Николай Мороз - По следу тигра Страница 7

— У нас инструменты пропадали, а гад этот решил, что их Петька спер. Тогда хозяин его на работу в выходной вызвал, заплатить еще вдвойне обещал. А сам избил его, связал и руки ему электрической шлифмашиной отпилил. А потом, мертвого уже, в лес вывез, бензином облил и сжег. А нам молчать приказал, или… — связная речь снова прервалась.

— И ты молчал все это время? — Максим еще раз тряхнул мужика за плечи, и тот торопливо закивал в ответ.

— Ну, ты и сволочь, — Максим еле сдерживался, чтобы хорошенько не врезать мужику меж пьяных глаз, — скотина трусливая!

— Да, скотина, да! А что я мог, что?! Да он нас всех, как Петьку, может!.. Он ментам заплатит — и все! — злым и неожиданно трезвым голосом проорал в ответ мужик. И добавил, уже тише:

— Это ж депутат наш местный. Он перед Новым годом в пацана из травмата выстрелил. Мальчишки в снежки играли, и в спину козлу этому случайно угодили. А он ствол вытащил и шмальнул в пацанов, одному в ногу попал, операцию потом делали. И ничего, откупился. У нас на станции все машины гадов этих из администрации бесплатно ремонтируют. И мэра, и жены его, и дочери. А в справке о смерти Петьки написали: несчастный случай.

— Пошли, — потащил за собой протрезвевшего на морозе Сергея Максим, — тебе до дома далеко?

— Нет, я уж почти пришел, когда падлы эти налетели, — мужик снова шмыгнул носом и вытер лицо рукавом куртки. У нужного дома оказались быстро — во всей старой кирпичной пятиэтажке светилось только одно окно на третьем этаже.

— Все, пока. — Максим уже повернулся, чтобы уйти, но остановился, окрикнул мужика:

— Погоди, а фамилия того депутата как?

— Вохменцев, — отозвался Сергей и добавил торопливо:

— А я там больше не работаю, уволился вчера. В Москву поеду… — дальше Максим слушать не стал, зашагал через двор к своему дому. «Вот и молодец — крутилось у него в голове — вот и правильно». Хоть и темно на улице, и полупьяный мужик вряд ли смог разглядеть лицо своего собеседника, но уже одним свидетелем будет меньше. Ни к чему они.

«Ты можешь воровать, подкупать, „оптимизировать“ целые регионы и города, сохраняя при этом должность, кресло под задницей, и получая из рук подельников награды. Но стрелять, пусть даже резиновыми пулями, по играющим в снежки детям, отрезать людям руки… По сравнению с тобой Гитлер скромно курит в сторонке и получает от дьявола люлей за проявленное мягкосердечие и пассивность». Максим взлетел по лестнице на второй этаж, вломился в квартиру. Вохменцев, сука, ты не проживешь и сутки, но сначала крепко пожалеешь о том, что вообще родился на свет. Все, спокойно — в душ и спать, завтра будет чертовски насыщенный день. Вернее, уже сегодня.

«Кто ходит в гости по утрам» — крутились в голове слова детской песенки, пока Максим шел через город. Осмотреться на местности прикинуть пути подхода-отхода — это много времени не займет. Особенно отхода, пусть этих кривых троп будет несколько. И еще неизвестно, сколько придется ждать — вряд ли депутат-людоед продирает глаза раньше полудня. И на улице, как назло, холодает все сильнее — к концу сезона зима, как обычно, входит во вкус. Максим сбежал по крутому склону оврага, промчался по утоптанной тропе между высоченными глухими заборами и оказался перед мостом. Речка под ним текла быстрая, шумная, но даже ее края уже сковывал тонкий прозрачный ледок. Скоро он затянет ее полностью, и пар над водой исчезнет, а уткам, собравшимся в стаю на открытой пока воде, придется перебираться в прибрежные сугробы. Максим был уже на середине моста, когда впереди и справа, среди сухих стеблей тростника и камыша он увидел размытые в сумерках силуэты. Четыре или пять человек цепочкой, полукругом, двигались так, словно загоняли кого-то в ловушку. Этот кто-то — очень маленького роста, тепло одетый и от этого неповоротливый — оказался уже у кромки ледяной воды. Дальше бежать ему было некуда, он топтался среди сухой травы и, кажется, плакал. Темные фигуры подбирались к загнанной жертве все ближе, ломились через тростник, как лоси через лес, и не видели ничего, что происходит вокруг. Да чего оглядываться-то — место тихое, безлюдное, только вдалеке, там, где дорога уходит в подъем, появился еще кто-то. И быстро шел навстречу Максиму. Женщина в длинной темной шубе, надвинутой на глаза вязаной шапке и черных сапогах проскользнула мимо, перебежала по мосту на другую сторону и исчезла из виду. Максим чуть сбавил шаг, потом остановился, всмотрелся в полумрак. Движуха у реки возобновилась, и теперь до Максима долетали обрывки речи: кто-то плохо говорил по-русски, перевирая и коверкая слова. Раздалось что-то вроде «сюда иди» и «не ори».

