Сердце волка - Андрей Михайлович Дышев Страница 6

– Во-первых, ты со мной не до конца откровенна, – сказал я, пристально глядя в глаза Марине и не позволяя ей опустить лицо.

– Ну и что? – тотчас ответила она. – Девушка имеет право иметь тайны от мужчины.

– И даже во время исповеди?

– Но вы же не священник, чтобы я перед вами исповедалась!

– Исповедь сыщику иногда бывает намного полезнее, чем исповедь священнику.

– Ну, ладно! – Марина усмехнулась и отвела мою руку в сторону. – Телепата из вас не получилось. Не старайтесь вытянуть из меня то, что вам не положено знать.

– Значит, ты не хочешь помочь ближнему?

– Я была бы рада, да не в силах этого сделать. Если вы чувствуете на душе тяжесть греха, то, в самом деле, лучше исповедуйтесь у батюшки.

Это был ответный удар. Ей был неприятен мой случайный вопрос о танцах, может быть, я невольно затронул ее чувства, и теперь Марина мстила мне.

– Так я и сделаю, – спокойно ответил я к неудовольствию девушки, которой явно хотелось увидеть в моих глазах страх. – Завтра же исповедуюсь.

– А почему завтра?

– Потому что сегодня я хочу убедиться в том, что это не глупый розыгрыш, а несчастный случай.

Оставшуюся часть пути мы шли молча. Я пытался логически разобраться в том, что случилось и понять, кому надо было совершать пакость с дырками в мембранах, и чего пакостник добился этим негуманным актом, но ни к какому разумному выводу так и не пришел. Выходило, что это было делом рук какого-то дебильного маньяка, который навредил без всякой меркантильной цели.

Когда мы зашли во дворик кафе, то первое, что я увидел, было перекошенное от гнева лицо Валерия Петровича. Он стоял на мокром, еще не высохшем после поливки бетонном полу, подбоченив руки, и смотрел на нас с Мариной затуманенными глазами.

– Наконец-то! – едва разжимая зубы, процедил он. – Босс, собственной персоной! Хозяин! Так сказать, генеральный президент нашей вшивой гостиницы! Новый русский крымско-украинской закваски, черт вас всех подери!

Я успел привыкнуть к хамоватой манере разговора Валерия Петровича и, не проявляя никакого интереса к потоку плоского остроумия, прошел мимо, даже не удостоив постояльца взглядом. Сашка суетился за стойкой, делая массу беспорядочных движений, и с испугом поглядывал на меня из-под выцветших белесых бровей.

– Где Анна? – негромко спросил я, опираясь на стойку.

– Утром куда-то ушла. На море, может… До сих пор не было… Я не видел ее.

– А что с этим? – Я кивнул в сторону Валерия Петровича.

– Обокрали… два номера, – с трудом ворочая языком, произнес Сашка. – Его и еще один, напротив.

Мне показалось, что он заработает грыжу, если попытается поднять на меня глаза.

4

Валерий Петрович поселился у меня дней десять назад. Оформлял его Сашка, определив в самый дорогой двухкомнатный номер. Я в то утро сжигал нервы после очередной ссоры с Анной, гоняя по феодосийскому шоссе, как ненормальный, на своем «опеле сенаторе», стараясь выветрить из головы грустные мысли. В километрах тридцати от Судака у меня закончился бензин, как, собственно, и дурь, и я, бросив машину, вернулся домой на попутке.

– Люкс заняли, – сказал Сашка с плохо замаскированным восторгом, ожидая похвалы.

Я громыхнул дверью калитки, кинул в ладонь официанту связку ключей от машины и жестко сказал:

– Перед Щебетовкой у ларька валяется мой "опель". Заправишь бензином и пригонишь.

– Понял, – упавшим голосом ответил Сашка, глядя на ключи, как на скупые чаевые.

– И сними свои дурацкие очки. Официант должен смотреть на клиентов открытыми и честными глазами.

И за что на парня набросился? – тотчас подумал я, поднимаясь по лестнице наверх. За инициативу поощрять надо, а не наказывать. Что-то совсем я плох стал. Старею, наверное.

У дверей кабинета, за журнальным столиком, сидел немолодой мужчина. Он без интереса листал старый номер "Огонька". Несмотря на жару, он был в костюме, белой рубашке, и его строгий деловой "прикид" был нарушен лишь ослабленным галстуком. Залысина подчеркивала высокий лоб, гладкий и блестящий, как у юноши. Крепкий, подвижный, он производил впечатление перезревшего донжуана, который никак не желает смириться со своим возрастом.

Незнакомец откинул журнал в сторону, энергично поднялся и сунул руки в карманы брюк.

– Этот милый мальчик, – сказал он громко, отчетливо выговаривая каждое слово, – сделал все, кроме главного – не дал мне ключей, чего я, собственно, и дожидаюсь уже битых два часа. Вы, кажется, директор этой, так сказать, гостиницы, я не ошибся?

В его интонации сквозило легкое пренебрежение, но меня это не задело – сейчас я был настроен самокритично и чувствовал легкий упрек совести за то, что грубо говорил с официантом.

– Вы заплатили за номер? – спросил я, открывая дверь кабинета и заходя внутрь.

– Не успел. Как-то, понимаете, не успел. Этот милый юноша выписал мне чек, а деньги, насколько я понял, самолично принимает директор.

Я прошел в кабинет, который последние полгода больше напоминал мастерскую по ремонту видаков и компьютеров, чем рабочее место директора. В межсезонье кафе и гостиница пустовали, и чтобы не умереть от скуки, я брался за ремонт электроники, убивая время до появления на берегу первых клиентов. Я сел за стол и взял чек. На руке незнакомца блеснули дорогие часы в золотой оправе. Говорят, теперь модно демонстрировать свою состоятельность дорогими часами, зажигалкой или мундштуком.

– Садитесь, – сказал я, кивая на кресло.

– Благодарю, насиделся, ожидая явление вашего, так сказать, появления. – Подбоченив руки, он принялся расхаживать по кабинету и остановился у витража. – Научились делать, да? Теперь в каждом вшивом городишке можно найти весьма привлекательные штамповки, которые в средние века расценивались бы как шедевры искусства… И что, народу много в этом году?

– Пока нет, – односложно отвечал я, не испытывая никакого желания вести беседу.

Чек был выписан на десять суток в двухкомнатный номер с кондиционером, телевизором и холодильником.

– Отдельного телефона нет, – сказал