Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны Страница 62

„Катерина, слушая Сашкин сон, рот передником заткнула. Крестилась истово, молитву шептала. Чубчик, заметив это, рассмеялся:

— Погоди, Катерина, на тот свет меня спроваживать. Еще не утро. И я не успел гроб себе приготовить. Не верится. Не постучал ко мне в окно пацан-проводник…

В эту минуту стук в окно раздался. Тихий, робкий. И голос:

— Огрызок, открой!

Кузьма глянул на Чубчика. Тот жестом приказал ему оставаться на месте. Сам в коридор вышел. Снял засов. Впустил кого-то. И спросил глухо:

— Где пахан?

— Недалеко. Рядом, ждет.

— Давай сюда его, падлу! — приказал Чубчик. Вскоре за окном громыхнули шаги второго человека.

Мелькнула лохматая тень. И голос Капеллана послышался у самой двери:

— Чего надо, подтирка лягавая, стукач вонючий? Иль дышать устал?

— Тебя, падлу, стремачу! Беспредельщик гнилой, паскуда! — шагнул к нему Чубчик.

Кузьма выскочил из избы:

— Кончай разборку, кенты! Не время и не место! Не дергайтесь! Потом потрехаете!

— Сгинь, Огрызок, линяй, хмырь, гнида недорезанная! И ты — сука! — шагнул к Кузьме Головастик.

Огрызок резко поддел его кулаком в подбородок. Фартовый отлетел, ударившись спиной в забор, застонал. Изо рта кровь хлынула.

— Кентов трамбовать? На моих хвост подняли, козлы? — взвыл Капеллан, но Чубчик отшвырнул пахана кулаком в висок:

— Твои в зоне были! Я тебе, задрыга, душу вытрясу за суку! Ты меня пас, курва задолбанная? Я сам тебя надыбал бы! Гнида облезлая!

— Тебе сходом давно запрет вышел на жизнь! За все разом! За лягавую и стукачество, за откол, за пахоту! За то, что закон и званье свое облажал. Я сам вызвался ожмурить тебя, паскуду! Не то бы давно уж слинял отсюда!

— Вот тебе за суку! — поддел Чубчик Капеллана на кулак «в солнышко».

— Паханы! Кончай махаться! Не то место! Фраера возникнут! — пытался охладить законников Кузьма.

— Хрен вам в зубы! Попались, мудаки! — кинулся к дерущимся Головастик.

Катерина, выглянув в окно, набросила на плечи платок и, как была босиком, кинулась через сарай за угол избы. Бегом помчалась к Валентине.

— Держи парашу! Эй, кенты, живей стерву толстожопую стопори! К лягавым хиляет! Нас засветит, — заметил бабу вынырнувший из-за угла Жаба.

Трое воров бросились за Катериной, выхватив из-за голенищ и поясов ножи. Но пекариха закричала во все горло, резким, пронзительным голосом.

— Люди! Помогите! Наших убивают! Бандиты!

На ее крик зашлись истошным лаем собаки, с грохотом открывались двери, окна. Поселковый люд выскакивал во дворы, на улицу.

— Где бьют? Кого?

— Что случилось? Кто кричал? — оглядывались вокруг, не понимая, кто звал на помощь.

Но завидев мчавшуюся Катерину и догоняющих ее мужиков, бросились на помощь женщине, нагнали, сшибли с ног ее преследователей. И, повалив на землю, колотили нещадно. Хотя и не знали, что причинили они бабе. Та бежала, не оглядываясь…

Сеймчанцы не выпускали пойманных воров. Те пытались вывернуться, сбежать. Но их держали крепко. Толпа людей взяла в плотное кольцо и не спускала с них глаз.

За каждую попытку к бегству отвешивала щедрые тумаки и зуботычины. Их волокли в милицию.

Капеллан был уверен, что законники давно убили Катерину и теперь стремачат за углом драку. Чтобы в случае появления кого постороннего крикнуть — атас!

Чубчик не оглянулся на Катерину, он дрался с Капелланом на кулаках. Пускал в ход ноги, голову. Материл пахана по-черному. Говорил, что заставит его, гада, землю грызть у своих ног.

Капеллан, почернев с лица, сквозь зубы проклинал Чубчика. За то, что тот помешал сбежать с зоны. Высветил, заложил своей лягавой. За дополнительный срок, который получил он при поимке. Он пару раз зацепил Чубчика на кулак. Но сбить с ног не удалось. И едва покачнувшись, Сашка снова бросался на Капеллана, не давая ему отдохнуть, опомниться, прийти в себя.

Чубчик изматывал Капеллана. Сыпал один за другим удары на его голову, тело. Валил с ног, но не пользовался беспомощностью, ожидал, когда встанет на ноги, чтобы нанести следующий удар.

Капеллан кипел от ярости. Он никак не мог достать Чубчика всерьез. Тот был словно заговорен.

— Дрожи, падла! Меня не приморишь, кишка тонка! За мной «малина», вся зона! Ты приговорен сходкой! Продался? Хана тебе! — Капеллан нырнул от Сашкиного кулака вниз, поймал из рукава рубахи нож, внезапно выпрямился и… рассмеялся.

