Андрей Таманцев - Угол атаки Страница 59

И к чему все это привело? К тому, что он, как обложенный флажками волк, вынужден судорожно искать выход? Это и есть плата за его служение России?

Да есть ли Бог? Не отвернулся ли он от этой несчастной страны?

* * *

В дверь постучали. Заглянул охранник:

— Товарищ генерал-лейтенант, к вам гость.

— Кто?

— Не сказал. Сказал, что вы его ждете. Приехал на «ауди». Номера дипломатические.

Ермаков тяжело помолчал, залпом выпил виски и кивнул:

— Зови.

* * *

Даже если бы охранник не сказал, что гость приехал на машине с дипломатическими номерами, Ермаков сразу узнал бы в нем иностранца. И еще точней — штатника. Это была особая порода американцев, выросших на хорошей пище, на чистом воздухе загородных вилл, на бейсболе в юности и на регулярных занятиях спортом в зрелом возрасте, с ежедневными бассейнами, тренажерами и массажными кабинетами. Рослые, самоуверенные, они к пятидесяти годам словно бы консервировались и потом лишь седели, блекли глазами, обтягивались пергаментной кожей их лица и руки, но сами оставались такими же несогбенными и источающими то же высокомерие и ту же властность хозяев мира. Они не очень выделялись в американской толпе, но за границей сразу бросались в глаза, а в России и вовсе выглядели негоциантами, с надменной снисходительностью взирающими на зачуханных аборигенов.

Гостю Ермакова было лет пятьдесят, как и самому Ермакову, но при первом же взгляде на него Ермаков ощутил себя старым, грязным, плохо подстриженным и плохо выбритым, хотя принял ванну и побрился сразу же, как только вернулся из больницы. Ему даже захотелось спрятать свои неухоженные ногти, чтобы при рукопожатии они не сравнились с наверняка отполированными ногтями гостя.

Но тот и не думал протягивать руку. Остановился в дверях, держа руки в карманах светлого расстегнутого плаща, окинул кабинет равнодушным взглядом, потом без приглашения опустился в кресло и вытянул длинные ноги в туфлях, перемазанных мокрой глиной. Его ничуть не смутило, что он испачкал дорогой ковер. В глине были и брюки, и даже полы плаща. Ермаков со злорадством отметил, что «ауди» гостя завязла на съезде с шоссе, разбитом строительной техникой, и этому штатнику пришлось вытаскивать свою задницу из салона и толкать машину.

— Нужно ли мне представляться? — спросил наконец гость, холодно и даже словно бы брезгливо рассматривая Ермакова.

— Не трудитесь. Все равно соврете, — ответил Ермаков, в свою очередь исподлобья разглядывая гостя и отмечая, что пребывание в России все же наложило отпечаток на его волевое лицо: вот и тени под глазами обозначились, а потом превратятся в мешки, а там и почки с печенью дадут о себе знать от российской воды и халявной выпивки на гостеприимных русских застольях.

Коротким движением руки Ермаков указал на бар:

— Самообслуживайтесь.

Гостю потребовалась маленькая пауза. Чтобы понять, что хотел сказать Ермаков.

Этого неологизма он не знал. В Гарварде его этому не научили. Или в Вест-Пойнте.

Или где там находится племзавод, на котором выращивают таких жеребцов.

— Take yourself, <Возьмите сами (англ.).> — повторил Ермаков.

— Thank’s. — Гость подошел к бару. — Would you lake to speak English? <Хотите говорить по-английски? (англ.).> — спросил он, с видом знатока рассматривая бутылки.

— Нет, — ответил Ермаков. — Мы в России. А здесь пока еще говорят по-русски.

— O’key, будем говорить по-русски, — равнодушно согласился гость. Он плеснул в стакан виски из квадратной бутылки с темной этикеткой, поискал взглядом ведерко со льдом. Но понял, видно, что хочет слишком многого, и вернулся в кресло.

— Я ждал другого человека, — сказал Ермаков, имея в виду, что на контакт с ним должен был выйти не дипломат, а глубоко законспирированный агент. — Вы понимаете, о чем я говорю.

— Да, понимаю. Он не смог прийти. Два часа назад он был арестован возле вашей московской квартиры.

— Вот как? Его расколют в два счета. Или уже раскололи.

Гостю вновь потребовалась маленькая пауза, чтобы понять, что хотел сказать Ермаков. Он объяснил:

— Заставят говорить.

— Возможно, — кивнул гость, небрежно вертя в руках стакан и лишь изредка делая небольшие глотки.

— И после этого вы не побоялись приехать ко мне?

— То, что я намерен с вами обсудить, это всего лишь варианты вашего поведения.

