Евгений Сухов - Воровская корона Страница 7

Неожиданно дверь отворилась, и на пороге предстала Елизавета Михайловна. Сурово посмотрев на гостей, она строго спросила:

— Уж не ко мне ли?

— К тебе, Лизавета Михална, — вышел из-за спины Хряща Васька Кот.

Мадам Трегубова лишь мазнула по нему взглядом и обратилась к Макару:

— Как звать?

Хрящ усмехнулся, но отвечал достойно:

— Хрящ я… Сурова ты, барышня. Я к тебе по делу явился, а ты мне допросы устраиваешь, словно на Лубянке.

— А что, приходилось на Лубянке бывать? — неожиданно спросила женщина.

Хрящ выдержал ее пытливый взгляд. А потом ответил с усмешкой:

— Всяко бывало… Сначала бы в дом пригласила, по сто граммов за знакомство бы выпили, а там, глядишь, и о деле бы потолковали. Все-таки не из соседнего переулка я к вам заявился, — укорил ее Макар.

— Проходи… гость любезный. Давайте вот сюда. — Она повела их в дальнюю комнату. — Здесь у меня поприличнее. — И когда Хрящ вошел, она с интересом всмотрелась в него. — Хм… Вот ты какой!

— Я знаю, что тебя здесь по имени-отчеству величают. Ты уж меня извини, я тебя по-простому звать буду… Не из графьев мы, так что обиды быть не должно. А вот это тебе мой презентик небольшой, — Хрящ вытащил из кармана колье из изумрудов.

— Ой, господи! — всплеснула женщина руками, показав нешуточный восторг. — Да оно тысяч на триста потянет.

— Дурочка ты! — ласково обронил Макар. — Ты сюда посмотри! Сюда! — показал он на замок. — Ну, что там увидела?

— Рисунок какой-то.

— У вас на Хитровке все такие простые? — искренне подивился Хрящ. — Герб это императорский. Это колье сама Екатерина Великая носила!

— Неужто?! — выдохнула потрясенная Елизавета Михайловна, снова всплеснув руками.

— Вот тебе и «неужто»! — передразнил жиган.

— Где же ты взял такую красоту? — Пальцы женщины трепетно перебирали прозрачные зеленоватые камешки. — Это надо же… когда-то сама царица носила, а теперь я буду. — Она беззастенчиво приладила колье к шее, покружившись перед зеркалом. — Откуда же такую красоту берут?

Макар невольно хмыкнул. Таких вопросов задавать не полагалось, за такое и голову оторвать можно. Придется списать на обыкновенное женское любопытство.

— У нас на Сенном базаре толкали, — весело произнес Хрящ. — Смотрю, мужик орехи продает. А я его возьми да спроси, у тебя случайно не будет какой-нибудь вещички, что императрица носила. Он тут же достает из кармана эти побрякушки и говорит: «Тебе такие камешки подойдут?» А я ему пятак медный впарил, на том и расстались.

Елизавета громко расхохоталась. Питерец ей нравился все больше.

— Ох, заливаешь!

— Соловей заливает, — поправил Хрящ, — а я чистую правду говорю.

— Веселый ты, однако.

— А у нас в Питере все такие.

Хрящ чувствовал себя раскованно. Снял драповое пальто, бережно повесил его в прихожей. Одет он был весьма прилично, даже с некоторым изыском. Ботинки, несмотря на слякоть, были начищенными едва ли не до зеркального блеска. На правой ладони выколот большой якорь. Моряк?.. А может быть, и нет. Такие татуировки в последнее время стали появляться и у жиганов. Во внешности гостя не было ничего настораживающего. Он вел себя так, как будто бы находился не в притоне, а в матросском кубрике.

Уверенно, не дожидаясь приглашения, устроился за столом, а рядом расположился Васька Кот. На фоне широкоплечего и колоритного Хряща Кот выглядел всего лишь бесцветной тенью.

— Чем угощать будешь, хозяюшка? — доброжелательно поинтересовался Хрящ. — А то без доброй выпивки и разговор-то не заладится.

— Первач! — торжественно выставила на стол огромную бутыль Елизавета Михайловна. — Ты не смотри, что он такой мутный, по мозгам так бьет, что забудешь, где сидел.

— У меня мозги не отобьет, — уверил ее Хрящ, — котелок проверенный. А ты не жадничай, лей до самых краев. Да вот еще что, мадам, ты бы колбаски порезала да сальца. Под хорошую выпивку и закусь должна быть соответствующей.

— Это верно! — засуетилась Трегубова, нарезая вареную колбасу огромными кусками.

— А ты бы, хозяюшка, присела. С такой дамой сало только слаще будет. А то бы на коленках устроилась, — ухватил Хрящ женщину за талию, — глядишь, помягче было бы!

— Да ну тебя, — отмахнулась майданщица. — Вы все, что ли, моряки, такие приставучие?

