Сергей Донской - Личное задание Страница 6

– Ты что, папа? – обеспокоилась девушка. – Случилось чего?

Вместо ответа он возвел глаза к бугристому глиняному потолку и продекламировал с отсутствующим видом человека, вызубрившего наизусть совершенно непонятное ему стихотворение:

– Из дыма вышел человек... И ад следовал за ним... И сказано ему было...

– Ка... какой еще человек? – Варе показалось, что она задыхается.

Ванька ее шелестящий шепот не услышал. Продолжал монотонно талдычить:

– ...И сказано ему было, чтобы не делал вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву... Власть же ему была – вредить саранче пять дней...

– Допился? – с отчаянием выкрикнула Варя. – До чертиков допился, да? – В этот момент она очень походила на свою покойную мать.

Ванька ничего дочери не ответил. Закрыл глаза и мгновенно уснул, как будто умер. Лицо его казалось незнакомым, осунувшимся и чужим.

Осторожно забрав из отцовых рук Евангелие, Варя пошла в дом, уселась возле настольной лампы и зашуршала страницами. Очень похожие слова про ад и саранчу нашлись почти в самом конце. Только в Откровении все оказалось наоборот: гигантские кузнечики были насланы вредить людям. Вслед за ними должен был появиться огнедышащий дракон, а уж потом – зверь, подобный барсу, с медвежьими лапами и львиной пастью. Или сначала все же этот кошмарный зверюга?

От волнения она не могла как следует вникнуть в набранный бисерными буковками текст и, отложив книгу, неожиданно для себя перекрестилась. Кажется, во второй или в третий раз за свою жизнь.

– Свят-свят-свят...

Глава 3

Число зверя – один

Понедельник, как всякая житейская неприятность, подкрался незаметно.

По будням в дачном поселке даже летом бывало не слишком многолюдно. Многие попросту сачковали, отдыхая где-нибудь в лесу или на море. А ответственные владельцы участков, наломавшие спины за выходные, разъезжались по своим комфортным городским квартирам с телевизорами, телефонами и горячей водой.

Те, кто остался куковать в поселке всю будущую неделю, просыпались новым утром в благостном, умиротворенном настроении, потому что вчерашний неожиданный ливень сэкономил им уйму времени и усилий, уходивших обычно на полив грядок.

А вот черный зверь, привезенный из города в хозяйском джипе, никаких поводов для радости не видел, не слышал и не чуял.

Его звали Рокки. Это был трехгодовалый ротвейлер, мускулистый, массивный, мордастый. Среди прочих соплеменников его выделяли завидные габариты, не просто лоснящаяся, а прямо-таки сверкающая шерсть и ужасно скверный характер, являющийся точной копией хозяйского, только на звериный лад.

У обоих имелись общие любимые развлечения. Так что они жили, дружили, не тужили и было им вдвоем хорошо. Однако прошлым вечером хозяин впервые крепко обидел Рокки, поизмывавшись над ним. Вздумалось хозяину продемонстрировать свою власть над могучим псом двум денщикам-телохранителям. Сперва он до одурения заставлял Рокки то сидеть, то лежать, то подавать голос, и все его команды были пропитаны едкой желчью, алкоголем и табаком. Было очень трудно, почти невозможно переносить этот запах проспиртованного человеческого безумия. Хотелось взвыть, хотелось броситься на издевательски гогочущих хозяйских холуев и вырвать им кадыки, но приходилось униженно ползать на брюхе. Рокки терпел. Долго терпел.

– Видали? – торжествовал хозяин. – Он даже лук жрет, если я приказал. А сейчас я его еще служить заставлю... Ап!

– Клево, шеф, – согласился один из холуев, тщательно пережевывая слова вместе с ветчиной и сыром. – У моего кореша точно такой же кобелюга. Сам черный, как негритос, но умный, спасу нет. Тапочки подносит. Без балды.

– Мой тоже поднесет, – заявил хозяин.

– Не-а. – Второй холуй оценивающе посмотрел на Рокки и недоверчиво покачал головой. – Если не натаскан, то фиг его заставишь. Упрямый он у вас, шеф, не в обиду вам будет сказано. И вроде как заторможенный, нет?

– Ты сам заторможенный, как экономическая реформа... Рокки!

Тут все и началось. С непонятного псу слова «тпчк» – хлесткого, как удар поводка. Укоризненный собачий взгляд не действовал. Хозяин повторял свое заклинание все настойчивее, а потом принялся тыкать Рокки мордой в два съемных следа своих потных ног: тпчк-тпчк-тпчк!

Ловить их надо было, что ли? Или охранять? Или поужинать ими? Рокки маялся. Хозяин, подзадориваемый обидными похохатываниями своих холуев, распалялся все сильнее, требуя с настойчивостью заевшей пластинки:

– Тапочек подай, тварь безмозглая! Тапочек!

