Илья Рясной - Цеховики Страница 53

— И где сила нужна?

— Разобраться с кем-нибудь. Попросить деньги вернуть. Блатные работу найдут. У нас с ними взаимовыгодное сотрудничество. А чего? Вон банды сейчас одна за другой создаются. Во многих уже и не блатные заправляют, а наши, спортсмены… Вон Квадрашвили, борец наш, высоко взобрался, его даже на воровских сходняках слушают, хоть и сидел всего один раз, да и то по позорной статье — за изнасилование…

— Квадрашвили? — заинтересовался Пашка, хорошо знающий, что происходит в мире спорта.

— А что, удивляет? Он с братцем и еще парой бригад уже много лет деньги с валютчиков у «Березок» выбивает…

— И ты решил в одну из бригад записаться? — спросил Пашка.

— Мало ли чего я решил. После ухода из спорта я стал слегонца за воротник заливать, и они от меня нос начали воротить — мол, какая на тебя надежда в трудную минуту? Иногда давали различные разовые поручения.

— Кто именно? — заинтересовался я.

— Неважно. Все равно половина из них сидит уже, а некоторые — на том свете. Хорошо, что я к тем парням, к которым меня сватали, не попал.

— А куда попал?

— С узбеком сошлись. С Амиром.

— С Нуретдиновым, что ли?

— Да. У него кличка Узбек.

— Из головы вылетело… Продолжай.

— Он меня с Григоряном свел. А потом с Новоселовым. Я к ним Виталика привел. Его к тому времени из команды поперли. С треском.

— За что?

— За дерьмовый характер. Мы его бешеным окрестили. На татами не было недозволенных приемов, которыми он бы не пользовался. И умел ведь. Все с рук сходило.

И в жизни как что не по нему — сразу в драку. Куда с ним ни пойдешь, обязательно вляпаешься в историю. Ему все равно кого бить — мужчин, женщин. Лишь бы показать себя, свой нрав бешеный… С ним только я и общался. Остальные не могли. Он на своих как на чужих пер, на меня тоже сперва пытался, но я его на место быстро поставил. Меня он боится.

— Что вы для них делали?

— Разовые поручения. Один ханурик за партию товара деньги зажилил, мы его по горло в землю закопали в лесу. В Саратов ездили, там на григоряновского поставщика местная шпана наехала, мы их отваживали, с нами еще двое абреков Нуретдинова были.

— Отвадили?

— Без трупов. Но крепко… Жалобщика этого чертового приструнили… Да мало ли еще чего было… А полгода назад Новоселову вожжа под хвост попала…

То, что рассказал потом Строкин, не укладывалось ни в какие наши построения и показало, какими же дураками мы были. Хотя, честно сказать, такую раскладку представить было очень трудно.

…К началу восемьдесят седьмого года у Григоряна настали тяжелые времена. Созданная им структура начинала трещать по швам. Вассалы начали требовать свободы. Новоселов начал подыскивать новых деловых партнеров и крутить с ними за спиной шефа какие-то дела, с которых армянин не получал ни копейки. Лупаков же решил вообще послать и Новоселова, и Григоряна куда подальше. Будучи человеком серьезным и скрытным, он держал свои намерения в тайне. А в один прекрасный день просто поставил своих компаньонов перед фактом. «До свиданья, друг мой, до свиданья». Для Григоряна это был удар больше по гордости, самолюбию и вере в людей. В принципе найти, кто будет поставлять фурнитуру, он мог без труда. Новоселова разрыв ударил по карману. У него были какие-то независимые от Григоряна расчеты с Лупаковым. Посидев-порядив, пощелкав на счетах, он пришел к неутешительному выводу — Лупаков остался должен семьдесят тысяч рублей.

Сколько Лупаков был должен, не скажет теперь никто. Новоселов в сумму включил и упущенную выгоду от сорванной партнером сделки. Этот счет и был выставлен к оплате.

Хотя сумма и составляла стоимость семи автомобилей «волга», Лупаков мог бы выплатить ее без особого труда. Тем более по всем правилам он был виноват и обязан платить. Можно еще было поторговаться, скостить десятка два тысчонок или, в конце концов, пойти на мировую и возобновить деловые контакты. Но у Лупакова при упоминании о семидесяти тысячах в мозгу замкнуло. Новоселов не понял, что человека, экономящего на кефире и рядящегося в старое тряпье, уговорить расстаться с такой суммой будет не то что трудно, а почти невозможно… Когда Лупаков ответил нецензурно и окончательно на очередную просьбу о возвращении долга, Новоселов послал к нему московских вышибал. Те отправили должника на больничную койку, чтобы тот в спокойной обстановке, окруженный заботливым медперсоналом, поразмышлял над своим поведением. Прописанное лекарство от жадности не помогло. Лупаков только укрепился в мысли не отдавать долг… Но вместе с тем он понял, что на рожон не попрешь. Рано или поздно можешь безвременно оставить этот мир. И у него возник план.

