Геннадий Васильев - Я из тех, кто вернулся Страница 8

Солдаты на дне окопа спали невозмутимо крепко.

Над соседними скалами воздух рвало, как простыню. Беспокойно колыхались среди вспышек огня черные тени. Шульгин почему-то машинально нащупал рукой радиостанцию. Безотчетно пододвинул ее поближе. В груди шевельнулась неясная тревога, будто влажной холодной рукой провели по спине.

А в следующее мгновение он увидел прямо над своей головой вспыхнувший желтый светящийся грибок на невидимом парашютике. Такой же желтый немигающий шар горел несколько минут назад над соседними вершинами. Прицельный осветительный снаряд.

Шульгин рванул к себе радиостанцию и крикнул поверх спящей высоты так, что у дежурного по окопу Матиевского заложило уши:

– В окопы… Всем в окопы… Немедленно…

Матиевский ничком свалился вниз. А Шульгин, наоборот, высунулся наверх и, натягивая наушники на голову, продолжал кричать зычно и раскатисто. Когда последнюю фигурку дежурных солдат слизало на дно окопов и попрятались повсюду черные пятна голов, лейтенант и сам нырнул вниз, уткнувшись в теплые ожившие тела солдат. И вовремя. В то же мгновение вершина вздрогнула, и землистые стены окопа развернулись и осыпались вниз. С барабанным грохотом полетели на плащ-палатку крупные комья земли. Засвистело, запело над головой звенящими струнами летящих осколков. Отозвалось со всех сторон лающей солдатской руганью.

Шульгин стряхнул с лица землю и немедленно вышел на связь:

– Первый! Я – Метель-один, прием! Нахожусь под обстрелом нашего полкового артдивизиона. Прошу немедленного прекращения огня. Мои люди под обстрелом. Прикажите прекратить огонь. Я – Метель-один! Прием!

В наушниках тут же отозвался скрипящий сердитый голос:

– «Первый» на связи. Людей в укрытие. Доложите о раненых. Пострадавшим оказать помощь. Как понял меня, прием!

Шульгин хотел ответить, что люди, слава богу, в укрытии, что о раненых доложить невозможно и что если хоть один ранен или, не дай бог… то этим артиллеристам… Но в это время земля рядом вздрогнула, стены окопа вздыбились, поднялись в воздух и рухнули прямо на лежащих людей. Окоп смяло, как пустой бумажный стаканчик, сровняло с землей, завалило рваными дымящимися глыбами. Снаряд разорвался в полуметре. Из развороченной земли над бывшим окопом старослужащих торчала только погнутая безжизненная антенна.

8

По дымящейся остывающей высоте бродили черные фигурки. Разгребали заваленные окопы. Вытаскивали из песчаных завалов засыпанные палатки. Плевались землей. Устало шаркали ногами.

Окоп с Шульгиным сначала обходили стороной – слишком огромной казалась в темноте пахнущая гарью воронка. И, может быть, вообще до утра не обнаружили бы их братскую могилу, если бы земля вдруг не зашевелилась и среди глинистых комков не показалась бы грязная растопыренная пятерня. Вслед за пятерней возник черный бугор плеча и, наконец, чумазый ком головы. Тут же прозвучал рычащий, плюющийся голос:

– Похор-р-ронщики хреновы! Разули бы глаза, тьфу-у-у на вас! По живым людям ходите…

Богунов вывернул свое мощное тело из земли. На его голос со всех сторон сбежались товарищи. И хоть голос этот нещадно матерился, скрипел песком на зубах, плевался и сыпал проклятиями, ему несказанно обрадовались. Комья земли полетели во все стороны торопливо и яростно.

– Все живые, – сержант, часто отплевываясь, рыл землю руками, – все шевелились подо мной. Тьфу-у-у… И лейтенант живой. Подталкивал меня коленом под зад… Тьфу-у… Ну, живучий наш лейтенант! Везет нам с ним! Тьфу-у-у… Сколько раз хоронят, не похоронить. Тьфу-у, тьфу-у… Тащи их живее, ребята. И воды несите побольше. Наглотались земли по самое-самое… не балуйся… Тьфу-у, тьфу-у…

Вскоре откопали всех. Очумевших, оглохших, залепленных землей. Они сморкались, плевались, беспомощно жмурили глаза. Матиевский долго тряс головой. Потом прохрипел с кашлем:

– Лейтенант-то живой? Ни фига не вижу… Глаза, кажется, землей выдавило…

Шульгин отозвался с хрипом:

– Я в порядке. Бывает и хуже… Слава богу, вроде дышу… Только в голове сильно гудит… Кажется, все живы, черви земляные, а-а? – повернулся он испачканным лицом к солдатам. – Как остальные? Потери есть? Командиру докладывали?

Из темноты донесся голос:

– Докладывали. Только что. Потерь нет. Кроме вас…

– Как это? – Шульгин поперхнулся. – Кроме нас?..

