Леонид Влодавец - Змеиный клубок Страница 64

— Бог троицу любит, — Леха вновь накапал «Привет» в рюмашки, и народ (в смысле Ольга) его поддержал.

Но уняться она не могла и продолжала, еще больше разгорячась:

— Им не терпелось, вот и все. Поэтому и партбилеты побросали, когда они из поплавков в грузила превратились. Из них и коммунисты были никакие, и демократов ни хрена не вышло. Потому что им ни того, ни другого не надо было. Только власть. Тогда, при красных, они еще десять лет дожидались бы, а тут сразу хапнули. Но еще им хотелось, чтоб денег было не столько, сколько положено по чину, а сколько хочешь. И чтоб никаких там КПК и народных контролей. Сейчас им вообще хотелось бы, чтоб Москва под землю провалилась. Мешает. Рань-ше-то все по дружбе, через пьянку и баньку шло, а теперь — фиг! За безнал никто не дружит. Делиться жалко. А не будешь — тут же и слетишь. Подставят, подскажут Президенту, что, мол, такой-то плохо сидит, народ обижает. Надо б его турнуть, чтоб народ понял, а другие начальники за себя побеспокоились. Все ж видно…

— Что видно? — Леха ощутил, что немного разморился, а потому не очень врубается в этот вихрь мыслей.

— А то видно, что многие уже жалеют. Они ж тогда думали, что раз они ни во что не верили, так и другие тоже. Сколько тогда, при Горбачеве, всяких болтологий разводилось, заседаловок собиралось, общественности демократической из всех нор повылазило — жуть! Сначала Сталина чихвостили, потом ахали, что царя ни за что расстреляли, Ленина в шизики записали… Про рынок замолотили, кооперативы, частную собственность. И кто? Ладно, если б всякие диссиденты-триссиденты. Понятно, народ дурной, жизнью обиженный и Советской властью немного битый. С него взятки гладки. Я его сама видела. Половина — готовые кадры для дурдома. А другие, которые поумнее, — от штатников кормятся. Но когда вполне нормальные, с партстажем лет по двадцать, с харями поперек себя шире… Сколь-

ко тут всяких умников из Москвы крутилось — обалдеть! Лекции читали, мозги вентилировали, газетки почитывали. Дескать, народ коммунистов ненавидел все время, только боялся, а потому терпел. Я лично считай что с детства про все партийное дерьмо знала. У нас с Егором папаша хоть и с производства начал, но в обкоме всегда свой был. Я тоже, если на то пошло, областную ВПШ прошла и завотделом была в Заводском райкоме. Да, мы там, в системе, конечно, в основном не ангелы были. И склоки, и подсидки, и паскудство. Но сказать, чтоб уж совсем-то ни во что не верили, — фигня. И если нам тогда врали, то это на пользу шло. Нужно, чтоб были какие-то светлые картинки для памяти. Чтобы совесть чуточку хотя бы работала…

— Правильно, — согласился Леха, — совесть нужна. А мы ее потеряли, это точно.

— Нет! — Ольга помахала указательным пальцем из стороны в сторону. — Ни фига! От нее так просто не отделаешься. Думаешь, Егор ее совсем потерял? Хрена с два! Я с его Машкой часто болтаю и знаю, что совесть его крутит. Еще как! Может, конечно, больше страх прет, но и совесть тоже. Одно с другим вместе.

— Страх-то отчего? — спросил Леха. — Охраны полно…

Ольга только хмыкнула: мол, наивный ты мужик, оказывается!

— Вас он боится. Мужиков, работяг, всех прочих… Серьезно. И своих бывших друзей, которые билеты не бросали. Видит же, что народ-то злится. Всем в бизнесмены не пролезть, а работы нет, тем, кто работает, деньги не платят. Черт его знает, тер-пят-терпят, а потом как сыпанут на улицу! ОМОНа может и не хватить… Понимаешь? Опять же оружия сейчас на руках — по уши.

— У тех, кто зарплату не получает, — усмехнулся Леха, — автоматов нет. Они нынче дорогие.

— Найдут, если захотят. Здешние, на механическом, сами наклепают. И так уже полно самоделок напродавали.

— Думаешь, восстание будет? — недоверчиво прищурился Леха. — Как в семнадцатом году?

— Может, и так, а может, и похуже.

— А по-моему, — отрицательно помотал головой Коровин, — ни шиша не будет. Вот она, родимая (Леха постучал по заметно опустевшей бутылке), все силы забрала. С недопива еще можно побузить, но когда хоть залейся — нет. Давай хлебнем для успокоения?

— Хлебнем!

Само собой, что на четвертой бутылка почему-то закончилась. Леха почуял, что мозги работают похуже. Но Ольгу четвертая стопка не остановила.

— Нацменам всяким хорошо, — произнесла Ольга, — чуть что — пригрозят, что начнут русских резать, и выдернут из Москвы все, что захотят. Кому сейчас, после Чечни, еще захочется проблемы иметь? А у русских по областям жизнь похреновей — и ничем не припугнешь.

