем этой экстрасенсихе вводить меня в соблазн? На нимфоманку она не похожа, я особой активности не проявлял, стало быть, все это не бескорыстный спортивный интерес. Намечалась какая-то интрига, только вот с какой целью? Однако поразмыслить на эту тему у меня не оказалось времени. Дверь с треском распахнулась, и в спальню вошла Хрюшка Чебакова собственной персоной.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

Нельзя сказать, чтобы Елену Ивановну сильно обрадовало то общество, в котором она застала своего супруга. Тем более что неглиже у меня было самое обалденное, и для какой-либо другой бабы никаких иных доказательств супружеской измены уже не требовалось. Я со своей стороны не очень понимал, каким образом доказывать свою непричастность и невиновность, тем более что любой аргумент, как говорят, в английском и американском правосудии «может быть истолкован против вас».

К тому же стервозная Эухения сразу же замельтешилась, засмущалась и забормотала что-то типа: «Боже мой, это надо же…», то есть повела себя так, будто бы всю ночь провела у меня в постели, а теперь застукана на месте преступления и этого ужасно стесняется. Представляю себе, какой шикарный скандал можно было бы состряпать, если бы на месте Премудрой Хавроньи находилась, допустим, Марсела Родригес…

Тут, несмотря на несколько щекотливую ситуацию, я вдруг вспомнил то, что пришло мне когда-то по каналу РНС и отложилось в памяти, как «хеппи энд для Брауна». Марсела-то жива-здорова, ни в какие «черные дыры» не улетала и к тому же родила шестерых детей для того мрачноватого мужика, которого я вчера впервые увидел в натуре. То есть нового Ричарда Брауна, третьей оболочки, в которую была пересажена эта душа.

Однако Хавронья Премудрая повела себя именно так, как не ожидала противная сторона, то есть сеньора Эухения.

Она даже не обратила на Эухению внимания. Подумаешь, мол, какая-то старая лахудра в халате сидит. Разве, дескать, можно себе представить, что такой гвардеец, как мой муженек, на эту каргу посмотрит иначе, чем на бревно? А то, что он сидит, завернувшись в одну простынку, так это значит, что ему вовсе не стыдно. Кого стесняться-то? Бабки, которой сто лет в обед?

Да уж, спец по нейролингвистике и в психологии волокла будь здоров. Ленка с разбегу подскочила ко мне, испустила некий восторженный визг, выдернула меня из-за стола и закружила по комнате. При этом она, само собой, сцапала меня в объятия и принялась явно демонстративно целовать, показывая всем видом, что Эухении нечего делать на этом празднике жизни. А бедная супергадалка, ожидавшая ревности, ругани, может быть, интенсивного обмена оплеухами и иных страстей в духе мексикано-колумбийских сериалов, аж растерялась, сникла и, тихонечко встав из-за стола, промычала что-то совсем уж нечленораздельное: «Не буду мешать…»

Она удалилась, прикрыв за собой дверь, а востроглазая Хрюшка, тут же углядев это изменение мизансцены, быстренько отскочила от меня, подбежала к двери и заперла ее на ключ.

Мне показалось, будто все имитации заканчиваются и начинается серьезный разговор. Однако я ошибся, потому что Ленка беспокоилась не о соблюдении секретности, а о создании интимной обстановки для нормальной супружеской жизни, хотя бы и на этой симпатичной, но все-таки чужой территории. От дверей, ведущих в дом, она пробежала к окну и балконной двери, неизвестно зачем задернув шторой вид на совершенно пустую террасу.

— Ну, Волчара, — сопя от нетерпения, сообщила Хрюшка, — сейчас ты получишь…

Поскольку в период этого сопения на пол летели не посуда со стола, а различные предметы Ленкиного одеяния, то угрозы получить по морде не было. Получил я именно то, чего ожидал, а хитромудрая Хавронья без лишних экспериментов смогла убедиться в моей моральной и физической устойчивости.

«Толочь лягушек» удалось недолго, потому как наголодались, видимо, оба, да и взялись за дело уж очень интенсивно, благо здешняя кровать была шибко пружинистой и сама раскачивала.

— Ну все, — пропыхтел я, когда финиш был позади и жизнь стала казаться прекрасной.

