Даниил Корецкий - Спасти посольство Страница 56

Одна из пуль угодила Матвееву в руку. Он выронил автомат и вскрикнул.

— Ранен? — спросил Осинин. Он стоял на колене справа и опустошал магазин за магазином.

— Не пойму, — растерянно сказал Матвеев. — Кровь течет, а не больно…

— Боль придет, — процедил тот, выцеливая очередную мишень.

У старлея закружилась голова. Фёдоров, быстро достав медпакет, склонился над командиром, перетянул жгутом предплечье чуть выше раны и стал накладывать бинт.

— Щас, командир, щас я его, — прошептал Петров, тщательно беря на прицел Джабира.

Выстрел! Мёртвый Джабир, всё ещё нажимая на спусковой крючок и стреляя в солнечное небо, опрокинулся на землю.

Гачай подполз к командиру и оттянул веко.

— Убит! — радостно закричал он брату.

— Тогда я ухожу! — ответил тот.

— Я с тобой!

Бугдай и Гачай начали отползать обратно к забору. Увидев отход братьев, оставшиеся в живых моджахеды прекратили огонь и поползли за ними. Быстро, как в рапидной киносъёмке, они, отталкивая друг друга, пролезли сквозь дыру в колючей проволоке и бросились к машинам, скрытые от русских бойцов зарослями высокого кустарника. Полупустые джипы рванули с места, поднимая облака пыли.

Десантники удивлённо озирались по сторонам. Оружейный огонь со стороны душманов неожиданно прекратился.

— Ушли! — вскакивая, радостно закричал Фёдоров. — Мы их сделали! Кишка тонка против русской десантуры!

— Лежать, рядовой! — прикрикнул на него Матвеев и, стиснув зубы, застонал. Погранец был прав: боль пришла, налетела, наполнила все тело, замутила сознание.

— Сейчас, командир, сейчас… — Фёдоров и Петров подхватили его и, пригибаясь к земле, бегом понесли в аэропорт.

Артиллерийский обстрел продолжался. Противно, по-поросячьи, визжали осколки. Они забежали в здание и выпрямились. Бетонные стены успешно противостояли осколкам. Экипаж сгоревшего борта сидел прямо здесь, у двух летчиков сквозь бинты проступала кровь. Здесь же находились около двух десятков сотрудников посольства и сам посол. Он был очень озабочен и торопил радиста, который пытался с кем-то связаться по закрытой связи. Сюда же набились десантники и погранцы, начали перевязывать раненых. В основном все отделались легкими ранениями. А Матвеев был плох — он то и дело терял сознание.

— Несите его вниз, там надежнее, — сказал посол, и ребята потащили командира в бункер.

— Что?! — переспросил Копытин, надеясь, что он ослышался.

— Мельник горит! — повторил штурман.

Командир на миг повернул голову и сам увидел пылающий самолет. Бросил взгляд на приборы. Разгон шел нормально, через минуту он взлетит… А через сорок минут окажется совсем в другом мире, где не гремят взрывы, где не стреляют, не убивают, не отрезают головы пленным. Где его ждет семья, которую надо обустроить, где ждут домашние заботы, свадьба сына и много других больших и маленьких, важных и не очень дел, которые в совокупности называются жизнью… «Ил» мчался по бетонке. Скорость нарастала…

В конце концов, у него приказ на взлет… У него полный салон людей, человек сто шестьдесят, а может, и больше… Сгоревший самолет он мог и не видеть, а даже если увидел, это не значит, что надо ломать план операции и прерывать взлет… Да и не прервешь его на такой скорости… Никто не сможет его упрекнуть… Никто даже не подумает ничего плохого… А главное — ему самому не в чем себя упрекнуть!

— Есть, командир! — сказал второй пилот каким-то странным голосом.

— Что?

Ему не в чем себя упрекнуть! На такой скорости никто никогда не останавливается! Хотя скорость упала… Это уже не взлетная скорость! Газ сброшен, включен тормозящий реверс двигателя, выпущена механизация… Кто все это сделал?! Тот, кто осуществлял взлет, — он сам!

— Есть прекратить взлет, — глухо повторил Голубев. Ему явно не хотелось возвращаться в ад. Да и кому это хочется?

«Ил-76» продолжил торможение и, наконец, остановился.

Второй борт неожиданно словно споткнулся, замедлил свой бег, снизил скорость, остановился в самом конце полосы и сейчас медленно разворачивался. Кругом расцветали смертоносные цветы разрывов — вначале огненная вспышка, потом столб черного дыма и летящие в разные стороны комья земли. Вся артиллерия противника била по единственной важной цели, и было очень удивительно, что самолет еще не уничтожили. И было совершенно очевидно, что такое везение не бесконечно и если не следующий снаряд, то второй или третий обязательно попадет в огромный «Ил»!

