Слепой. Тропою белого дьявола - Андрей Воронин Страница 8

– Я думаю, что могу доверять тебе, Ахмет, – оставив без реакции излишне дипломатичное поведение собеседника, задушевным тоном произнес Абдалло. Они говорили на фарси – языке, которого не знал никто из работников и посетителей заведения, – и могли не бояться чужих ушей. – Хотелось бы, чтобы это доверие было взаимным.

– Я доверил вам самое дорогое, что у меня есть, уважаемый Абдалло, – мою семью, – почтительно, но твердо напомнил Ахмет.

– Я об этом помню, дорогой, – сказал Хромой и глотнул зеленого чая. – Кстати, – добавил он, будто спохватившись, – до меня дошел слух, что они уже в пути. Думаю, для тебя это хорошая новость.

– Лучшей и быть не может. – Голос тележечника дрогнул, темные глаза подозрительно блеснули, как будто Ахмет сдерживал слезы. – Я буду до конца дней просить для вас милости Аллаха, уважаемый Абдалло.

– Благодарю тебя, Ахмет. Милость Аллаха никому не помешает. Но, кроме молитв, мне нужна от тебя кое-какая помощь.

– Но чем я могу вам помочь, уважаемый? Боюсь, у меня нет ничего, в чем бы вы нуждались.

– Мне нужен умный и расторопный помощник на складе, – напрямик объявил Абдалло. – Такой, на которого я мог бы положиться во всем. Мне кажется, как раз такой человек сидит сейчас передо мной. Не забывай, теперь тебе понадобится больше денег, чтобы кормить семью. Женщине нужны наряды и украшения, мальчику – одежда, игрушки и книги… Да, Ахмет, книги. Мальчику нужно образование. Ведь не хочешь же ты, чтобы он всю свою жизнь катал тележки с дешевым тряпьем по Черкизовскому рынку, верно?

– Не уговаривайте меня, уважаемый Абдалло, – сказал тележечник.

Вид у него был растерянный – он не мог поверить в такую удачу. Стать кладовщиком у Хромого Абдалло, его доверенным лицом – для него, простого тележечника, живущего в Москве по подложным документам, это был предел мечтаний. И все же Абдалло видел, что он колеблется.

– Не уговаривайте меня, – повторил Ахмет. – Ваша милость и так столь велика, что кажется мне незаслуженной.

Абдалло аккуратно отхлебнул из пиалы и затянулся сигаретой. На нем был белый свитер с высоким глухим воротом, выгодно подчеркивающий его смуглую кожу, и кожаный пиджак с широкими подставными плечами.

– Думаю, ты не станешь спорить с тем, что я старше тебя и опытнее, – веско произнес он. Ахмет поспешно склонил голову в знак почтительного согласия, и сквозь густые, слегка вьющиеся волосы блеснула розоватая полоска шрама, оставленного автоматным прикладом. – А раз так, – продолжал Хромой, аккуратным щелчком сбивая пепел с кончика сигареты, – тебе придется согласиться и с тем, что мне виднее, заслуживаешь ты моего доверия или нет. И не называй это милостью, Ахмет. Не такое уж это и благодеяние. Конечно, тебе придется немного меньше работать руками, но зато намного больше – головой. И деньги, которые я буду тебе платить, ты отработаешь сполна, так и знай.

– Но ведь это место занято, – впервые взглянув прямо ему в глаза, напомнил Ахмет.

– Не хочешь ли ты сказать, уважаемый Ахмет, что осведомлен в моих делах лучше, чем я сам? – надменно изумился Хромой Абдалло. – Если так, возьми все, что у меня есть, и отдай мне свою тележку, чтобы я мог на старости лет заработать себе на хлеб, катая ее по рынку!

Ахмет попытался вскочить, прижимая к сердцу ладонь и снова склонив голову, но Абдалло, перегнувшись через стол, положил ему руку на плечо и силой усадил на место.

– Оставим извинения, – сказал он. – Просто пойми, что старый Хромой Абдалло не бросает слов на ветер. Если Абдалло говорит, что ему нужен помощник на складе, значит, ему нужен именно помощник на складе, а не кто-то, кто станет пересчитывать его баранов. Если старый Абдалло говорит, что это место свободно, значит, оно никем не занято. И если все это так, мой дорогой Ахмет, значит, не стоит спрашивать, куда подевался тот, кто занимал это место раньше. И почему так случилось, тоже не стоит спрашивать. На все воля Аллаха.

– Алла акбар, – опустив глаза, промолвил Ахмет.

– Алла иль Алла, – ответил Хромой Абдалло.

Тележечник поднял голову. Взгляды их встретились, и в темно-карих с желтоватыми белками глазах Хромого Ахмет, будто на экране телевизора, увидел грунтовую проселочную дорогу в обрамлении полуоблетевших кустов, неглубокие, засыпанные мусором и опавшей листвой кюветы, криво стоящий на обочине замызганный грузовой микроавтобус с распахнутой настежь задней дверью и двоих азиатов, которые, раскачав, бросают в канаву тело, одетое в старенький, весь залитый кровью из перерезанного от уха до уха горла армейский бушлат.

Это был ответ на вопрос, куда подевался прежний кладовщик. А почему… Что ж, об этом действительно не стоило спрашивать. Складской ангар Хромого Абдалло стал воротами в новую жизнь для многих, в том числе и для самого Ахмета. Четвертый год он катал свою тележку по Черкизовскому рынку и знал здесь каждую собаку. Знал он и вечно пребывающего в плену конопляных грез узбека-кладовщика – знал и молил Аллаха только об одном: чтобы побочный промысел Абдалло не пошел из-за этого обкуренного ишака прахом раньше, чем семья Ахмета окажется здесь, в Москве. Кто-то должен был погибнуть – либо Абдалло с его бизнесом, либо узбек-наркоман. Хромой был умный человек, терпение его наконец лопнуло, и он сделал выбор – пусть не слишком приятный, но, несомненно, правильный…

– Напомни мне, дорогой, кем ты работал на родине, – прервал размышления тележечника голос Хромого Абдалло.

– Школьным учителем, – ответил тот, подавив вздох. – Учил детей алгебре и геометрии…

– Клянусь Аллахом, такой человек не должен катать какую-то грязную телегу! – воскликнул Абдалло. – Ведь ты уже легализовался, верно? Отлично! Думаю, на складе ты надолго не задержишься. Я уже давно подумываю завести человека, который лучше меня умеет управляться с цифрами.

– Я не могу с чистой совестью назвать себя бухгалтером, – сказал Ахмет, – а в здешнем законодательстве вообще ничего не понимаю.

– Зато ты мой земляк, и я тебе доверяю, – возразил Абдалло. – Ты не станешь воровать мои деньги и болтать на каждом углу о моих секретах. Это главное, уважаемый. А со здешним законодательством я как-нибудь разберусь сам, твое дело – правильно считать… Впрочем, это преждевременный разговор.