Данил Корецкий - Секретные поручения 2. Том 1 Страница 7

– Да какой же из меня взрыватель, да ты посмотри, начальник!! – заголосил после паузы Гулевич. – А? «Народная воля» и Бен Ладен вместе взятые, правда? Ну?.. Га-а-а!..

И, несмотря на прессинг, Гуль все-таки продолжал валять ваньку. Вот что настораживало Курбатова. Это не просто идиотское упорство. Это железная воля, большой опыт подобных акций, серьезная специальная подготовка… У него, чувствуется, о-о-о-чень богатая биография. Парень явно не из простых. «Народная воля» – надо же! А поет – заслушаешься… Пришел бы неопытный, молодой следователь, вполне мог уши развесить!

– Дак знал бы я, что у ней бомба в пакете, дак стал бы я с ней разговаривать, ну? Послал бы на все четыре стороны – до свиданья! Ну! Курбатов наконец разжал губы во второй раз:

– В прачечной и на набережной использовалась взрывчатка, идентичная по спектру с той, что изъята у вас. И проводки в бомбах одинаковые, и изолента из одного мотка, – он говорил буднично и монотонно, даже скучно. Потому что приводимые им доводы были убийственными и не нуждались в эмоциональном усилении.

– Радиовзрыватели были сделаны из дистанционного управления детской игрушки. А у вас изъят, танк из которого дистанционное управление вынуто! Что скажешь?

Гуль по-фиглярски подкатил глаза.

– Дак ведь набережная была, когда я уже в КПЗ [3] парился! Сами ведь даты называли! Зачем путаете неграмотного человека?

Курбатов молчал, но смотрел весьма выразительно.

– Или хотите сказать, что нас целая банда и прокурора вашего мои сообщники взорвали? Ну, подумайте, откуда у меня сообщники? Я и девку-то эту толком не знаю!

Мелкие «проколы» он все же допускал. Серый неграмотный работяга, под которого он работает, не пользуется словом «сообщники». Да и про «Народную волю» благополучно забыл со школьных времен.

– Отпускайте под подписку, начальник! Чистый я, не за что меня в тюрьме держать…

Курбатов молча вписал в бланк несколько фраз, развернул протокол к подследственному, сухо сказал:

– Хорошо. Читай и подписывай.

Гулевич за полсекунды отсканировал взглядом текст, после чего снова придал лицу дурацкое выражение и нацарапал внизу корявую подпись.

– Думаешь, умнее всех? – равнодушно поинтересовался Курбатов.

Гуль обиженно захлопал глазами: «Да ты че, начальник?»

– Вижу, что именно так и думаешь. А раз самый умный, то должен знать древнее китайское средство для обострения памяти…

– Чего? – не понял Гуль.

– Кишки из жопы полезут – вспомнишь.

Когда его увели, Курбатов зашел к Сирошу, заместителю начальника СИЗО по режиму и одновременно начальнику оперчасти. У важняка в «дипломате» оказалась бутылочка «Арарата». Выпили по рюмочке. Хотя благородной посуды, конечно, не было: наполняли стакан на четверть – вот тебе и «рюмочка».

– Кажется, настоящий, – удовлетворенно кивнул полненький кучерявый подполковник в натянутой зеленой форме. – Сейчас все поддельное, ацетоном воняет.

– Мне из Еревана привезли, – пояснил Курбатов. – Там еще кое-что осталось. Для внутреннего потребления лет на двадцать хватит. Так они говорят.

Валерий Сирош улыбнулся. У него была ярко выраженная кавказская внешность, большой нос и родственники в Ереване. У Курбатова нос был маленьким, внешность вполне славянская и родственники в Воронеже. Но если отбросить внешние признаки, то напротив друг друга сидели братья-близнецы: по специфическим знаниям и навыкам, по взглядам на жизнь и других людей, по роду занятий и привычкам.

Сирош занимался оперативной работой уже двенадцать лет. Курбатов провел на следствии почти двадцать, причем уголовно-процессуальной деятельностью не ограничивался, и хотя не имел допуска к оперативной работе, знал ее досконально, с удовольствием планировал агентурные разработки и оперативные комбинации, так что многие опера ему завидовали и не гнушались советоваться.

И Сирош, и Курбатов хорошо знали человеческую природу, психологию личности, особенности поведения людей в экстремальных условиях. Они умели манипулировать подследственными: возбуждать в них нужные чувства и эмоции, подталкивать к определенным поступкам, добиваясь в конце концов требуемого результата.

– Ну, давай за нас с тобой! За дружбу! – сказал Курбатов, и стаканы негромко стукнулись. Пухлая, заросшая черными волосами и украшенная золотым перстнем рука Сироша интимно соприкоснулась с маленькой, никогда не потеющей кистью Курбатова.

И в этот раз коньяк пошел хорошо.