Обеими руками он вцепился в уши ротвейлера, выкручивая их с пьяной жестокостью.

– Вау! – Рокки пошире расставил лапы и напружинился, сопротивляясь нажиму.

Убедившись, что теперь пригнуть собачью башку к полу невозможно, хозяин изо всех сил пнул его под ребра и злобно выругался, прогоняя прочь. Рокки с недоверчивой внимательностью заглянул в его мутные глаза: неужели?

– Вон! – подтвердил окрик. – Пшел вон, болван!

Вмиг скиснув, Рокки понуро поплелся во двор, забился под хозяйский джип и стал ждать, когда его позовут обратно, чтобы извиниться. Но про него забыли. Возились наверху, гомонили, орали в три зычные глотки: «Тага-а-а-анка!», пугая притихший в ночи поселок. Потом все уснули, а Рокки остался в гордом одиночестве, голодный и злой.

Из открытых настежь окон дома в душную влажную тьму струились отвратительные запахи, один другого хуже. Рокки негодующе крутил носом, когда до его ноздрей доносились все новые и новые оттенки вони: кислый пот... подгнившие зубы... давно не мытые задницы. Еще никогда пес не ощущал несовершенство людей так болезненно, так остро. И никогда прежде он не относился к хозяину просто как к одному из представителей человеческого племени.

– Ах-х-х...

Рокки собрал кожу на лбу в скорбную гармошку и поудобнее умостил морду на вытянутых вперед лапах. Стоило ему сомкнуть глаза, как он тут же просыпался, вздрагивая так, словно ему снова и снова кричали на ухо требовательное: «Тпчк!» Пришлось отказаться от надежды забыться в дреме. Тяжело вздыхая, Рокки уставился в темноту, переваривая обиду и вынашивая планы мести. Не хозяину – это было бы чересчур. Окружающий мир – вот против кого была направлена глухая злоба черного зверя, слившегося с непроглядным мраком.

Эта злоба, от которой сводило челюсти, к рассвету разрослась до размеров тучи, окутавшей собачий мозг. И предрассветная мгла казалась естественным продолжением этой тучи.

Когда на небе всплыло солнце, Рокки все так же неподвижно лежал на брюхе, с виду не более опасный, чем куча угля. Но он внимательно, очень внимательно следил за узкой улочкой, тянувшейся мимо хозяйских владений. Он знал, что по утрам там часто снуют люди, несущие в ведрах восхитительно свежую воду. Рокки судорожно сглотнул набежавшую слюну. Ему никто не догадался принести хотя бы миску воды, не говоря уже о еде.

Ага! Вдали раздались неспешные уверенные шаги, заставив собачьи уши настороженно встрепенуться. Рокки безошибочно угадал, что по улочке идет мужчина, и, завидев его, приподнял голову. Ворота, пропустившие вчера во двор обе машины, так и остались распахнутыми настежь, что позволяло добраться до раннего прохожего в несколько прыжков. И все же эти прыжки не были сделаны. Прислушавшись к голосу благоразумия, Рокки остался на месте.

Мужчина в джинсах, шагавший по направлению к водопою, беспечно помахивая на ходу ведром, принадлежал к той редкой человеческой породе, против которой Рокки всегда ощущал себя жалким щенком. Подобные мужчины возникали в пределах его досягаемости раз или два в жизни. Они не излучали ни одной из знакомых собакам эмоций, ни агрессии, ни робости, ни доброты, ни жестокости. Они просто существовали. Непостижимые, как пустота, и такие же недосягаемые. Рокки понятия не имел, что скрывается за этой пустотой, но не стремился узнать. Он даже скосил глаза в сторону, чтобы человек, проходя мимо, не почувствовал на себе его взгляд и не обратил на него внимания.

Оправдывая свою внезапную робость, Рокки вспомнил, что пускать зубы в ход против людей без хозяйской команды строго-настрого воспрещено. Да! Пусть хозяина не всегда получается любить. Но слушаться его необходимо. Даже если он распространяет вокруг себя волны безумия, дышит ядом и бьет. Тпчк!

Негодующе чихнув, Рокки отворил чемоданообразную пасть и часто задышал, роняя с языка горечь обиды. Это помогло лишь отчасти. Он предпочел бы сорвать гнев на шкуре какой-нибудь шелудивой шавки, опрометчиво забредшей в его владения. Кошек Рокки не трогал, опасаясь лишиться глаз. А вот всякая собачья мелюзга, готовая при его приближении брякнуться на землю, подставляя брюхо в знак капитуляции, его вполне бы устроила. Подставленное брюхо – это хорошо. Оно такое мягкое и податливое!