Ветров забежал в здание аэропорта и во всю мощь легких крикнул:

— Давайте быстро, все сюда, на посадку!

Потом бросился к одному из пустых автобусов. Сел за руль, подогнал к дверям. Из побитого осколками бетонного строения выскочили пятнадцать или двадцать посольских сотрудников, испуганно оглядываясь, втиснулись в открытые двери. Следом летчики вывели своих раненых товарищей, пограничники вели своих, десантники своих. Все погрузились в автобус. Невидимый враг отметил новую цель, и очередной фонтан огня и дыма взметнулся слева, совсем рядом.

— Где остальные?! Где лейтенант?! — заорал подполковник. Сейчас ни жена, ни знакомые, ни соседи, ни сослуживцы не узнали бы в нем обычно флегматично-спокойного Василия Васильевича Ветрова.

— Внизу, в бункере…

Рвануло опять совсем близко, на этот раз справа. Вилка! Следующий попадет в цель…

Вокруг самолёта тоже продолжали рваться снаряды и мины. «Ил» тяжело заканчивал разворот.

Ветров нажал педаль газа. Автобус рванул вперед, как гоночная машина. Во всяком случае, Ветрову казалось, что он несется с сумасшедшей скоростью. А может быть, это проносилась мимо окна его жизнь. Сзади рванул еще один снаряд. Колеса то и дело попадали в выбоины, автобус бросало из стороны в сторону, люди с трудом удерживались на своих местах. Он крутил руль, стараясь объезжать наиболее глубокие повреждения в бетоне и не наезжать на осколки. Но получалось плохо, пробило заднее колесо, автобус стало заносить… Лишь бы доехать, лишь бы дотянуть…

Замерший в конце полосы «Ил» нервно ждал. Ревели двигатели. Копытин впился остановившимся взглядом в приближающийся автобус, словно подгоняя. Скорей, скорей, родной! Но автобус еле полз, виляя задом и рыская из стороны в сторону. И все же приближался, хотя и медленно. Командир корабля открыл основной люк. Тяжёлая рампа стала медленно опускаться.

Ветров подлетел, объехал огромный корпус транспортника, затормозил у рампы. К этому времени она опустилась полностью.

Пассажиры выскочили наружу, даже раненые стали более подвижными, будто близкое спасение придало им сил. Несколько десантников вопросительно оглянулись на подполковника, он только махнул рукой: мол, садитесь! Мельник подошел к кабине, губы его шевелились, но подполковник ничего не слышал.

— Улетайте, я остаюсь! — крикнул Ветров, не зная, перекричит ли ревущие моторы. И для верности продублировал жестами — ткнул себя пальцем в грудь и им же указал куда-то вниз.

Пилот отдал ему честь и последним вбежал на рампу. Она тут же поползла вверх. Не дожидаясь полного закрытия, самолет двинулся вперед. Ветров обратил внимание, что все скаты шасси разорваны — «Ил» стоял не на колесах, а на стальных барабанах, окруженных смятой резиной. Как же они взлетят?!

«Взлетят! — тут же одернул он себя. — Обязательно взлетят!»

Шлёпая пробитыми скатами, как ластами, второй борт начал разбег по выщербленным бетонным плитам. Скорость нарастала слишком медленно. Из-под барабанов летели снопы искр, будто от больших точильных кругов, на которых правили огромные ножи…

— Давай, давай! — сцепив зубы, Копытин двигает вперёд ручку газа. Пальцы стиснуты так, что побелели костяшки пальцев, все органы чувств обострены до предела. Он весь превратился в зрение, слух, обоняние и осязание. И чувствовал, что разбег идет не так, как обычно. Нет мягкости и плавности хода, нет обычной стремительности, несмотря на то, что мощные двигатели развивают расчетную тягу. Как будто снявший кроссовки стайер бежит по острой щебенке, ощущает боль в подошвах и, выкладываясь изо всех сил, все же не может набрать свою обычную скорость.

— Давай, давай, дорогой! — Теперь командир обращается к самолету, и хотя это иррационально, но всему экипажу понятно. — Если взлетишь, я тебя расцелую!

Сейчас он не видел взметающихся вокруг разрывов, не видел округлившихся глаз и вспотевшего лба второго пилота, не видел ничего, кроме приборной доски и летящих под голые колеса бетонных плит. Скорость росла, но медленно, ах, если бы ВПП была на километр длиннее… Да и самолет не так перегружен…

— Давай, брат, давай! — Копытин потянул штурвал на себя.

Конец полосы приближался. За бетонкой начиналась поросшая чертополохом выжженная земля, потом забор — бетонные столбы, между которыми натянута колючая проволока… Если он не поднимется в небо, то влетит в эти столбы, в эту проволоку и дальше — вон в тот бугор — костер будет видно издалека…