Сергей Донской - Жадный, плохой, злой Страница 64

– Будет, – пообещал горбоносый и вдруг гортанно выкрикнул: – Ингур!

Носивший это звучное экзотическое имя уже некоторое время торчал за моей спиной и так жарко дышал мне в затылок накопившимся внутри перегноем, что было непросто делать вид, что я его не замечаю. На командирский оклик он отреагировал тем, что ткнул мне между ребер твердый металлический предмет и угрюмо велел:

– Садись в машину.

– Зачем? – растерянно спросил я, с удовольствием освобождая руки от благоухающих в равной мере портвейна и беляшей.

– Знакомиться будем, да. Близко знакомиться.

В салоне, куда мы набились вчетвером, сразу стало очень душно, как на кавказской кухне в полдень. Меня устроили на заднем сиденье посередке, а с двух сторон на меня напирали заинтригованные моими намеками соседи. Впрочем, беседу со мной проводил горбоносый, расположившийся за рулем.

– Что ты болтал про бабу с девчонкой? – спросил он. – Быстро отвечай. Времени мало.

– Времени у вас завались, – отозвался я, изображая трусливую наглость пытающегося хохориться бича. – Некого больше встречать. Не явятся они, не надейтесь. Упорхнули птички. Тю-тю…

– Тю-тю? – переспросил горбоносый. – Плохо, да. Керим!

Один из двух его подручных деловито заехал мне в челюсть всеми четырьмя перстнями, которые были нацеплены на его волосатые пальцы. Пустив струйку крови изо рта, я с вполне естественным надрывом спросил:

– За что?!

– Пока просто так, – признался горбоносый. – Не люблю русскую пьянь.

Ингур, надо полагать, разделял мнение шефа. Не дожидаясь команды, он врезал мне рукояткой пистолета по маковке, после чего мои собеседники надолго превратились в безликие силуэты, темнеющие на фоне светлых окон. Их голоса доносились до меня не слишком отчетливо, но я старался не переспрашивать лишний раз, потому что каждая заминка с ответом влекла за собой все новые удары. Учитывая, что голова у меня была одна, а рук у обрабатывающих меня кавказцев – в четыре раза больше, отбить их было задачей более сложной, чем обеспечить меня сотрясением мозга.

– Откуда тебе известно про бабу с девочкой?

– Они неделю назад сами ко мне обратились. Сказали, что у них назначена встреча с одним человеком. Возле девятого вагона курганского поезда.

– И что потом?

– Потом?

– Керим!

Оперативно получив кулаком по скуле, я потряс головой и доложил:

– Баба эта боялась тут на кого-то случайно нарваться. Дала мне денег и велела встречать этого человека. Потом я должен был отвезти его к ней.

– Что за человек? Как он выглядит?

– Высокий. Темные волосы. – Вспомнив характеристику, данную мне хозяйкой, я довершил собственный портрет ничего не значащими подробностями. – Видный. Весь из себя приличный. Тут у нас таких мало. Я бы его сразу вычислил.

– Куда ты должен был его направить? Адрес!

– Не знаю!

– Ингур!

– Н-на!

– Хэх! – подключился также Керим, которого, кстати, об этом никто не просил.

– Да не бейте, мужики! – взмолился я. – Все равно не знаю. Только по памяти могу показать. Город Жуковский. Мы туда вместе с бабой прокатились. Двухэтажный дом под зеленой крышей. Рядом магазин продуктовый.

– Магазин! – передразнил меня горбоносый, который заметно повеселел под конец допроса. – Одни магазины на уме. Пойло-шмойло… Зачем к нам подошел? Еще денег захотел?

– Ну, – подтвердил я, с трудом ворочая языком. Мой череп гудел, как колокол после набата, а боковые зубы отзывались на каждое соприкосновение ноющей болью.

– А почему того человека не стал дожидаться?

– Так он только завтра будет, – протянул я. – А душа-то у меня сегодня горит… Без обиды говорю, мужики. Я Керима еще позавчера на перроне заприметил. Вчера он опять поезд встречал: зырк-зырк по сторонам. Ну, думаю, баба не зря туману напустила. Ищут ее. Значит, стоит того. – Я выразительно потер пальцы и отважно глянул на горбоносого тем глазом, который не был залит кровью из рассеченной брови.

– Баба того стоит, да. – Он кивнул. – Получишь на бутылку.

– Обижаешь, командир!

– На две.

– Пять! – строптиво возразил я. – Морду мне даром, что ли, вдвоем квасили?

– Могу и я от себя лично добавить, – пообещал горбоносый. – Тогда получится целых десять бутылок. Но водяру жрать ты потом не скоро сможешь, да. Разве что через трубочку для коктейля.

– Ладно, пусть будет семь бутылок, но без трубочки для коктейля, – согласился я, обидчиво пошмыгав разбитым носом. – Только деньги вперед.