В очередной раз позвонившему Новоселову, который вежливо осведомился о состоянии здоровья, Лупаков заявил, что готов отдать только десять тысяч, поскольку больше у него сроду не было.

— На баб и кутежи потратился? — осведомился Новоселов, прекрасно знавший о монашеском образе жизни должника.

— Куда потратился — туда потратился… Десять тысяч — последнее слово.

— Жалко, — вздохнул Новоселов. — Будем продолжать убеждать.

Лупаков на это и рассчитывал. Однажды к нему снова пришли спортсмены. Он помахал руками, закричав:

— Все отдам… Но есть предложение поинтереснее.

Рассказав идею, он поглядел на озадаченные лица спортсменов.

— Решайтесь.

— А что, — пожал плечами Карасев. — Может, и стоит попробовать. Только не двадцать, а тридцать.

— Двадцать восемь.

— Черт с тобой, жила…

Так был заключен контракт. Новоселову предстояло умереть. Когда к нему позвонили его гонцы и сказали, что все в порядке, он, не подозревая о подвохе, обрадовался и пригласил гостей на дачу… С деньгами… Когда нож вошел в его тело, он только успел вымолвить: «Как же…» Что он хотел спросить, спортсмены так и не узнали.

…Переведенный в следственный изолятор Карасев два дня отказывался встречаться со мной и продолжал буянить. И напросился-таки. Кинулся на выводного, разбил ему лицо, за что заслуженно и жестоко был избит подоспевшими коллегами пострадавшего. У работников этих заведений есть практика работы с любыми бугаями. При умелом использовании резинового изделия номер 74, по народному — «демократизатора», а если проще, резиновой дубинки, и обширном опыте его использования в камере можно вздуть кого угодно, хоть Мухамеда Али.

После взбучки он присмирел. Попытался было написать жалобу в прокуратуру по надзору за ИТУ, но вскоре понял, что лучше ему не будет. Получил я его на допрос с багрово-синей от побоев физиономией, все еще наглого, но относительно смирного. Тратить драгоценное время я не стал. Допросил в качестве обвиняемого, записал, что он не признается, а потом устроил очную ставку со Строкиным.

— Виталик, они все знают. Нам расстрел грозит, — сказал Строкин. — Надо признаваться.

Вскоре я имел признательные показания второго убийцы. Теперь настало время работать с заказчиком, который продолжал пребывать на больничной койке…

— Интересно, зачем все-таки Нуретдинов побежал устраивать дела спортсменов, если сам непричастен? — задумчиво произнес я.

— Зачем ему лишние люди в деле? Чтобы они раскололись и навесили на него, помимо двести восемнадцатой, еще штук десять составов преступлений?

— И мы, хоть и не правильно все просчитали, выловили-таки рыбок.

— Да. Пираний.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Постепенно мы расставляли по клеточкам (точнее сказать, рассаживали по камерам) основных действующих лиц этой истории. Только Выдрин еще оставался без казенной прописки, и данный факт не мог не печалить меня. Я вообще не люблю мздоимцев, а особенно мздоимцев вельможных, добравшихся до определенных высот, с которых их согнать бывает очень нелегко. С доказательствами преступной деятельности заведующего отделом обкома партии у меня было туговато.

Выдрин с готовностью соглашался, что всячески содействовал процветанию комбината бытового обслуживания, видя в нем структуру, полезную горожанам. Да, несколько лет назад отдыхал в санатории для действующих большевиков, и в соседнем номере жил Новоселов. Встречался там и с Григоряном, но кто может упрекнуть за курортное, ни к чему не обязывающее знакомство? Да, впоследствии выезжал с указанными лицами на охоту, однако что в этом криминального? Никаких подарков, денег ни от кого не брал. Положение свое, дабы помочь кому-либо в чем-либо, не использовал. О том, что на комбинате процветает сеть матерых расхитителей социалистической собственности, не подозревал, да и представить себе этого не мог.

Сдавать Выдрина никто не спешил. Оборонительная позиция казалась моему противнику непробиваемой. Но постепенно я нащупывал в ней слабые места и начинал пробивать бреши. Довольно долго можно расписывать, как это делалось. Кропотливая работа по исследованию всей преступной деятельности, скрупулезное добывание доказательств. Нет прямых доказательств, надо искать косвенные. У меня появлялась уверенность, что на чем-нибудь я сумею дожать Выдрина.