— Сам не ори! — Максим решительно свернул с натоптанной тропы и двинулся по снегу к людям. Те оглянулись дружно — все на одно лицо, их сам черт не отличит друг от друга. Низкого роста, головы втянуты в плечи, в прищуренных глазах злоба и страх одновременно. И одеты все, как инкубаторские: куртки, джинсы, обувь, шапки куплены на одной барахолке. Гастарбайтеры — дворники, уборщики, грузчики. Те, кто незаметно каждый день по пятнадцать-шестнадцать часов подряд делает самую тяжелую и грязную работу. Люди с задворков города, приезжие, выходцы из Средней Азии… Назови их, как хочешь, смысл один — они не собираются интегрироваться в наше общество, им наплевать на наши ценности, им плевать на наши святыни. Ими двигают инстинкты самосохранения, наживы, расширения территории своего народа. Их тактика схожа с тактикой захвата квартиры тараканами. Сначала их не видно, потом они заселяют самые грязные и темные углы, их становится много, и с ними уже тяжело бороться. В конце концов, они приходят на ваш стол и едят вашу пищу. Да еще и недовольны: скатерть не того цвета и размера, тарелки не так стоят, ложки-вилки не той длины, и вообще, я суп не ем, несите мне черную икру…

«А здесь-то им что понадобилось?» — Максим стремительно шел вперед, а те отступали, бормотали что-то себе под нос, матерились, но далеко не отходили. А за их спинами топтался кто-то на одном месте, вытягивал шею и плакал — тонко, еле слышно.

— Отвали, — приказал Максим стоявшему ближе всех южанину, и тот нехотя сделал шаг в сторону, полез в карман джинсов. И тут же оказался на снегу, мордой вниз с заломленными за спину руками. Максим очень не любил резких движений, особенно когда дело происходило вот так — в темноте, в большой незнакомой компании и без свидетелей. Поэтому и сыграл на опережение, не давая дискуссии перейти в неконструктивное русло. Но остальные расходиться не торопились, разбежались в стороны и шипели теперь, как потревоженные гадюки. Зато и на свою потенциальную жертву внимания больше не обращали.

— Подойди ко мне, — Максим глянул мельком в ту сторону и снова осмотрел нападавших. Те переминались с ноги на ногу, но приблизиться не решались. Лежащий на снегу дернулся пару раз, тявкнул что-то неразборчиво и заглох, получив хороший пинок по ребрам. За спиной хрустнули стебли тростника, и Максим обернулся. Девчонка лет десяти, не больше, в светлом пуховике до колен, розовой шапке с помпоном и розовых же сапожках смотрела на него снизу вверх мокрыми от слез глазами. Розовый с белым шарф на ее шее сбился, узел уехал в сторону плеча, ранец того и гляди свалится на снег.

— Пошли, — Максим поднялся на ноги, подтолкнул девчонку в спину, заставил идти перед собой. Та послушно протопала мимо «гастеров» и почти выбежала на тропинку. Максим шел следом, не оглядываясь, прислушивался только к доносившимся из-за спины звукам. Нет, эти стрелять не будут, не та порода. Да и с ножом вряд ли бросятся. Эта нация чужую силу на прочность проверять не станет, поостережется. То ли инстинкт самосохранения у них более развит, то ли генетической дури меньше. Так что можно идти спокойно. Но быстро.

— Рассказывай, — потребовал Максим, когда они поднялись вверх от моста и двинулись по хорошо освещенной улице. Девчонка — ее звали Маша — принялась рассказывать. Она живет с бабушкой и мамой вон там, в том доме — рука в розовой варежке указала на двенадцатиэтажную башню. Но к школе там идти неудобно: надо выходить на дорогу, а потом идти мимо стройки. Здесь, по мосту, ближе, хоть и страшно. В школу и обратно Маша всегда ходила здесь — утром и вечером. И людей этих видела, но те никогда близко не подходили. До сегодняшнего дня, вернее, утра.

— Понятно. А взрослые почему тебя не провожают? — спросил Максим. И заранее знал, что услышит в ответ. Так и есть: бабушка болеет, а мама работает в Москве, уезжает рано, приезжает поздно. О папе история умалчивала.

Дальнейший разговор не клеился, и решили, что в школу Маша сегодня не пойдет. Поэтому не торопились.

— Только бабушке ничего не говори. И маме тоже, — сказал ей на прощание Максим у подъезда. — И больше там не ходи одна. Лучше по дороге.

Глупость, конечно, несусветная, ляпнул первое, что пришло в голову. Пойдет, и еще не раз пойдет, и не она одна. Гастарбайтеры живут где-то поблизости. Вряд ли бы они потащились на промысел в другой, дальний район города. И всем наплевать, что стаи полулюдей свободно бродят по городу и кидаются на детей. Этих дворников, грузчиков и прочих тут официально нет. В платежных ведомостях Ивановы да Петровы числятся, две трети зарплаты в карман начальству идет, остальное — «гастеру», чтобы с голоду не подох. А то, что те поохотиться уже не только по ночам выходят — так проблемы индейцев, то есть местных жителей, по традиции, шерифа не волнуют. Ну, индеец индейцу рознь.