— А про море ты откуда знаешь? — удивился Макар, хватив первый стакан первача. Лицо его перекосила сладостная мука.

— У тебя на руке якорь выколот.

— Ах, это, — протянул Хрящ. — Вижу, что ты баба не только ядреная, но еще и глазастая. Верно, на флоте служил. Эх, давно это было, — в его голосе послышалась непонятная грусть, — но сейчас я жиган! Эх, растревожила ты мою моряцкую душу, хозяюшка. Давай плесни-ка мне еще одну чарочку, авось полегчает!

ЗА ЧАС ДО ТОГО…

В окно Костя Фомич увидел, как к дому подошли двое. Недолго переговорили с бродягами, вышедшими из тени, и уверенно направились к крыльцу. Одного из них жиган узнал сразу — Васька Кот, узкоплечий и вертлявый, способный просочиться в любой оконный проем. Другой был чуть пониже ростом, но заметно пошире в плечах. Каждый его шаг был основательным, будто бы он пробовал землю на крепость, ожидая, что в следующую секунду она способна завертеться волчком. Даже издали было видно, что его фигура источает нешуточную силу. В его движениях ощущалась неторопливая солидность, какая присутствует у людей, привыкших к уважению.

— Кажется, пришли, — отстранился от окна Фомич. — Ты вот что, Лизавета, прощупай их пока, а я за ними из другой комнаты понаблюдаю.

— Хорошо, — отозвалась мадам Трегубова и пошла открывать дверь.

С первого взгляда в облике Хряща не было ничего подозрительного — с виду крепкий жиган, каких на Хитровке наберется целый десяток. Такие люди в деле надежны и в ментовку не сдадут. И все же уверенность, с которой вел себя гость, заставляла насторожиться.

Рядом с гостиной имелась небольшая темнушка, очень напоминающая остальные. Единственное отличие заключалось в том, что в одной из стен — сразу напротив диванчика, куда обычно усаживали гостей, — было просверлено крохотное отверстие, искусно спрятанное между букетами высохших цветов.

Эту комнату мадам приспособила для людей, нуждавшихся в проверке, и частенько их отправляли отсюда прямиком на кладбище. Костя Фомич не однажды убеждался в том, что Елизавета Михайловна предусмотрительная особа. Она нередко отлучалась из гостиной, чтобы через потайную щель понаблюдать за малознакомыми и подозрительными людьми. Да, мадам Трегубова была непростой штучкой. О безграничных возможностях Елизаветы Михайловны слагали легенды. Практически на всех рынках Москвы она имела своих людей, которые были преданы ей, как цепные псы строгому хозяину. Елизавета Михайловна была необыкновенно богата, но никто не знал, где она прячет свои сокровища. Однажды Фомич, оставшись в одиночестве, попытался пошарить в ее комнатах и скоро убедился, что золота в них нет. Скорее всего, ее богатство находилось далеко от Хитровки, в какой-нибудь квартирке, предусмотрительно купленной рачительной хозяюшкой. Костя Фомич слышал о том, что у Елизаветы Михайловны был налажен канал за границу, и не исключено, что большая часть золотишка уже успела осесть в зарубежных сейфах.

Фомич осторожно пробрался к стене и через отверстие заглянул в комнату. Мадам Трегубова разместила гостей на диване, под яркой лампой с оранжевым абажуром. Макар Хрящ сидел развалясь, закинув правую руку на потертую спинку. Чувствовал он себя раскованно, если не сказать больше — по-хозяйски! А блудливые зрачки его то и дело зыркали по ногам Елизаветы Михайловны да по ее склоненной талии, когда она вынимала соления. Но самое неприятное заключалось в том, что Лиза благосклонно реагировала на заигрывание морячка.

Под ложечкой у Кости отвратительно заскребла ревность. Еще один повод, чтобы невзлюбить питерского гостя. У Фомича имелись на Елизавету определенные планы. Нельзя сказать, что мадам Трегубова была Василисой Прекрасной, но тело у нее вполне аппетитное и пребывает в большом достатке. С ней можно было встретить старость без особых хлопот, ведь не до трухлявой же древности выходить на большую дорогу с кистенем в руках! А Лизка бабенка понимающая, и шкалик поднесет, когда захочешь, и ублажит, как полагается.

Только после морячка лакомиться ею будет не в радость!

— Баба ты, конечно, справная, и смотреть на тебя одно удовольствие, а только мне, Лизонька, хотелось бы о делах поговорить, — рука Хряща легла на ее колено.

И вновь Фомич ощутил неприязнь к пришлому, да и Лизка хороша — не отдернулась, паскуда, а даже как будто бы всем телом потянулась к бедовому жигану.

— Ну-у, ручонки-то убери, — незло сказала она, будто бы опомнившись. — И с кем бы ты хотел переговорить?