Евгений Сухов - Казначей общака Страница 69

– Давай по полной, чтобы тоска не так мучила, – остановил изучающий взгляд на Святом Жора Северный. И, не дожидаясь согласия, ловко ковырнул ножом пробку, после чего бережно положил лезвие на стол – еще одна деталь, отличавшая смотрящего от обыкновенного арестанта. Даже если бы он носил нож, прицепленный к поясу, то вряд ли кто из дежурных осмелился бы изъять его.

Аккуратно, даже лениво длинными изящными пальцами настоящего карманника он ухватил бутылку и слегка наклонил. Тонкая прозрачная струйка полилась в кружку Святого, булькая и веселясь. Так же осторожно Жора стал наливать себе, случайно уронив на шершавый стол несколько капель.

– Ну, будь здоров, – не стал чокаться Жора Северный и в несколько больших и судорожных глотков опустошил кружку.

Святой не отстал. Водку пил как отраву, морщась при каждом глотке, и, когда последняя капля была проглочена, мягко поставил кружку на потертый стол.

– Значит, ты и есть Святой? – задумчиво протянул Жора Северный, закусывая бутербродом. Несколько икринок сорвались с самого края, и вор, как если бы это был обыкновенный сор, небрежным движением ладони смахнул их на пол.

Герасим невольно усмехнулся.

– А что, не тяну на Святого?

– Дело не в этом. Просто хочется узнать, действительно ли все это правда, что о тебе говорят.

Святой ответил не сразу. Взял со стола нож, повертел его в руках (вещь красивая, выполненная каким-то тюремным мастером – рукоять в виде обнаженной женщины, а вот лезвие, в меру широкое, с мелкими насечками в основании, и заточенное с обеих сторон, казалось, больше было предназначено для того, чтобы вести круговую оборону, чем для нарезания хлеба) и, отрезав небольшой кусок хлеба, густо сдобрил его икрой.

– Больше плохого или хорошего? – откусил Святой бутерброд.

Хмель был легкий и настраивал на добрый лад.

– Больше хорошего, – серьезно отвечал Жора Северный. – Люди, которым я доверяю, говорят, что ты с понятием.

В бутылке оставалась самая малость. Не напьешься, зато такая доза запросто способна продлить беззаботное настроение.

– Ну, чего медлишь? – хмыкнул Святой. – Разливай. Все равно разговелся.

Жора Северный разлил по чуть-чуть, оберегая каждую каплю.

– Я не знаю, что у тебя там случилось с Рафой, но меня просили передать, что у тебя осталось пятнадцать дней.

Святой чуть улыбнулся. Жора Северный лукавил. Его смело можно было назвать одним из самых осведомленных законных, несмотря на то что последние двадцать лет он не покидал тюремных стен.

– Понятно, – Святой посмотрел на Жору, который безучастно разглядывал скол эмали на гнутом боку кружки. После чего молча выпил, сдержанно крякнув.

– Ты долго у нас здесь собираешься кантоваться?

Вопрос был риторический, и Герасим вновь улыбнулся:

– Была бы моя воля, так я бы вообще сюда не попадал. – И, быстро осознав, что разговаривает с коренным обитателем камеры, сдержанно поправился: – Дел много на воле. Не вовремя все это.

– А кто тебя подвел под Бутырку, знаешь?

– Нет, – честно признался Святой.

– А зря, – укорил Жора Северный, – врагов нужно знать в лицо. – И по тону, каким была произнесена последняя фраза, ощущалось, что он знает, о чем говорит.

Жору Северного можно было назвать реликтом некогда обширного тюремного племени, для которого слова «не забуду мать родную» не просто блатное высказывание, а смысл существования. Рожденный в неволе от малолетней проститутки и рецидивиста с пятнадцатилетним тюремным стажем, он не представлял для себя другого дома, как чалкина деревня. Дальше судьба была четко определена, как это часто случается у детей, родившихся в казенных стенах: детдом, колония для малолетних и «взросляк», где он сразу угодил в стопроцентные отрицалы. Только на зоне мог по-настоящему раскрыться мятежный характер Жоры, там он сумел, едва ли не в подростковом возрасте, сделать себе стремительную карьеру. Не каждому удается в восемнадцать лет заслужить расположение такого крупного блатного, как Витя Мастер, считавшегося одним из идеологов «нэпмановских» воров. Видно, что-то разглядел он в малоулыбчивом пацане с задиристым гонором, если приблизил к себе, сделав подпаханником. Как выяснилось позже, он не ошибся, и двадцатилетний положенец стал смотрящим в одной из крупнейших зон на Полярном Урале, где и получил свою знаменитую кличку – Северный.

