Андрей Таманцев - Угол атаки Страница 57

Юрий подал отцу широкий хрустальный стакан с крупными гранями и толстым дном, отчего виски в стакане казалось намного больше, чем на самом деле. Хотел выйти из кабинета, но Ермаков предупредил его движение:

— Сиди, чего уж. Ты уже влез в эти дела. — Он сделал глоток и только после этого нажал клавишу громкой связи:

— Слушаю.

— Товарищ генерал-лейтенант, докладывает полковник Тулин, — раздался голос командира части. — Здесь Сивопляс. Требует связи с вами. Настаивает, чтобы все удалились.

— Что там еще стряслось? — брезгливо спросил Ермаков.

— Никакой новой информацией не располагаю. Саперы обещают восстановить ЛЭП завтра к четырнадцати ноль-ноль. Как только прибудет «Руслан», начнем погрузку.

Взлетно-посадочную полосу к этому времени освободим.

— "Руслан"? — переспросил Ермаков. — Какой «Руслан»?

— Ан-124. Борт из Домодедова. Тимашук сказал, что он будет задействован вместо «Мрии». Ермаков насторожился:

— Вместо «Мрии»? Откуда он это взял?

— Полагаю, ему сообщил генерал армии Г. Час назад он приказал вызвать подполковника Тимашука в узел связи и говорил с ним. Как раз перед тем, как позвонили вы.

— О чем говорили?

— Не слышал, было приказано выйти. Замечено: после разговора Тимашук был радостно возбужден.

Эти слова полковника только подтвердили уверенность Ермакова: Г. решил, что можно без него обойтись. Ну-ну, посмотрим, как вы без меня обойдетесь. Но сейчас его больше заинтересовало и озадачило другое.

«Руслан». Будет задействован вместо «Мрии». Это еще что такое?

— Передаю трубку Сивоплясу, — сказал полковник Тулин.

— Товарищ генерал-лейтенант, у нас ЧП, — доложил начальник охраны «Феникса».

— У вас там сплошные ЧП. Что на этот раз?

— Подполковник Тимашук готов.

— Что значит — готов? — не понял Ермаков. — К чему готов?

— Ему сделали вид, что он застрелился.

— Как — застрелился? Что ты несешь? Как он мог застрелиться?

— Так точно, не мог, — подтвердил Сивопляс. — Ему придали видимость самоубийства.

— Кто, черт возьми, придал? Говори ясней!

— Арестованные диверсанты. Я ему предупреждал, а он и ухом не моргнул, приказал: кругом.

— Отставить! — скомандовал Ермаков. — Докладывай с начала. Все по порядку!

С помощью наводящих вопросов Ермаков выяснил, что произошло. Тимашук остался один на один с арестованными. Через пятнадцать минут раздался выстрел.

Ворвавшись в бокс, Сивопляс обнаружил на полу труп подполковника. В правой руке у него был пистолет ПМ. Пуля вошла в висок и вышла из затылка. Трое арестованных были прикованы наручниками к трубам водяного отопления, четвертый сидел связанный в кресле, а пятый лежал на носилках, пристегнутый ремнями и в наручниках. Наручники на всех диверсантах были защелкнуты, замки в порядке, а ключ лежал в кармане камуфляжки подполковника Тимашука.

— Почему же ты решил, что его убили? — спросил Ермаков.

— Он левша, а выстрел был в правую голову. И слишком малая наличность крови.

Сердце не качало. Когда они его убили, он уже был.

— Сивопляс, черт бы тебя! Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Как они могли убить его, если были в наручниках и прикованы к трубам?

— Не могу знать, товарищ генерал-лейтенант. Загадка жизни.

— Уйти пытались?

— Куда? И дураку глупо. Бокс глухой. А в коридоре охраны было как селедок в бомбе.

Ермаков помолчал, обдумывая услышанное. Еще один крутой разворот сюжета. Как он должен реагировать на него? И вдруг понял: да никак. Его это не касается. Его вывели из дела? Очень хорошо. Теперь сами решайте свои проблемы. Он даже испытал нечто похожее на злорадство.

— Мои действия, товарищ генерал-лейтенант? — напомнил о себе Сивопляс.

— Где сейчас Тимашук?

— Трудно сказать. Смотря сколько у него было грехов.

— Я спрашиваю: где труп?

— В компрессорной. В холодильнике. Охрана снаружи, чтобы не вышло. Полковник Тулин настаивал доложить в округ, подполковник запретил исполнять. Так теперь что или как тогда?

Ермаков крупным глотком допил виски и жестом приказал сыну налить еще. Вопрос был очень серьезный. Доложить в округ означало передать захваченных диверсантов местным контрразведчикам. Тут же начнутся допросы. Что они смогут рассказать?

Иными словами: что они успели узнать?

— Сивопляс, слушаешь?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Где диверсанты?

— В боксе. Сидят лежа.

— Ты на допросах присутствовал?

— Когда первый майор, нет. Когда второй, на недолго. Пока он меня не. А третьих он не успел.

— Какие майоры? — удивился Ермаков. — Откуда там взялись майоры?

