Андрей Таманцев - Псы господни Страница 56

В розыск по всей территории страны были поданы новые паспортные данные Дудчика и Амира, в ориентировке появилась наконец и свежая фотография этого международного террориста. Шло напряженное ожидание результатов.

Голубков использовал Пастухова как заурядного оперативного работника, чего никогда не бывало прежде. Причиной тому была и нештатность ситуации, когда не хватало профессионально подготовленных людей, и то, что Пастухов владел ситуацией во всех нюансах и подробностях, а значит, мог и мысль подать, и самостоятельно в обстановке сориентироваться. Это было против правил управления, где каждый знал только свой участок работы и свою конкретную задачу, однако сегодня три человека — генерал Нифонтов, полковник Голубков и рядовой запаса Пастухов — владели оперативной информацией почти в равной мере.

Искусственно отсекать Пастухова от работы по анализу и планированию не имело на данном этапе никакого смысла. Операция с каждым часом имела все меньше шансов на успех, приходилось использовать каждую возможность. Безусловно, Пастухова ставили в известность далеко не о каждом шаге следствия — у него был свой предел компетенции. Но в рамках известной ему части операции Пастухов имел возможность участвовать в действиях и получать сведения.

Поэтому и в палату к Алексею Дудчику, который наконец вышел из коматозного состояния, Голубков и Пастух пришли вместе.

— Здравствуйте, Алексей Петрович, — ровно сказал Голубков. — Рад, что вам удалось выкарабкаться.

Алексей лежал в отдельном боксе Центрального госпиталя Министерства обороны под серьезной охраной устрашающе снаряженных омоновцев. Антураж мало походил на больничные покои из американских фильмов, где какой-нибудь гангстерами раненный главный свидетель обвинения был бы опутан датчиками и шлангами, как космонавт.

Однако работала искусственная почка, змеилась на энцефалографе кардиограмма, стояла неизбежная капельница. Вторую койку в двухместном боксе занимал охранник, который мог, по мере надобности, быть подменен одним из двоих, дежуривших снаружи.

— Вы в состоянии с нами поговорить? — спросил Голубков.

— Говорю же, — ответил Алексей, останавливаясь глазами на второй появившейся в его поле зрения фигуре. — Вот оно что... Стало быть, ты, Пастух, тоже из ментов...

— Я солдат, — ответил Пастухов. — И ты еще совсем недавно тоже им был.

Напоминаю.

— Завидую тебе, — сказал Алексей с кривой усмешкой. — Я-то думал, тебя давно выгнали со службы... Ну что ж, допрашивайте.

Пастухов помрачнел.

— Допрашивать вас практически не о чем, все, о чем вы можете нам поведать в связи с интересующим нас делом, известно нам в деталях, — спокойным тоном продолжал Голубков. — С вами же мы пришли поговорить о вашем брате Виталии. Он сейчас захвачен Али Амиром, и они скрываются вместе. Нам необходимо возможно глубже понять психологический склад Виталия Петровича, предугадать его поступки.

Это важно.

— Психология человека, который попал в лапы к Амиру, уже не имеет значения. Амир будет использовать его, как ему нужно, а потом пристрелит.

— Амир тоже допускает ошибки, и даже очень грубые. Ваш брат прямо у него под носом сумел связаться с англичанами. И это, заметьте, уже после того, как он попал под контроль Амира. Не знаете, почему он пытается выйти на Запад? Ему что, не все равно, кому продавать информацию?

Алексей несколько удивился тому, что сообщил Голубков.

— Как он сумел? Наверное, какие-нибудь технические фокусы?

— Да, примерно так.

— Почему его тянет на Запад? Да просто он еще не понял, что и те, и другие — одинаковые враги. Он кадровый офицер, который не видел войны. Штабист. И поэтому верит в «войну по правилам», надеется стать новым Гордиевским, или Розенбергом, или Филби... Так сказать, идейным борцом невидимого фронта. Хочет получить на Западе определенный статус. Без статуса, без своего места в «штатном расписании» он себя полноценным человеком не сможет чувствовать.

— А Бен Ладен?..

— Это террорист, преступник. Если вас интересует мое мнение, я считаю, что Виталий может сдаться на почетных условиях, может перейти на сторону «вероятного противника», но к «лесным братьям», бандитам, сторонникам джихада — не пойдет никогда. Вот и все.