— Сукин ты сын! — Это была нежная фраза. Обычно при постельном общении Хавронья употребляла куда более крепенькие слова и выражения, доставшиеся ей от родителя — шабашника Чебакова.

Отдышавшись, перешли к «разбору полетов», точнее, к рассказам о своем раздельном житье-бытье с того момента, как «Маркиза» пошла на дно, унося меня в своем брюхе.

Первым начал рассказывать я, потому что Хавронья очень о том просила. Она все время поглаживала меня, ощупывала, просила пощипать, словно проверяла, не являюсь ли я призраком, фантомом или каким-нибудь еще элементом искусственной реальности. А мне, как ни странно, в свою очередь, стало страшно, что Хрюшка может оказаться вовсе не Хрюшкой, а кем-то еще… Во до чего довел Чудо-юдо со своими экспериментами!

Когда я все изложил достаточно толково и четко, не забыв рассказать о том, что видел Ленку во время подготовки «киносеанса», когда мне показывали историю рода Бариновых, настала очередь Хрюшки.

— Да-а… — протянула она. — Досталось тебе, Волчара… А я, когда яхта пошла на дно, сперва только за себя испугалась. Вот нисколечки не стыдно признаться. Я знала, что ты выкрутишься. Даже когда вся вода успокоилась и, кроме масла и деревяшек, на ней ничего не осталось, не верила, что ты утоп. Это ж только золото тонет, а такой, как ты, всегда всплывет. Шучу!

— Надеюсь, — промурлыкал я, нежась у мягкого Хрюшкиного бока.

— А за себя боялась, — призналась Хавронья. — Такая муть была в голове — хоть топись. Честно. Тебя нет, Эухении нет, в отеле можно бандитов дождаться. Да еще и от этих самых гадалкиных ребят всего можно ждать… А они в это время занимались Ромеро. Воду из него выкачали, а сердце не тюкает. Меня такая злость разобрала! Только тут подумала, что ты погиб, получается, ради того, чтоб труп этого бугая вытащить… Ну, думаю, нет. Попробую хоть этого гада оживить. Представляешь? У меня с головой было явно не в норме. Нажимаю на две биологически активные точки, по корейской системе кенрак. Просто так, без особой надежды, на авось. А оно сработало. Затюкало. Задышал, скотина, глаза открыл. Все эти бойцы на меня выпучили глаза: «О, медисина советика!» Сейчас не помню, но примерно так. Чего только не говорили! И о чуде, и о том, что у русской сеньоры дар Божий, и вообще, что я самая настоящая христианка, раз, несмотря на свое горе, помогаю ближнему… Знать бы им, как я этого. Ромеро ненавидела! Я на него смотреть не могла без ярости. Все время вспоминала, что ты его нашел, помог вытащить, а сам… Ревела, конечно. Меня привезли к Эухении в дом, поселили в апартаменты не хуже этих, приставили трех служанок. Там уже какая-то родня Эухении появилась, поиски тел организовывали… Я, грешным делом, решила отцу позвонить на всякий случай…

— Ты отцу звонила? — забеспокоился я.

— А что делать-то? Мне ведь только сердце говорило, что ты живой. Голова-то у меня уже работала и понимала, что ловить нечего. Сообщила, как смогла. Позавчера.

— Позавчера… — Я наморщил лоб. — И что он ответил?

— Он сказал, чтоб я держалась и мужалась, хотел все проверить по своим каналам. Обещал, что на днях может появиться здесь… Расстроился, конечно.

— В котором часу ты звонила в Москву?

— Не помню. Вечером где-то.

— И ты точно помнишь, что никуда не выезжала из дома Эухении?

— Нет, там радиотелефон сотовый, через спутник.

— Когда узнала, что я живой?

— Вчера вечером. Прибегают Ромеро с Сесаром Мендесом и говорят, что мне надо срочно ехать, что нашлись и Эухения, и Лусия, и ты. Такие простые — обалдеть! Я полчаса дышала, как рыба… Приезжаем сюда, в горы. Лусия и Эухения чай пьют. Сказали, что ты слегка контужен и спишь… Я хотела сбегать, глянуть, но Эухения сказала: «Выпей сперва чаю…» Я хлебнула — и ничего не помню до утра. Наверное, нервное напряжение сказалось…