— Майор Пастухов. И майор Перегудов, — подтвердил Сивопляс. — Подполковник сказал: поздравь. А мне они такие майоры, как свисток на Казанском вокзале.

Ермаков отметил, как при этих словах Юрий насторожился, но не придал этому значения.

— Про что они рассказали? — продолжал он расспросы.

— Про что видели. Про лабораторию. Про самолеты. Про инженера, как он матюгался и требовал водки. Грозил компьютеры перебить и зашифровать так, что сам не расшифрует. Мы даем, но он все мало, требует ящик.

— Так дайте ящик, пусть зальется! — раздраженно отсек Ермаков ответвление разговора от интересующей его темы. — Что за Центр — сказали?

— Нет. Уклонились за Пугачеву.

— Сивопляс! — гаркнул Ермаков. — Ты можешь говорить нормальным русским языком?

Что значит:

«Уклонились за Пугачеву»?

— А я каким говорю? — обиделся Сивопляс. — Он ему: «Что такое УПСМ?» А он ему:

«Миллион алых роз». Как еще можно более русским языком?

— "Миллион алых роз"? — переспросил Ермаков.

— Так точно. «Из окна видишь ты».

— Это слоган, — подсказал Юрий.

— Чтоб вас всех! — разозлился Ермаков. — Сивопляс, не отключайся. Что такое слоган? — обернулся он к сыну.

— Любая словесная формула. Чем проще, тем лучше. Попса для этого — в самый раз.

Защита при допросах с применением психотропных средств.

— Помогает?

— Практически нет. Только если доза маленькая. Или человек с очень сильной психикой.

— Значит, они все сказали, что успели узнать?

— Думаю, все.

— Слушай внимательно, Сивопляс, — распорядился Ермаков. — Полковнику Тулину передай: никаких докладов в округ. Второе: никто подполковника Тимашука не убивал. Понял?

— Никак нет.

— Он застрелился. Сам. Теперь понял?

— Так точно. Сам. С каких кочерыжек?

— С любых! От несчастной любви!

— Не проходит, товарищ генерал-лейтенант. Он уже был женатый на женщине. Лучше неосторожное обращение. Я ему предупреждал, что это ни к чему не приводит.

— Пусть так, — согласился Ермаков, — И последнее. Сейчас же свяжись с генералом армии Г. Доложи все, что доложил мне. Он примет решение и отдаст приказ. И полковнику Тулину, и тебе.

Ермаков продиктовал номер телефона приемной Г. и положил трубку. Он знал, какой приказ отдаст Г. Впрочем, этот приказ, вполне возможно, уже был отдан. Участь диверсантов была предрешена с самого начала. Приплетать сюда еще и убийство Тимашука — только ненужно усложнять и запутывать дело. Много они успели узнать или мало, не имело значения. Сколько бы ни узнали, все равно много. Они соприкоснулись с информацией смертельно опасной, как прикосновение к высоковольтным проводам.

У Ермакова был огромный опыт деловых переговоров. Успех их предопределялся тщательной подготовкой, предварительной проработкой всех вариантов. Но какой бы ни была подготовка, сами переговоры всегда содержали в себе элемент неожиданности. После каждой встречи Ермаков внимательно просматривал стенограмму или расшифровку магнитозаписи, а если переговоры не документировались, восстанавливал в памяти их ход, стараясь выделить наиболее важные моменты.

Так и теперь, откинувшись на спинку кресла-коляски и словно бы грея в руках тяжелый хрустальный стакан, он пытался понять, что его встревожило в этом телефонном разговоре.

При всей своей неожиданности сообщение Сивопляса о странной смерти подполковника Тимашука оставило Ермакова равнодушным. Смерть Тимашука, чем бы она ни была вызвана, ничего не меняла. Ермакову это было даже на руку. Г. утрачивал возможность непосредственно влиять на ситуацию в Потапове. Для Сивопляса Г. был фигурой абстрактной, а после смерти Тимашука прямым начальником Сивопляса становился Ермаков. Точно так же Ермаков, а не генерал армии Г., мог отдавать приказы полковнику Тулину и рассчитывать на то, что они будут выполнены. Тулин формально подчинялся округу, но прекрасно знал, что его жизненное благополучие в гораздо большей степени зависит от Ермакова, чем от командующего округом.

Эта мысль даже примирила Ермакова с предательством Тимашука. Да и никакого предательства, если разобраться, не было. Сменился начальник, только и всего. В свое время, когда Ермаков по собственному желанию ушел из Минобороны после отставки Г., все расценили это как жест верности своему шефу. Ермаков не спорил, но про себя знал, что это не так. Его решение было продиктовано не эмоциями. Это был трезвый расчет. Новый министр обороны все равно выжил бы его, как выжил всех членов команды Г., кому не хватило ума уйти самому. И если бы теперь на место Г. был назначен кто-то другой, Ермаков естественным образом перешел бы в его подчинение. При этом не стал бы, конечно, демонстрировать своего пренебрежения к прежнему начальнику, как это позволил себе Тимашук. Ну, Бог ему теперь судья.