Чубчик не сразу понял. Увидел наборную рукоять, торчавшую из груди, залитую кровью рубаху. Выдернул из-за пояса нож, с которым не разлучался на рыбалке. Взмахнул им коротко, резко. Но так и не увидел ничего… Попал или промазал?

Нож пробил горло Капеллана насквозь. Из него фонтаном кровь хлестала. На пыль и траву. На первую росу.

— Чубчик! Сашка! — кинулся Кузьма к пахану. Но было поздно… Руки Сашки, измазанные кровью, еще совсем теплые, разжались. Впервые совсем беспомощно.

— Пахан! Мать твою в суку! Чего развалился? Хиляем! — подскочили кенты к Капеллану. Но, увидев пробитое насквозь горло, поняли: не слышит их фартовый. Ушел от них. Один. Не предупредив никого.

— Линяем, — спохватились фартовые.

— Стоять! — послышалось громкое со всех сторон.

— Ну, падла, Огрызок, прощайся с тыквой! Засветила, навела твоя шмара! Обоих замокрим! — пригрозил Жаба.

Кузьма стоял на коленях перед мертвым Чубчиком. Ему не верилось… Он смотрел в спокойное, слегка побледневшее лицо того, с кем совсем недавно говорил о жизни. И вдруг невольно вспомнил Сашкин сон… Кузьма глянул на небо. Белая ночь. Она смотрела в лица живых и мертвых одинаково холодно и бездушно. Что ей жизнь или смерть? Кого-то не стало, кто-то появился на свет…

Бежит Валентина к дому Кузьмы. Еще не видела мертвого мужа, никто не успел ей сказать ничего, само сердце бабье беду почуяло. Кричит на весь свет. Болит нестерпимо. Его не проведешь, не обманешь.

— Саша! — остановилась перед телом. Упала на колени. Обняла Чубчика. Взвыла на весь свет: — Что ж ты, Кузьма, не уберег его? — укорила Огрызка. И спросила жестко: — Кто его убил?

Огрызок молча указал на Капеллана. Женщина оглянулась, увидела мертвого пахана. И процедила сквозь зубы зло:

— Будь он проклят!..

Восьмерых беглецов из зоны, не мешкая ни минуты, затолкали в следственный изолятор оперативники милиции. Поставили усиленную охрану со всех сторон. Сашку и Капеллана увезли со двора онемевшего от горя Кузьмы. Он сидел на крыльце, смотрел на пятна крови и хотел теперь одного: чтобы все случившееся оказалось лишь страшным сном…

— Кузька! Родной! Жив! Слава Богу! — ворвалась во двор запыхавшаяся, растрепанная Катерина. За нею едва успевал Кравцов. Он уже услышал о смерти паханов и решил, не медля, выяснить у Кузьмы все обстоятельства случившегося.

— Только не теперь, — замотал головой Огрызок, и Игорь Павлович увидел слезы, брызнувшие из его глаз.

Кузьма пытался скрыть их, остановить, но они позорно текли по щекам, не желая слышать голос разума.

— Чего вы ко мне пришли? Хиляйте к Капеллану. Покуда санитары морга у него не сожгли барахло. Там в подкладе телогрейки зашита рыжуха. Шустрите.

Кравцов решил оставить Кузьму на время в покое и поспешил со двора. Огрызок смотрел ему вслед, качая седой головой, и говорил еле слышно, упрекая вслед:

— А ботали, не опаздывает следчий. Да только и он — фраер, как все, других не файнее.

Катерина, не обращая внимания на сопротивление, унесла Кузьму в дом. Уложив на диван, обтерла лицо холодной марлей. Укрыв мужика, принесла чай:

— Пей, заморыш мой, недокормленный горемычный мышонок, бедолага моя сивая! Это что ж голову твою в минуты морозом прохватило? Ведь сколько пережил, а этого горя сердце не выдержало. Поспи, успокойся, — удерживала мужа на диване силой.

— Пойди, калитку закрой! Прошу тебя! И ворота! Чтоб никто не возникал к нам. Не терзал душу всяким трепом! Так хочется тишины! Есть ли она в свете! Иль только мертвым в подарок за жизнь дадена? — злился Кузьма неведомо на кого.

Катерина закрыла ворота и калитку. Убрала во дворе. Счистила кровь с порога, земли, со стены дома. Когда вернулась в избу, Огрызок курил папиросу за папиросой.

— Что так долго не вела Кравцова? Иль дрых, задрыга, в гостинице, как хорек?

— Чекистов арестованных допрашивал. Двоих. Я в это время и ворвалась. Он едва успел по дороге оперативникам крикнуть, чтоб в камеру вернули допрашиваемых. А те, что с ним приехали, поселковых к себе вызвали. Уж не знаю, о чем они там говорят.

— Сашку жаль. Все не могу поверить…

— Да погоди ты, может, не насмерть, может, ранил его бандюга? — успокаивала Катерина.

— Капеллан не промажет. Эта падла мокрил редко, но враз. Он дышать не оставлял, когда хотел ожмурить…

— А самого его кто убил?

— Сашка, — выдохнул Огрызок. И снова перед глазами вспыхнул, как наяву, последний миг схватки.