Голос виновато пояснил:

– Так вас же нигде не было. Вон ведь как вас аккуратно завалило. Ровным пластом. Мы же фонарями светили… Рядом пустая воронка, даже котелков не нашли… Вот и доложили… Думали, разнесло вас всех. Вдребезги… Подчистую… Как ребят с «вертушки»…

Шульгин затряс головой:

– Как это разнесло? Кого это вдребезги? Кого подчистую? На-ас?.. Да вы знаете, что сейчас?.. Да вы всех на уши… – Шульгин потрясенно замолчал. Потом нервно рассмеялся. – Стоило выбираться с того света, чтобы узнать, что ты умер. Ну, вы даете, юноши! Радиостанцию, живо! И запомните, похоронщики: не спешите хоронить своих. Всегда искать без устали. Искать до последнего… Не теряя надежды… Постучите по деревяшке.

Принесли радиостанцию. Лейтенант сжал тангенту:

– Первый! Я – Метель-один, прием! На связи Шульгин. Первый! Я – Метель-один, прием!

В эфире раздался резкий ворчливый голос:

– Шульгин?.. Что за шутки? Кто докладывает? Я – «Первый», прием!

Шульгин прокашлялся:

– Докладывает Шульгин. В моей группе потерь нет. Ни одной потери. Повторяю, ни одной потери. Все целы. Я – Метель-один, прием!

– Шульгин? То есть как Шульгин? Как это все целы? Кто докладывает? Прием!

Долго в эфире стояла полная неразбериха. «Первый» все пережевывал слово «потери», хрустя им на зубах, как стеклом, пока Шульгин не взорвался:

– К еб… фене… все потери! Несколько человек завалило взрывом вместе со мной… Нажрались земли досыта, как шахтеры в забое… Сознание потеряли… Теперь все в порядке. Вроде все целые… Возможно, только немного контужены… Словом, отделались испугом…

Голос в эфире крякнул:

– Теперь ясно. Теперь понятно. Ну, и дела! Напасти на вас сыпятся, как из ведра. Держитесь там… Вопросы есть?

Шульгин ответил не спеша:

– Есть один вопрос… Кто был артнаводчиком, кто корректировал огонь отсюда, с нашей стороны? Очень интересно узнать эту фамилию.

«Первый» ответил нехотя, с недовольством:

– Огонь артиллерии корректировал лично командир артдивизиона. Он сейчас рядом со мной. Принимает непосредственное участие в операции.

Шульгин с хрустом сжал тангенту, желваки выступили на скулах:

– У меня просьба, товарищ «Первый», передать командиру дивизиона – а при встрече я скажу ему тоже, – Шульгин взорвался кашлем, сжал рукою ноющую грудь, – если он вышел в горы, чтобы заработать орден на грудь, то пусть занимается делом по-настоящему…

Голос «Первого» стал сухим, неприязненным:

– Вы вдвое моложе командира дивизиона, товарищ лейтенант.

Шульгин ответил, твердо выделяя каждое слово:

– Мне кажется, на войне моложе тот, кто хуже воюет…

9

Неудачно начался день для авангардной роты файзабадского полка. Не успела «Метель» сняться с вчерашних позиций и продвинуться вперед на соседние высоты, навьюченная амуницией и боеприпасами, как тут же наткнулись орловские солдаты на хорошо укрепленные, обложенные валунами душманские укрытия. Встретивший их противник словно заранее знал, в каком направлении выйдут сегодня роты на боевые действия.

Солдаты залегли под огнем, низко бреющим затылки. Начали вгрызаться в землю.

Недалеко от Шульгина замешкался молоденький младший сержант. Испуганно застыл и словно окаменел. Только и догадался перегнуться пополам и выставить навстречу летящим пулям напряженный мокрый лоб. Огонь душманов немедленно перекинулся на эту скорченную мишень.

В сознании Шульгина промелькнули обрывки скомканных мыслей. Он вспомнил, что этот беспомощный младший сержант недавно прибыл из учебной части Союза. Начавшийся обстрел был самым первым в его короткой военной жизни. Уже рванувшись к нему, на бегу, Андрей подумал, что вообще не стоило брать его на такую сложную операцию. Лучше было бы оставить его в наряде, мести пыль между ротными палатками.

С первых дней прибытия в полк этот парень начал мочиться в постель. В Афганистане такое случалось. Подготовка младших командиров в учебных частях Союза оставляла желать лучшего. Приходили «из-за речки» физически слабые, немощные, незакаленные, зачастую парализованные страхом. Как правило, младших сержантов из союзных учебок тут же лишали званий. Некоторое время они еще носили лычки на погонах, но уже командовали ими старослужащие рейдовых рот, проявившие настоящий характер в боевых операциях. А позже и липовые сержантские лычки летели в мусорные баки. Афганская школа службы оказывалась надежнее напрасно потраченных шести месяцев учебы в союзных учебках.

Еще Шульгин вспомнил, что командир первого взвода Алешин написал рапорт о переводе и разжаловании этого горе-сержанта. Рапорт, подписанный командиром роты Орловым, утонул в штабной канцелярии. И, конечно, давно уже не был ни для кого этот юный сержант начальником, даже для самого себя. Но сейчас к нему со всех сторон сбегались люди.