Марина Воронина - Катюша Страница 7

— А вам не кажется иногда, что так — по всем правилам — было бы лучше? — вдруг негромко спросил Студент.

— Смотрите, какой законник, — протянул Селиванов. — Уж кто бы говорил про правила!.. Мой тебе совет, Студент, колись сразу, пока я тебя не прижал. Дело твое гиблое, зря ты с мокрухой связался, не твоя это специальность. Ты же умный парень, зачем тебе это — ножи, топоры, жмурики...

— Фу ты, ну ты, — покрутил головой Панин, — меня прямо в пот бросило и слеза прошибла. Что ж у вас там за улики такие убойные, разрешите полюбопытствовать? И еще я не понял, что же именно я с этим вашим Прудниковым сотворил — убил или, наоборот, похитил? Вы уж решите что-нибудь одно, что же мне, сразу по двум статьям отбрыкиваться?

— Значит, от чистосердечного признания мы отказываемся, — констатировал майор, снова придвигая к себе бланк протокола.

— Да я же не против, только скажите толком, в чем признаваться! — воскликнул Панин.

Он снова развлекался, но в глубине его глаз майор Селиванов подметил какое-то новое, холодное и жесткое выражение. Он заглянул в акт судебно-медицинской экспертизы, лежавший в ящике стола, чтобы уточнить время предполагаемого убийства, и недовольно хмыкнул: промежуток получался солидный. Впрочем, подумал он, эксперты сделали, что могли, ведь трупа-то в их распоряжении не было. Главное, решил майор, что они мне сдали вот этого субчика, и никуда он теперь не денется.

— Где вы были сегодня в период с четырех до восьми утра? — спросил он у Панина.

— Нормальные люди в это время, как правило, спят — по крайней мере, большую часть этого промежутка, — ответил Панин.

— Я вас не спрашиваю, что делают в это время нормальные люди, — сказал майор. — Меня интересует, чем занимались в это время вы.

Тут ему некстати подумалось, что и сам он вряд ли может с полным правом отнести себя к числу людей нормальных, так как именно в этот промежуток времени вертелся в постели и разглядывал уличный фонарь под окном. Впрочем, это к делу не относилось.

— Один — ноль, — оценил выпад майора Панин. — Ну а если я, к примеру, скажу, что тоже спал, как все нормальные люди, или, допустим, страдая от бессонницы, писал мемуары или выпиливал лобзиком из фанеры фигуры пионеров-героев?

— Не пойдет, — сказал майор, разводя руками. Курить ему хотелось отчаянно, и он старательно отводил глаза от лежавшей на краю стола пачки дорогих сигарет. Все получалось шиворот-навыворот: по идее, это Панин должен был страдать от никотинового голодания, глядя, как покуривает, развалясь на стуле, благополучный и сытый следователь. Страдать и подсознательно настраиваться на то, что чистосердечное признание не только смягчает вину, но и дает шанс стрельнуть у следователя сигаретку. — Не получается, гражданин Панин.

— Почему не получается? — заинтересованно спросил Панин.

— Вот акт экспертизы, — сказал Селиванов, — ознакомьтесь.

Панин, пожав плечами, взял сколотые скрепкой странички и погрузился в чтение. Закончив, он аккуратно положил листки на стол и молча уставился на майора.

— Вот и получается, что спать вы в это время никак не могли, — сказал ему Селиванов.

— Н-да, — несколько озадаченно сказал Панин, — получается.

Реакция была не совсем та, на которую рассчитывал майор, но он решил не сдаваться и довести дело до победного конца.

— С Прудниковым знакомы давно? — деловито спросил он.

— Давненько, — к некоторому удивлению майора, ответил Панин. — Лет пять уже, пожалуй, а то и все шесть.

— В каких были отношениях?

— С Прудниковым?

— С Прудниковым.

— Да, в общем, ни в каких, — ответил Панин. Он явно думал о чем-то своем, и майор дорого бы отдал, чтобы узнать, о чем именно. — Иногда обращался за консультацией. Иногда у него возникали проблемы... ну, знаете, по моей части.

— Например?

— Ишь, чего захотел... А впрочем, чего там. Ну, вот вам пример: повадились в прошлом году какие-то недоумки дверь у него пробовать. Само собой, сигнализация срабатывает, охрана тут как тут, по квартире ходят, сапогами топчут. А на дворе, заметьте, март месяц, грязищи по колено, — короче, сплошная нервотрепка. Он ко мне: так, мол, и так. Ну, нашел я их, поговорили... Гастролеры оказались из Казани, на заработки приехали. Уговорил я их Прудникова не трогать, они и поехали себе обратно в Казань.

— Живьем поехали?

— Обижаете... Правда, морды им кто-то красиво разрисовал, но это уж, как водится — как же им было с гастролей без ничего возвращаться? Братва в Казани засмеяла бы, а так хоть морды битые...