Трудно сказать, что случилось бы с Жорой Северным, окажись он вне каменных стен тюрьмы: возможно, из него получился бы сильный организатор на каком-нибудь металлургическом комбинате федерального уровня, не исключено, что он заведовал бы даже министерством и директора заводов стояли бы перед ним навытяжку, опасаясь заслуженной выволочки, но, скорее всего, случилось бы третье – вряд ли бы он дотянул до тридцатилетнего рубежа – был бы зарезан в какой-нибудь пьяной сваре обидчивым собутыльником.

Но в стенах тюрьмы он был едва ли не полубогом, и к его неторопливой речи прислушивались не только заключенные, но и администрация колонии. По-иному быть не могло.

Святому был известен случай, произошедший с Жорой лет десять назад, когда его, неуправляемого пахана, решили перевести в «красную» зону на воспитание. В первую же минуту пребывания на беспредельной территории он получил пощечину от местного авторитета, за что ковырнул того двадцатисантиметровой заточкой под самое сердце. Вора избили и бесчувственного выбросили на плац. Еще неделю после этого держали в штрафном изоляторе, где первогодки-срочники, при полнейшем молчании зоны, отрабатывали на уважаемом воре удары. Ему выбили два передних зуба, но вставлять их он не пожелал и позже. Удивительно, но он сумел переправить на волю маляву, где в красочных тонах пересказал всю ситуацию. Зона была приговорена. По понятиям ее арестанты должны были поднять бунт, если администрация поднимет руку на законного. Но этого не произошло. И сход, прошедший во Владимирском централе, приговорил всех обитателей зоны.

Их протыкали на пересылках, заваливали штабелями бревен на лесоповалах, кромсали на больничных койках в лазарете. Подобные послания не имеют сроков давности, и многие, кто находился в тот день в запятнанной зоне, погибли уже на воле, хотя их смерть для постороннего наблюдателя выглядела совершенно случайной: едва вернувшись с зоны, они тонули в реках, их переезжали машины, некоторых убивало током. Многие просто были банально зарезаны «розочкой» во время пьяного кутежа. Святому было известно, что Жора Северный держал у себя полный список всех заключенных проштрафившейся зоны и скрупулезно вычеркивал каждого усопшего.

Еще восемь человек в прошлом году оказались в Бутырской тюрьме, где Жора Северный был едва ли не полновластным господином. Он мог их бросить на «полы», в его власти было отправить опальных в пресс-хаты, подвести их под косяк, но он поступил иначе: собрав всех в одной камере, он коротко сообщил, что жить им осталось не более суток. Верующим посоветовал помолиться, тем, кто грешил наркотой, обколоться последний раз и за собственный упокой оставил им в камере по бутылке водки.

Никто потом так и не выяснил, что же произошло с арестантами, но когда «амбразура» на следующий день распахнулась, чтобы выдать сидельцам выстраданную хозяйскую пайку, то в камере обнаружилось восемь мертвецов со вскрытыми венами.

Немногие могли выдержать щербатую улыбку Жоры Северного. Святому это удалось.

– Я постараюсь это выяснить.

Святой почувствовал нарождающуюся симпатию к Жоре Северному. В чем-то они были похожи.

– Если ты пробудешь здесь пару недель, то мне не удастся тебя спасти, – развел руками Жора Северный, – при всем моем желании. И думаю, что тебе ничто не поможет. Решения схода обязательны для всех. У тебя есть какой-нибудь выход?

Святой задумался. Тот, кто поместил его сюда, рассчитывал на такой же результат. И как только истечет полмесяца, все произойдет само собой. Его переведут в переполненную камеру, а ночью он неожиданно упадет со шконки и сломает себе позвоночник. Подобное в практике следственного изолятора случалось неоднократно.

Пустая бутылка водки действовала раздражающе, а кружка с отбитой эмалью и вовсе вызывала тоску. Святой едва сдержался, чтобы не опрокинуть на пол нехитрую тюремную сервировку.

– Абсолютно никакого, – честно признался Святой и неожиданно остро осознал, что встреч с Настей, возможно, в скором времени не предвидится. А может, и никогда.

А Жора Северный, не подозревая о том, продолжал бередить его рану.

– Я знаю, что ты по жизни честный и косяков за тобой не числится. А если так, то не может человек в один миг измениться. Скажи, чем тебе помочь?

– Хорошо, – наконец открылся Святой, – другому бы не доверился, но тебе скажу. Маляву на волю можешь переправить?

Жора Северный усмехнулся:

– Если я этого не могу, тогда какого хрена я смотрящий? Кому?