— Зачем пугать-то? — пробормотал Леха, опять-таки не очень въехав в проблему.

— Потому что деньги не дают. Крутят где-то, а не дают. Почему? Верят в то, что вы, работяги, все стерпите и как-нибудь перебьетесь. А может, и наоборот — специально вас доводят до того, чтоб тут, на местах, каша началась… Все сволочи!

— Это точно… — согласился Леха. — Мы тоже сволочи.

— Конечно, сволочи. Даже больше других. Но мы выкрутимся — это я тебе говорю.

— Откуда?

— От всего. Думаешь, этот чувак, Егорка, нас осчастливить хочет? Или для области капиталов добыть? Фиг ты угадал! Если Коровин, дядька твой, действительно на тебя все запишет, а я за тебя замуж выйду, то считай, что мы уже покойники. Оба.

— Ты серьезно? — спросил Леха, очень этой откровенности удивившись.

— Совсем.

— А как же насчет того, что у него совесть есть?

— Страха больше. Он бы давно от меня отделался, если б совесть уже кончилась. Потому что я про него много знаю. Но совесть у него еще есть, из-за этого я еще живая. Опять же, я знаю то, что он не знает, но очень хотел бы знать. Понял? Это знаю только я и еще одна баба. А если он это не узнает, то ему — хана. Во весело, да? — И Ольга заржала, хлопнув Леху по плечу.

— И чего ж ты такого знаешь? — ухватывая Ольгу за коленку, спросил Леха полушутя.

— Так я тебе и сказала, дураку пьяному… — Пантюхова придвинулась к Лехе поближе. — Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— Секрет?

— Обязательно. Давай поцелуемся?

Леха не возражал. Присосался к пахнущим водкой губам, залез рукой под распахнувшийся на ее груди халат… Там ничего не было. Весело стало и бесстыдно. Тем более что щупать дозволялось все, что хошь, и забесплатно.

— Ох… — простонала она. — Разошелся…

— А чо, мы не люди, что ли? — дурея, проурчал Леха.

— Ладно, пошли. — Ольга встала и повлекла Коровина в спальню…

БАРОН

В это самое время примерно в трехстах метрах от проспекта Победы, на тихой и малоезжей улице Воздвиженской, в комнатке на задах частного ателье «Борис», специализирующегося на дорогих костюмах для приличных людей, с глазу на глаз встретились два как раз таких приличных человека. Оба, по странному совпадению, в один и тот же день и час приехали на примерку. Хотя для таких клиентов обычно не бывало проблем с сервисом, закройщики отчего-то не спешили делать свои промеры. Два приятных молодых человека с саженными плечами уселись играть в шашки рядом с дверью, за которой происходила эта тихая и задушевная беседа, а еще двое, привалившись могучими спинами к стенам коридорчика, который вел к этой двери, завели горячий, но корректный спор о том, светит ли московскому «Спартаку» успех в Лиге чемпионов. Так или иначе, но никому из сотрудников ателье, и его хозяину в том числе, вовсе не хотелось даже подходить к коридорчику.

Разговор начался с доброго рукопожатия и дружеских улыбок.

— Рад приветствовать вас, господин Антонов!

— Взаимно, господин Сурков! Прекрасно выглядите. Новые зубки вставили, фиксы нынче не в моде?

— Само собой. Зачем клиентов пугать?

— Точно, некоторые даже фиксатых не боятся. Так о чем беседа пойдет? О видах на урожай?

— Примерно так. Есть, понимаешь ли, мнение в кругах международной и областной общественности, что кто-то сильно соскучился по зоне. Или просто вообще устал от жизни.

— Это философский вопрос или конкретный?

— Очень конкретный. Зачем Соловьева замочил?

— Соловьева? А это кто? — удивился Барон-Антонов.

— Аркаша, — мило улыбнулся господин Сурков, он же Король Лир и Другой Валюты, — не надо жаться. Я вообще не улавливаю, зачем такие люди, как ты, занимаются серьезным делом. Понимаешь, время понтов кончилось. Я вообще сейчас делаю большое одолжение, что решил с тобой встретиться. Мне просто не хочется, чтоб завтра тебя прибрали менты. Или просто замочили нехорошие люди.

— Эго за что же? — усмехнулся Барон. — Я знать не знаю ничего про этого Соловьева. А вообще, ты знаешь, мне очень не нравится, когда мне начинают такие фишки вкручивать. Я парень обидчивый.

— Обижаться не надо. Я ведь мог и не предупреждать, понимаешь? Просто засветка получилась. Ты думал, что твои ребятки накрылись, замолчали-вели. А один, представь себе, немного пожил. И сказал, пока его пытались до больницы довезти, что заказ принял от Тофика Меченого. Это для ментов не зацепка, особенно если замазать. Мне-то не надо объяснять, что к чему.