Евгений Сухов - Казначей общака Страница 57

Позади, не выдержав зрелища, рыгнул Шаман. А к слабонервным его отнести было никак нельзя. Проняло, значит.

Лестничная площадка была усыпана штукатуркой; мел, еще не осевший, туманом висел в воздухе и норовил забиться в носоглотку. Удивительно, но этажом ниже тускло горела лампа. Без конца наступая на выбитое в подъезде стекло, Святой с Шаманом спустились во двор. За их спинами слышались крики перепуганных жильцов, хлопали двери, во дворе заливались сигнализацией машины.

«Паджеро» стояла на том же месте, прижавшись к бордюру. Масюк сидел на пассажирском кресле, удобно откинувшись назад. Из салона негромко доносилась популярная мелодия, похоже, что он блаженствовал, наслаждаясь приятной песней. На Святого неожиданно накатила волна злости: мог бы выглянуть и посмотреть, что случилось, или, во всяком случае, двигатель бы завел. Герасим с силой распахнул дверь, и тотчас с кресла на него опрокинулось безжизненное тело вора. Широко открытые глаза Масюка выглядели философски спокойными и были устремлены в бесконечность, а на шее, залив светло-коричневую рубашку кровью, зияла страшная рана.

Заготовленные слова комом застряли в глотке и не желали выходить наружу.

– Костыль! – выдохнул стоявший рядом Шаман.

Только сейчас Святой обратил внимание на то, что Гриша Баскаков продолжает сжимать в руках пистолет.

– Он самый, – согласился Герасим.

Неожиданно он почувствовал себя очень незащищенным. На лбу Герасима выступил холодный пот при мысли о том, что где-то неподалеку отсюда находится Костыль и с равнодушным выражением лица наставляет на него ствол. Ему даже показалось, что раздался щелчок. Похоже, что Костыль передернул затвор. Святой уже хотел броситься под машину, как треск повторился. Тьфу ты! Шаман, всматриваясь в лицо Масюка, нелепо топтался на какой-то сухой ветке.

– Жаль, – высказался Шаман, – кранты Масюку, тут уже ничего не добавишь. Путевый был вор, с понятием.

– Ну-ка, помоги мне, давай вытащим, ему уже ничем не поможешь.

Святой, взяв под руки убитого, принялся стаскивать его на землю. Голова Масюка безвольно вихлялась из стороны в сторону, без конца обо что-то задевая. Воротник куртки зацепился за ручку, и Святому потребовалось несколько утомительных секунд, чтобы освободить покойника. Шаман, подхватив ноги Масюка, положил его на землю.

Уже в машине, когда двигатель завелся, Святой повернулся к посеревшему Шаману и проговорил:

– Не могли мы его взять, сам понимаешь. Нам сейчас чистыми нужно быть. Останови нас любой инспектор… И что мы скажем, откуда у нас в машине труп? Доказывай потом, почему ты не верблюд. – И, уже отъезжая, добавил почти с облегчением: – Мы его похороним, по-человечески, как заведено.

Выстрел не прозвучал. Костыль находился уже где-то далеко.

ЧАСТЬ 4

ВОРОВСКОЙ ОБЩАК

Глава 17

КАЗНАЧЕЙ ОБЩАКА

Святой невольно привстал, когда увидел в дверях высокого седого человека с интеллигентным лицом с на редкость правильными чертами. Старик близоруко сощурился, пытаясь рассмотреть через завесу дыма присутствующих, и, натолкнувшись взглядом на Герасима, уверенно двинулся к его столику.

На старика мало кто обратил внимание. В винном погребке близ Таганки собиралась самая разношерстная публика, и частенько за одним столом встречались прокурор и бывший осужденный, студент и преподаватель. Вино сближало всех и упраздняло чины и звания. Здесь каждый находил собственное «я», затертое в обычной жизни обязательствами, предрассудками и прочей бытовой и служебной шелухой. Можно было переговариваться в голос, не опасаясь, что тебя кто-то подслушает, сквернословить и знать о том, что за соседним столиком не стоит сотрудница и не морщит нос от твоей раскрепощенности.

Взгляды посетителей на старике не задержались, будто бы прошли сквозь него. Он был всего лишь одним из десятков пришедших.

– Как добрался, Пантелей? – коротко спросил Святой, пожимая сухую и теплую руку старика.

– Ой и не спрашивай, Герасим, – едва ли не с отчаянием воскликнул старик, присаживаясь на стул. – Для меня сейчас любая дорога тяжела. В моем возрасте у камина сидеть и кости простуженные греть надо. Поймешь, когда доживешь до моих лет. Ладно, не будем о грустном, – с оптимизмом воскликнул старик, – что у тебя стряслось? Как ты мне позвонил, так я, видишь, сразу и объявился.

