Леонид Влодавец - Адская рулетка Страница 54

Нет, не удрать! Надо прикинуться шлангом, может быть, Волк примет за удава и побоиться нападать? А может, лучше в виртуальный аппарат залезть? Ур-ра! Броня крепка! А ну-ка огонь по Белому волку! Ракетами, лазерами, VX-газом, ГВЭПом, ядерной ракетой — чем ни попадя! Можно даже бутылкой с огрызком свечки. Р-раз — и в Лузу! Нет, Лузе огарком в глаз, а «майору» бутылкой по мозгам… Эх, залетные!

Парашют! Суинг, где ты, мать твою за ногу? Я ж разобьюсь и превращусь в Брауна! Не хочу! Не хочу быть Брауном, я — Димка, хотя, может быть, и Колька. Стоп! Я могу сделать из этой шахты коридор. Надо только лечь на пол и пойти по стене…

Свет! Там свет! Там — небо! Надо бежать туда! Господи, да ведь я падаю вверх, как «Боинг-737» с Киской и всей остальной компанией. А ведь это луч-заборник мощного ГВЭПа «летающей тарелки». Я лечу в светящейся голубовато-прозрачной трубе. Куда?

Да, я — Дима, Дима! Живой Дима, а не мертвый Вася. Его уже схоронили, мне пора возвращаться. Нечего петлять по коридорам…

Нет, это не «тарелка»! Это плафон лампы! Он не заминирован, как в компьютерной игре? А то жизнь потерять можно. Сколько их у меня? Четыре или одна-единственная?

А плафон-то не исчезает. И потолок видно. И бороду. Нет, это уже наяву. Борода — это же Чудо-юдо. В белом халате, как положено светилу каких-то наук. Никак не вспомню, каких он наук доктор. Медицинских? Педагогических? Технических? Филологически? Военных? Кагэбэшных? Если последние, конечно, имеются. А что это он глаза трет? Плачет, что ли? Поторопился я, значит, признать, что вокруг — явь. Не может такого быть, чтоб мой отец плакал…

Но это действительно была явь.

Чудо-юдо плакал.

Часть третья. ПРОКЛЯТАЯ ЗОНА

АЭРОДРОМ НИЖНЕЛЫЖЬЕ

«Ан-26», немного приподняв нос и гоня винтами снежную пыль, коснулся прикатанной снежной полосы, стал на все колеса и, постепенно замедляя бег, покатил в направлении леса, оставив сбоку небольшое скопление сарайчиков и антенн с полосатым сачком, указывающим направление ветра. Приехали. Аэродром Нижнелыжье.

Два года назад я здесь был, это точно. Только дело было летом, и садились мы на более крупном, четырехмоторном «Ан-12», который еле вписался в это совсем небольшое поле. Аж в кусты заехал штурманской кабиной. На посадке мы не угробились, но здесь нас поджидал Сарториус. В перестрелке четверо бойцов СБ ЦТМО полегли, а меня вроде бы взяли в плен. И Таню, которую везли в контейнере, похитили. Даже помню, что «сорокинцы» на вертолете увезли меня куда-то в тайгу, спустили в какую-то шахту… Но потом — обрыв памяти. Каким-то образом очутился дома, у Чуда-юда, и Таня там была. Потом отец и Ленка мне все популярно объяснили. На пальцах. Будто бы на самом деле ничего такого не было, а вся эта заварушка происходила только в моем мозгу. Умом я в это верил, но сердце подсказывало мне, что не все так просто.

Теперь, протерев заиндевевший иллюминатор, я почти не сомневался, что прибыл сюда во второй раз. Тогда, правда, было пасмурно, даже дождик шел, кажется. Кусты стояли с листьями, рябина краснела, трава росла. Теперь было покрасивей. Красноватое солнышко висело над зубчатой стеной черно-зеленых елей. Низенько, почти цепляясь за верхушки деревьев. Небо безоблачное, чистое, хоть пей его, право слово.

Пока самолет рулил на стоянку, я все размышлял, как это меня сюда занесло из теплой Москвы, где до начала декабря и снега не видали.

Никогда в жизни не мечтал о Сибири. Даже в мои детдомовские дни, среди подрастающих советских граждан ходили легенды о том, что на БАМе можно хорошие бабки сделать. Предыдущие поколения — по крайней мере, нам так воспитатели вкручивали — ехали в Сибирь исключительно по зову комсомольского сердца. За туманом и за запахом тайги. Теперь, после знакомства с Васиной памятью, я допускаю, что таковые романтики были. Тогда, двадцать лет назад — подумать страшно, как давно! — не верил этим россказням ни на грош. Зато хорошо знал, что в Сибири полным-полно зон, где сидят зеки. Конечно, нам и про зеков рассказывали, что они трудом перевоспитываются. Мы слушали, помалкивали. Я бы, может, и поверил, поскольку не имел счастья знать своих законных родителей, но рядом со мной обитали мальцы, у которых папы и мамы по три-четыре ходки имели. Некоторые даже сами на зонах родились. Правда, вряд ли что-нибудь из тамошней жизни запомнили, но много интересного от родителей узнали. До того, как тех родительских прав лишили. Эти истории про тюремную жизнь были пострашнее, чем сказки про Волка и семерых козлят. Конечно, про вампиров и привидений тоже слушали, но не с тем интересом. Догадывались, что привидения — это враки. А вот насчет тюрьмы — все, наоборот, верили охотно, даже если рассказчик чего-то прибавлял. И понимали, что для многих из нас эти самые зоны, возможно, вот-вот гостеприимно откроют свои оплетенные колючкой стальные ворота. Детдом — спецшкола — спецПТУ — ВТК