Возможные варианты, и только. Перейдем к делу. Вы дали знак неким людям, назовем их третьей стороной, что принимаете их условия.

— Что вы называете знаком? — спросил Ермаков, отметив, как аккуратно его гость выстраивает фразы. Матерый волчара. Опасается прослушки.

— Вы потребовали отменить их доступ к вашему счету в Дойче-банке. Они это сделали.

— Это значит, что я готов вас выслушать, — возразил Ермаков. — И ничего больше.

— Не меня, господин Ермаков. Их. Но вы ошибаетесь. Шесть миллионов долларов — слишком большая цена за вашу готовность выслушать их. Это цена за вашу готовность работать на них.

— А если я откажусь?

— Вы не откажетесь. Во всяком случае, они в этом не сомневаются.

— Снова пошлют снайпера?

— Я не исключаю этого варианта.

— Каковы же их условия?

— Сначала вопрос. На известном вам забайкальском аэродроме сейчас находятся пятнадцать истребителей, подготовленных к продаже. Каким образом вы намерены передать их талибам?

— С чего вы взяли, что я отвечу?

— То, что вы можете ответить, я знаю. Вы планировали, что они уйдут своим ходом.

Афганские летчики инфильтруются в Таджикистан и прибудут в Потапово под видом таджикских перегонщиков или стажеров. Это не предположение. Первые шесть человек уже перешли границу в районе Бадахшана и находятся в Душанбе. Они взяты под наблюдение. Пока их не трогают, чтобы не спугнуть остальных. Как только появятся остальные, вся группа будет арестована. И вопрос у меня не что вы собирались делать. А что собираетесь делать сейчас, зная то, что я вам сказал.

— Откуда у вас эта информация?

— Это не важно. Важно, что информация достоверная. Вы не знаете ответа. Что ж, я так и думал. Вернемся к делу. У вас есть только два пути. Первый: немедленно, не теряя ни одного часа, добиться приема на самом высоком уровне. Как минимум на уровне первого вице-премьера. Или даже самого премьера. И проинформировать его о том, что происходит в Потапове.

— О чем?

— Обо всем. В частности, о «Руслане». Ермаков промолчал.

— Да, о «Руслане», — повторил гость. — И о своей позиции, которую вы ранее высказали своему шефу в весьма энергичной форме. Уверен, что премьер Кириенко выслушает вас с очень большим интересом. И примет меры. В итоге контракт с аль-Джаббаром будет расторгнут, ЗАО «Феникс» прекратит свое существование, оборудование будет возвращено в НПО имени Жуковского. А торговля российскими истребителями вернется в законное русло. В более-менее законное. Потому что в России ничего абсолютно законного не существует. — Исключено, — твердо сказал Ермаков. — Даже если я захочу это сделать, мне и близко не дадут подойти к Белому дому.

— Это техническая проблема. Сложная, но при желании ее можно решить. При большом желании.

— Я этого не сделаю. Россия потеряет миллиарды долларов.

— Нельзя потерять того, чего нет. У России нет этих миллиардов.

— Будут.

— Моральный аспект вас не волнует?

— О морали мы будем говорить, когда накормим страну.

— Завоевав Афганистан, талибы не остановятся. Они станут угрозой для России. Об этом вы не думаете?

— К тому времени Россия вновь станет великой державой. Никому и в голову не придет поднять на нее руку.

— Вы патриот, — с холодной иронией заметил гость. — Но очень своеобразный.

— Послушайте, вы! — вскинулся Ермаков, но сдержался. — Да, я патриот. Вам этого не понять.

— Это трудно понять, — согласился гость. — Потому что за свою любовь к родине вы расплачиваетесь чужими жизнями. И считаете это в порядке вещей. Что ж, тогда у вас остается только один выход. Принять условия третьей стороны. Они состоят из двух пунктов. Пункт первый: вы не должны препятствовать вылету из Потапова самолета «Руслан» с известным вам грузом. Пункт второй: завтра утренним рейсом вы с сыном вылетаете в Стамбул из Шереметьева-2. Для лечения. Билеты и все документы уже ждут вас в справочном бюро в пакете на ваше имя. В Стамбуле вас встретят и переправят в Соединенные Штаты.

— Говорите уж прямо: выкрадут, — бросил Ермаков.

— Зачем? Вы попросите политического убежища. И вам его предоставят. В обмен на это вы расскажете все, что знаете о подпольной торговле российскими вооружениями. Ваши показания будут документированы. Об этом дадут знать в Москву. Российская сторона не захочет огласки. Таким образом будет достигнут тот же результат, что и в первом варианте.

— А меня уберут. Правильно?

— Напротив. Вы получите новые документы и охрану по программе защиты свидетелей.