Святой невольно улыбнулся. Наверняка Пантелей не считал себя стариком и говорил об этом скорее всего из кокетства, чем из-за осознания собственных лет. Многим были известны его маленькие слабости, и женщины среди них занимали не последнее место. Причем двадцатипятилетних девушек он считал безнадежно старыми, отдавая предпочтение восемнадцатилетним.

Они сели одновременно, и Святой был уверен, что старик оценил его галантность. В общении для Пантелея не существовало мелочей, он был вором старой закалки, а, как известно, они строили линию поведения на основе личных ощущений.

– У меня проблемы, – налил Святой старику красного вина. – Очень серьезные. Я даже не представляю, что мне делать, – и не таясь, рассказал все по порядку.

Они сидели в самом углу зала. На них не обращали внимания, каждый был занят своим делом: спорили, шутили, просто разговаривали; кто-то потягивал вино в одиночестве, в надежде на случайное знакомство.

Герасиму было прекрасно известно, почему Пантелей предпочел встретиться именно в этом баре. Конечно, вино здесь играло не последнюю роль, и атмосфера была приятной, но главное было в другом: хозяином заведения был старинный приятель Пантелея, и здесь он чувствовал себя так же уверенно, как в собственной квартире. В случае необходимости бармены могли не только укрыть Пантелея от опасности, но и набить морду посетителям, случайно принявшим заслуженного вора за обычного пьяницу. Конечно, он мог уединиться с Герасимом где-нибудь в номере, благо для состоятельных клиентов предусматривалась подобная услуга, но старый вор любил шумную обстановку и пропахший сигаретным дымом воздух. Наверное, забитый до отказа винный зал напоминал ему молодость, когда он был беспечным и до неприличия удачливым.

– Не следует отчаиваться, все в наших руках. Пока ничего катастрофического не произошло.

– Но Барина нет. А он не должен был погибнуть.

Лицо старика помрачнело, было видно, что подобное утверждение не доставило ему радости. Аккуратно отпив вина, Пантелей сказал:

– Здесь ничего нельзя было сделать. Не могли же мы раскрыться при всех. Барину честь и хвала, он умер так, как и положено вору. И в нашу сторону не бросил даже тени.

– А как Рафа? Надо было бы предупредить его, может, получилось бы по-другому.

Старик отрицательно покачал головой.

– Я уже советовался по этому вопросу, но большинство «крестовых» сказали «нет». Рафа, конечно, настоящий вор и делает так, как обязан поступить всякий правильный на его месте. Но он не посвященный, и этим многое сказано. Поэтому мы его решили простить. Он действовал не по злому умыслу, а с разрешения схода.

– Понятно, – протянул Герасим, задумавшись, хотя абсолютно не представлял, что же ему следует делать дальше.

…Это случилось девять лет назад во время обострения тотальной борьбы с преступностью. Воровской общак, сосредоточенный в основном в пятнадцати банках Москвы и Санкт-Петербурга, был раскрыт. Милицейская операция проходила под названием «Демон». Об этом ворам стало известно от самых высоких чинов милиции, не брезгующих кормиться с воровской ладони. Готовилось срочное постановление, чтобы единым махом наложить арест на счета этих банков. Невозможно даже представить, какой урон нанесла бы воровскому сообществу такая акция, если бы она действительно имела успех. Мгновенно были бы обескровлены все зоны, им уже не приходилось бы рассчитывать на прежний грев; подследственным пришлось бы отказаться от услуг опытных адвокатов; матери и дети погибших воров перестали бы получать причитающуюся им пенсию; нечем было бы расплачиваться с прикормленными ментами. Система, выработанная на протяжении многих десятилетий, дала бы такой существенный сбой, от которого оправилась бы очень не скоро.

Все решали даже не часы, а минуты. И во Владимирском централе, где в то время находилось большинство законных, был организован экстренный сход. Так случилось, что в то же время в этой тюрьме находился и Герасим, коронованный незадолго до того под погонялом Святой. Масть в централе держали «крестовые», считавшие за великий грех прохлаждаться на воле больше полугода. Были и такие, которые по тридцать лет кряду смотрели на божий свет только через решетку камер.

Сходняк провели в одной из хат, и Герасим, впервые участвовавший на таком представительном форуме, едва ли не с замиранием сердца прислушивался к ворам с сорокалетним стажем, к подлинным хранителям традиций воровского мира.