— И ты тут, конечно, ни при чем.

— Разумеется.

— То есть, с Прудниковым вы не ссорились?

— Да вроде бы, нет. Делить нам с ним нечего, работаем в разных областях народного хозяйства, так что причин ссориться до сих пор как-то не возникало.

— До сих пор? А теперь, стало быть, возникли?

— Бросьте, бросьте, майор. Это же просто несерьезно. В вашем возрасте, в вашем чине, при вашем опыте работы... Ну, что вы мне шьете? Это же курам на смех, честное слово. Закурить не желаете?

— Не желаю. Так что у вас с Прудниковым произошло?

— Как хотите. А я, с вашего позволения, закурю.

— Нервишки?

— Представьте себе, да. Настойчивость, с которой вы пытаетесь повесить на меня это убийство, в котором, как я понял, вы сами не вполне уверены, не может не действовать на нервы. Учтите, я вам не Александр Матросов, и на амбразуру ложиться не намерен. Хотя есть мнение, что он просто поскользнулся... Так или иначе, по зоне я не скучаю, и идти туда ради вашего процента раскрываемости не намерен, при всем моем к вам уважении.

— Откуда это у тебя ко мне уважение?

— Наслышан. Говорят, непродажный. Сигаретку, тем не менее, возьмите. Вижу ведь, что хочется. Это не взятка, а бескорыстная помощь следствию. У вас же, наверное, мысли путаются.

— Благодарю. Я уж как-нибудь перебьюсь. Вернемся к нашим баранам. Значит, как я понял, свою причастность к исчезновению коллекционера Прудникова вы отрицаете...

— Начисто.

— В таком случае, как вы объясните наличие отпечатков ваших пальцев на стакане в квартире потерпевшего?

— ...А вот эти пальчики мы обнаружили на чемодане русской “пианистки”, — печально процитировал Панин.

— Я вам не Штирлиц, майор, мне времени на раздумья не нужно. Отвечаю сразу: я был у Панина позавчера. Заходил по делу. Посидели немного, выпили коньячку. Потом я ушел.

— А стаканы стояли на столе двое суток, — иронически добавил майор.

— На мой взгляд, это выглядит гораздо более логично, чем предположение, что я убил человека из-за пары картин.

— Это на ваш взгляд. Кстати, откуда вам известно, что именно пропало из квартиры Прудникова?

— А что там еще брать? Телевизоры-магнитофоны? Так это надо быть вообще без головы, даже те казанские придурки, наверное, сообразили бы. И потом, меня ведь приводили в квартиру сегодня утром. Наверное, думали, что я, как только туда попаду, начну рыдать и давать показания. Так что время осмотреться у меня было.

— И чего, на ваш взгляд, не хватает?

— Самого ценного. Голубой Пикассо, одна прелюбопытная вещица Коро... Я не заметил Левитана, но его мог-таки выторговать тот приставучий семит... как его...

— Кляйнман, — подсказал майор.

— Вот-вот. Не выторговал?

— Нет. Не успел.

— Жаль. Ну, сейф очищен... Там, конечно, было, что взять, хотя я туда никогда не заглядывал. Еще мне показалось, что не хватает кое-каких скульптур, но тут я боюсь ошибиться.

— Опись почти полная, — подтвердил майор. — А вы уверены, что все это не обнаружится у вас в гараже или на даче?

— Ищите, майор. Хотя, пардон, что это я... Вам же ордера не дадут.

— Дадут. Значит, сегодня утром вы в квартире у Прудникова не были, что с ним случилось, не знаете, куда подевались похищенные вещи, понятия не имеете и утверждаете, что стакан с отпечатками ваших пальцев простоял на столе с позавчерашнего дня. Так?

— Так.

— А по какому делу вы к нему заходили позавчера? Или это секрет?

— Секрет, но вам я скажу. Я заходил к Прудникову, чтобы получить консультацию по поводу одной занятной вещицы. Он, знаете ли, большой специалист по антиквариату. Кроме того, у него обширные связи, так что в случае затруднения он всегда в состоянии проконсультироваться с профессионалами.

— А что за вещица? Краденая?

— Чего не знаю, того не знаю, а врать не буду. И вообще, это к нашему делу касательства не имеет.

— Об этом предоставьте судить мне.

— Ничего не выйдет, майор. Вещи той уже нет, и судить не о чем.

— Где же она?

— Подарил одной бабе. Что она языком вытворяет — с ума можно сойти!

— Имя?

— Чье, ее? Фи, майор, мы с вами воспитанные люди! И потом, я у них, болезных, документы никогда не спрашиваю. Но, если интересуетесь, могу познакомить. Она по вечерам возле “Космоса” гуляет, такая худенькая, крашеная...