– В зад деньги! – жестко оборвал меня несговорчивый оппонент. – Вытри хлебальник и показывай дорогу.

Он швырнул мне промасленную тряпку из-под сиденья и презрительно отвернулся. Все ему было со мной ясно. Я не стоил его внимания. Грязного ногтя на его пальце не стоил. И перевоспитывать его у меня не было ни сил, ни времени, ни желания.

Представив мысленно карту автомобильных дорог Московской области, проштудированную с утра пораньше, я устало сомкнул веки и без запинки выдал маршрут до Жуковского. Так и сидел с закрытыми глазами, морщась всю дорогу, пробуя языком то зубы, то губы и невольно слушая бесконечную болтовню спутников. Тары-бары, тыры-пыры плюс бесконечные вкрапления русского мата. От этого голова у меня разболелась еще пуще, чем после недавней обработки. Особенно худо мне стало, когда горбоносый включил радио, и вся троица принялась наперебой перекрикивать Алсу, Земфиру и кого-то еще.

Тем не менее километров за двадцать до конечного пункта я начал хвататься не за свою многострадальную голову, а за живот, с которым все было как раз в полном порядке. Я стонал, подвывал, сгибался и разгибался на манер перочинного ножа и на подъезде к Жуковскому все же привлек внимание спутников к своей жалкой персоне.

– Э, рожать собрался, да?

– Брюхо, – просипел я, кривя перепачканное запекшейся кровью лицо. – Уй, бляха муха!.. Ох, скрутило!..

– Жрешь всякую гадость! – Горбоносый показал мне свои брезгливые глаза в зеркальце. – Последняя свинья даже нюхать беляши вокзальные не станет, а ты дорвался. Не будь свиньей, э! Хлеб ешь. Воду пей. Здоровая еда, чистая. Человеком будешь, да.

Можно подумать, аскет с многолетним стажем меня поучал. Убежденный вегетарианец, миротворец и бессребреник. И не за головами моей жены и дочери он ехал, а так, путешествовал с товарищами по бескрайним просторам. От подобного ханжества у меня все внутри перевернулось.

– Ой, останови, – запричитал я, завидев впереди памятный знак въезда в город. – Мочи моей нет!

– Не дотерпишь, да? – процедил Керим угрожающе. – Вот сейчас сквозняк тебе в башке устрою, сразу про брюхо свое забудешь.

До знака осталось совсем чуть-чуть.

– Тормози! – заорал я, теребя горбоносого за рукав. – Все! Приехали!

Он с отвращением сбросил мою руку с плеча, но все же свернул на обочину, выключил двигатель и зло сказал:

– Иди, свинья! Две минуты тебе дается…

Все стало предельно ясно и понятно. Как говорится, ни отнять, ни добавить. Сопровождаемый вооруженным Ингуром, я подбежал рысцой к железобетонному монументу, составленному из девяти букв ЖУКОВСКИЙ, и примостился рядом с оставленным здесь несколько дней назад автоматом. К моему счастью, никто не наткнулся на него в зарослях пыльной придорожной травы. Оставалось еще убедиться, что утренние росы не успели превратить автомат в кусок бесполезного ржавого железа.

Ингур, сунув пистолет за пояс, расстегнул ширинку и развернулся ко мне таким образом, чтобы я не упустил возможность полюбоваться его обрезанным достоинством. Он пустил струю в моем направлении, когда навстречу ему ударила струя похлеще, вся состоящая из огня и свинца. И он еще только-только начинал хрипеть, лежа в луже набегающей мочи и крови, когда я полоснул очередью по лобовому стеклу белой иномарки. Две ошеломленные физиономии, маячащих за ним смутными пятнами, исчезли, как по волшебству. Вместе со стеклом.

Я бросил автомат, вытащил пистолет из-за пояса неподвижного Ингура и медленно побрел к расстрелянному автомобилю.

Машины проносили мимо нас живых людей, и большинство из них понятия не имели, что только что их стало шесть с лишним миллиардов минус три. Отминусованные от остального человечества люди тоже вряд ли догадывались о приключившейся с ними беде. Они жили-были. Их не стало. Вот и все, что я мог сказать по этому поводу, потому что хороший боец – всегда скверный проповедник.

Когда я выволок мертвые тела в кювет и занял место за рулем, прикрыв продырявленное и окровавленное сиденье тряпьем, трогательный девичий голосок пропел из динамиков про то, что «листья засыпали скверы и парки, мягким теплом укутал их дым». А ведь уже осень, вспомнил я. Конец адскому пеклу. Теперь поскорее отсюда и подальше. Жаль только, что все мои пути отныне сделались окольными.

Или я еще просто не выбрал свою главную трассу? Невесело усмехнувшись, я развернул машину и погнал ее по пыльному пустынному проселку.