— Вы придерживаетесь такой же позиции?

— У меня нет позиции. Я попал в отходы войны. Вы, — он оглядел обоих офицеров, — можете сражаться, потому что чувствуете свою правоту. А я оказался слаб в коленках. Война оказалась не для меня.

Голубков, которого не слишком интересовали в этот момент психологические переживания офицера, нарушившего свой долг, плавно перевел разговор к основной теме оперативной разработки:

— А что, Виталий Петрович в какой-то мере чувствует себя участником «войны» или преследует исключительно личные цели? Он находится на чьей-нибудь стороне?

"Алексей помолчал, прежде чем ответить.

— И то, и другое. Он не отделял себя, свои цели от службы и офицерской карьеры.

— Он карьерист?

— Он службист. А когда начался развал, перестал чувствовать себя нужным винтиком.

— То есть он хочет снова занять какое-то определенное место, чтобы уважать себя?

Так?

— Н-не совсем... Он ведь не сможет стать офицером НАТО. Этот путь для него уже закрыт, Виталий понимает это. — Младший Дудчик сейчас то ли пытался объяснить что-то посетителям, то ли пробовал во всем разобраться сам.

— Тогда в чем он видит свое удовлетворение?

— Это тоже своего рода шаг отчаяния. Он ненавидит людей, которые развалили армию. Причем, как я понимаю, совершенно определенных людей, которых он видел перед собой. Он мстит этим людям, которые полетят со своих постов, если дело дойдет до скандала.

— А заодно мстит стране, которая не оправдала его ожиданий? Я правильно понимаю?

— продолжил мысль Голубков.

— Примерно так... — согласился утомленный тяжелым разговором Алексей.

— Деньги играют для него существенную роль?

— Как для всякого нормального человека.

— Он пойдет на финансовые жертвы ради того, чтобы удовлетворить свою месть?

— Я думаю, да. Он же обратился опять к англичанам. Хотя тут играет роль и его недоверие к Амиру. Не может же он не понять, что Амир — террорист, который использует его и уничтожит.

— Почему вы сказали, что он еще не понял, что и те и другие — одинаковые враги?

Он в состоянии сам сделать такой вывод? Можно ли ожидать, что он попытается вернуться, прийти с повинной, содействовать хоть в какой-то мере нам, если обстоятельства сложатся так, что у него появится выбор?

Алексей снова задумался или просто собирался с силами для продолжения разговора.

— Если у него будет выбор между арестом и смертью от руки Амира, он все же предпочтет арест. Но он упорный человек, даже упрямый, поэтому, пока у него есть хоть какая-то надежда выпутаться и завершить задуманное, он будет пытаться осуществить идею.

— Он сильно привязан к семье?

— К дочке. Причем больше, чем стремится показать.

Голубков взглянул на Пастухова:

— У вас есть вопросы, Сергей Сергеевич?

— Да, — ответил Пастух. — Скажите, Алексей Петрович, в крайней ситуации он может решиться на самоубийство?

— Нет.

— Под угрозой ареста он попытается отправить секретные сведения врагу, чтобы осуществить месть? Снова размышление над непростым вопросом.

— Нет.

— Почему?

— Получится, что кто-то попользовался им на даровщинку. Поэтому — нет.

Пастухов покивал головой:

— Меня выгнали из армии, Алексей Петрович, вы были правы, — ровным голосом проговорил Пастухов. — Я рядовой запаса.

У младшего Дудчика достало сил на иронию:

— Золотого запаса страны, — криво улыбнувшись, произнес он. — Тем более завидую тебе.

В машине по дороге к управлению Голубков спросил у Пастухова:

— Что с тобой, Сергей? Сдается, что-то не дает тебе покоя, нет?

Пастухов рассудительно ответил:

— После этого разговора у меня крутится мысль: не попытается ли Дудчик связаться с дочкой через тот же компьютер, как только ему представится случай?

Голубков, который спрашивал, в общем-то, совсем о другом, хмыкнул, получив этот неожиданный ответ.

— А что, хорошая мысль. Я поставлю на контроль.

На самом же деле, особенно после перестрелки в Кунцеве, в Пастухове все сильнее звучал голос отца Андрея: «Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей».

Сергей думал о людях, которые не убоялись сойти с пути своего служения, и теперь только страх перед лающими псами господними — перед ним и его ребятами — может заставить их отказаться от задуманного воровства.