— ИТК — это, как говорится, «многих славных путь». Кое-кого и дальше, к стенке-вышке, эта стежка привела.

Нет, я в детдоме мечтал о краях более теплых, примерно таких, как те же Хайди, Гран-Кальмаро или Сан-Фернандо. Правда, я еще не знал, что они существуют. Но надеялся в Крым или в Сочи съездить. А вот в Сибирь — дудки. Только под конвоем.

Обошлось пока. Хотя другой товарищ уже давно топтал бы одну из тамошних зон. А верней всего — заслужил бы вышак. Потому что если кто-нибудь когда-нибудь догадается меня арестовать и провести следствие как положено, то придется мне держать ответ за очень многие эпизоды жизни. Впрочем, у меня и без этого полно шансов свернуть себе шею. Правосудие теперь по большей части осуществляется частными организациями. Поскольку при нынешнем состязательном процессе, низкой степени физической защиты судей, прокуроров и прочих правоохранителей, а также их никудышной зарплате собрать нужное число убедительных свидетельских показаний и доказать причастность какого-либо субъекта к нарушению закона очень трудно, то спрос на услуги коллег Тани Кармелюк сильно вырос. Так что граждане, которым я чем-то сильно насолил, могут воспользоваться преимуществами рыночной экономики для того, чтоб свести со мной счеты. Подловить можно любого, было бы желание и решимость, решимость была нужна, чтоб пойти наперекор Чуду-юду.

Кстати, быть сыном такого человека весьма рискованно. Даже если оставить в стороне возможные акции киллеров или киднеппинг, даже если забыть про те случаи, когда он меня посылал на очень опасные операции в реальном мире. Привычка пользоваться родным чадом в качестве кролика, вкалывая ему свежеприготовленные препараты, это тоже не сахар. А я в своей жизни, не считая «Зомби-6», которым меня напичкали «джикеи» в 1982 году, еще и от папеньки заполучил его русский аналог «препарат 329», его модификацию «329М-3», натуральный «Зомби-7» (по своей, правда, инициативе), а теперь еще какой-то, названия которого мне не сообщили. Да еще воздействия ГВЭПом, хрен его знает на каких режимах, микросхема, логический вирус…

Наверняка что-то нехорошее могло со мной случиться после того, как прошел «отходняк». Попросту за «отходняком» могла отходная последовать. Не зря же Чудо-юдо плакал, когда я все-таки перестал быть Васей и сумел выбраться на свет Божий.

Вообще говоря, никогда бы не смог себе представить такую картинку. А ситуацию, которая могла бы заставить генерал-майора Баринова уронить хотя бы «скупую слезу», наверно, и сотня психологов не смогла бы вычислить. Я вообще считал, что он попросту не имеет органов, осуществляющих слезотечение. Правда, ничего особо трагического для нашей семьи и лично для Сергея Сергеевича до сей поры вроде бы не происходило. Если не считать того, что я совсем недавно числился без вести пропавшим. Два года без малого Чудо-юдо толком не знал, есть у него старший сын с невесткой или им устроили прогулку на тот свет. Но никаких сведений о том, что он рыдал или иным образом выказывал душевные страдания, история не сохранила.

А вот в тот момент, когда я наконец-то обрел свою подлинную сущность, всплыв из глубин не своей памяти, и, открыв глаза, ощутил себя Дмитрием Бариновым, глаза у бати были мокрые. От счастья.

Такой уж сильной впечатлительности в нем никогда не наблюдалось. Он мог громко хохотать, убийственно ехидничать, бурно выказывать восторг и яростно негодовать, разносить проштрафившихся и просто попавшихся под горячую руку. Но чтобы он прослезился «от чувств» — не припомню. Видимо, для такого дела необходим был какой-то суперповод.

— Так, — произнес он, улыбнувшись и погладив бородищу, но при этом отчетливо вздохнув и шмыгнув носом. — Как выразились бы Ильф и Петров, «наконец человеческий гений победил». Дмитрий Сергеевич вернулся к нам из дальних странствий. Глазами хлопает, дышит — как будто так и надо.

— А я что, не дышал? — Не знаю, громко ли я произнес явно глуповатую фразу, но Чудо-юдо ее услышал.