Расследуя дело «Черных ястребов», Курбатов сумел расколоть семнадцатилетнего Пашку Петина, и тот дал показания на своего любимого старшего брательника, отправив того прямиком в расстрельную камеру. Важняк очень гордился этим делом и часто о нем рассказывал зеленым юнцам, только начинающим торить непростую следственную тропу. Действительно, виртуозная работа! Правда, Петина-младшего потом совесть замучила и он повесился на решетке. Но в этом Курбатов тоже усматривал перст судьбы: Пашка-то был причастен к трем убийствам, а казнить несовершеннолетнего нельзя. Вот и восторжествовала справедливость!

А Валерий Гургенович Сирош творил справедливость на своем участке: когда в Тиходонский СИЗО зарулил пиковый законник[4] Мансур и стал мутить воду, подбивая зэков на голодовку, он выписал из Степнянской тюрьмы Гошу Ростовского, известного борца с пиковой мастью и злейшего врага Мансура. Перевод объяснялся вроде бы необходимостью проведения оперативных мероприятий. Через неделю Гоша обвинил Мансура в нарушении «понятий» и объявил, что на «законника» он не тянет и таковым не является, а звание купил. Был устроен разбор, Мансура признали «ершом» [5], после чего он якобы упал со второго яруса шконки [6] и сломал позвоночник. – Давай за взаимопонимание, – предложил Сирош. Они улыбнулись друг другу и выпили. Каждый знал, что если колесо жизни провернется в неблагоприятную для одного из них сторону, то второй запрессует его по полной программе. Если будет установка, то Курбатов поймает Сироша на каком-то пустяке, вроде покупки у подследственного нового «Форда» за двадцать тысяч, причем не долларов, а рублей, и даже под подпиской не оставит – запакует, как особо опасного рецидивиста. А если Курбатова прихватят за жопу, то Сирош без угрызений совести определит его в пресс-хату или бросит в камеру к уголовникам. Конечно тоже при наличии установки. – Давай! – Давай! Выпили еще. Закуски, как всегда, не было. Но к этому за годы службы оба успели привыкнуть.

– Дингер, адвокат этот хренов, приходил сегодня, – сообщил Сирош. – Гулевича ему давай. Срочно. Жаловаться грозился.

– Значит, кто-то суетится на воле, – кивнул Курбатов. – Очень хочет вытащить гада!

– Родственники, наверное, – сказал Сирош. – Сволочь редкая этот Дингер. Сколько он дел развалил, сколько бандюганов отмазал…

– Бедные.

– Кто «бедные»? – не понял начальник оперчасти. – Бандюганы?

– Родственники бедные, – пояснил Курбатов. – Знаешь, так говорят: «Бедные родственники». С одной стороны – головная боль от них, с другой – помогать надо, хотя и не всегда хочется.

Каждый ухмыльнулся в свою «рюмку».

– Только у него нет родственников, – посерьезнел важняк. – А если бы и были, то на Дингера у них бы денег не хватило.

– Это точно! У него ставка, говорят, сто долларов в час. Если не врут…

– Отпишись, что у вас тут язва какая-нибудь, дифтерия, карантин, – сказал важняк. – Дингер здесь не должен появиться. Дай мне хотя бы пару дней…

– Нельзя, нынче не девяностый год, – объяснил Сирош. – Сейчас за преступников, наркоманов и пидоров, знаешь, как глотки рвут? Права человека, называется. Мои сотрудники без квартир маются, еле-еле концы с концами сводят, только их права никого почему-то не интересуют.

– Но ты же его не пустил?

– Не пустил, – круглое лицо начальника оперчасти расплылось в улыбке, щеки надулись шариками, немного прикрывая глаза. У него был обманчиво-добродушный вид.

– На законном основании не пустил. У него ордер был неправильно оформлен. Должен заведующий консультацией подписывать, а подписал неизвестно кто!

Курбатов усмехнулся.

– Так Котовский на пару дней в Степнянск уехал, там у него процесс. А вместо него всегда подписывает Заикин. Он у них вроде зама…

– Вот именно – «вроде»! – Невысокий пухлый человек в тугом зеленом мундире многозначительно поднял палец. – Я ему сказал приказ принести о назначении Заикина исполняющим обязанности заведующего. Или пусть ордер Котовский лично подпишет, как закон требует. В чем я не прав? Ведь мы правоведы!

– Ну, ты даешь! – искренне восхитился Курбатов. Вскоре он засобирался: дела не ждут. На прощание бросил:

– Да, кстати… А Зафиру скажи, пусть прессует его по полной. Девчонка заговорила, так что Гуль может в ухо себе нассать, но пусть тоже колется.

Алине Сухановой в ИВС успели дать кличку Суша. Метр семьдесят пять, шестьдесят один кэгэ, лицо простоватое, с неухоженной кожей, но правильные черты, аккуратный нос, четко очерченные губы, синие глаза – проглядывалось в нем нечто неординарное: добавить макияж, и хоть в кино снимай… В верхней части левого бедра – косой пятисантиметровый шрам, явно шитый рукой дилетанта. При переводе в СИЗО Алину принимала «на баланс» старший лейтенант Жданкова. Обязательный осмотр – раздеться, открыть рот, поднять руки, ноги на ширине плеч, наклониться, задний проход, влагалище, присесть, можешь одеваться.