Евгений Сухов - Медвежатник Страница 81

Барышню не случайно называли Сипухой: она глотала купцов, словно мышей, даже не поперхнувшись.

Взгляды их встретились. Аристов в глазах мошенницы уловил лишь легкое замешательство, а потом она улыбнулась генералу так, как будто бы он был ее тайный и очень желанный воздыхатель. Григорию Васильевичу ничего более не оставалось, как ответить ей столь же милой улыбкой.

У самого гардероба Аристов заметил высокую девушку с птичьими чертами лица. И сама она, в роскошном ярком платье, с широкими рукавами-крыльями, напоминала экзотическую птаху, залетевшую случайно на светский праздник. Казалось, что достаточно всего лишь одного взмаха, чтобы она взмыла к светящимся гирляндам.

Аристов плотоядно улыбнулся. Едва ли не всей криминальной полиции она была известна как Мадемуазель Рука. Дело было не только в тонких изящных пальчиках барышни, но и в широких рукавах, куда она искусно припрятывала украденные кошельки. Мадемуазель Рука являлась воровкой высшей квалификации: имея аристократическую внешность, она никогда не опускалась до обыкновенных дорожных толкучек, а оттачивала свое мастерство на светских приемах и частенько работала во время театральных премьер, где публика была не столь подозрительной, как на воскресных базарах.

Поймать барышню за руку было непросто, она так умело отшвыривала кошельки, что тем самым напоминала факира, вытаскивающего из пустой шляпы перепуганного кролика. Однажды ее удалось схватить за палец одному расторопному полицейскому, переодетому под обыкновенного приказчика, но барышня подняла такой несусветный крик, что прохожие набросились на предполагаемого насильника. Полицейский орал о законе, твердил о том, что является стражем порядка, а под конец начал взывать к милосердию, но был отпущен разгоряченной толпой лишь после того, когда ему было поломано несколько ребер.

У всего полицейского департамента к воровке была личная обида. За нею негласно наблюдали два филера высшей квалификации, чтобы в представившийся случай цапнуть ее за чуткие вороватые пальчики. Но барышня, подобно утреннему туману, уходила от полицейского наблюдения с проворством хитрющей и битой лисицы.

Аристов готов был поклясться, что в широких рукавах мадемуазель в данный момент трепыхало с пяток кошелей, туго набитых «катеньками».

С Мадемуазель Рукой многие учтиво здоровались, видно, принимая ее за графиню. Но никто из аристократов даже не мог предположить, что за светскими манерами прячется обыкновенная душа базарной воровки. С минуту Аристов преодолевал в себе соблазн заглянуть в рукава барышни, он даже подал знак полицейскому, дежурившему в холле, подойти поближе, но благоразумие все-таки взяло верх — следует подождать рыбку покрупнее.

— Здравствуйте, и вы здесь? — неожиданно услышал генерал за спиной голос.

Он обернулся и увидел Родионова в смокинге. Савелий выглядел таким же торжественным, как концертный рояль, и излучал радушие, которое могло вполне потянуть на все двенадцать баллов.

Нечто подобное Григорий Васильевич предчувствовал с самого утра, не случайно ему всю ночь снились кошмары. Он собрал воедино всю свою волю и слепил на лице нечто похожее на любезность.

— Мое почтение, Савелий Николаевич, не хочу сказать, что я большой почитатель балета, но существуют некоторые условности, которым следует подчиняться, — честно признался Аристов, как бы вызывая собеседника на откровенность. — А вы как здесь?

— А я, признаюсь, люблю балет. Тем более это премьера. Что-то в последнее время я вас не вижу в доме мадам Гагариной.

— Дела, — печально вздохнул Аристов. — И поэтому я очень ценю всякие выходы. Но мне приходится иметь дело не только с грабителями, но и с большими шутниками.

— Что вы говорите!

— Уверяю вас. Не далее как сегодня днем мне в кабинет позвонил один джентльмен и сообщил, что вечером будет ограблен Промышленный банк. Ха-ха! — неожиданно рассмеялся генерал. — Не правда ли, весело?

— Не могу разделить вашего веселья, генерал, — озабоченно произнес Родионов. — А что, если так оно и случится?

— Сомневаюсь, у меня есть основания подозревать, что это всего лишь обман, а сам преступник находится где-то здесь… в театре.

— Вот как? — искренне удивился Родионов. — Смелое предположение. Выходит, что вы здесь находитесь исключительно по делам службы?

— Скорее всего, так оно и есть, уважаемый Савелий Николаевич. Даже когда пребываешь на отдыхе, так это все равно всегда связано каким-то образом со служебными делами. А то приходите как-нибудь ко мне, побеседуем, — простовато предложил генерал.

— Как же это понимать, приглашение к беседе? — лукаво поинтересовался Родионов.

Григорий Васильевич весело расхохотался.

— А вы, я вижу, шутник, так что наша беседа будет протекать очень весело, — и, уже прощаясь, вновь напомнил: — Не забудьте о моем приглашении, непременно заходите на чашечку чаю.

— Буду рад встрече, — любезно отозвался Савелий и заспешил в партер, где его уже дожидалась Елизавета.

Из оркестровой ямы негромко, видимо, пробуя силы перед предстоящим спектаклем, зазвучала скрипка. В зале стоял негромкий гул, какой бывает перед началом представления.

Свет медленно угасал, погружая во мрак галерку, партер, сцену. Никто не заметил, как с третьего ряда, в полнейшей темноте, незаметно поднялся мужчина и, скользнув по проходу, направился к выходу. Его место занял другой человек и с интересом принялся разглядывать сцену, где уже зажглись первые лампы, обратив на себя внимание всего зала.

Савелию потребовалось всего лишь тридцать секунд, чтобы наклеить усы и приладить бороду. В коридоре, залитом светом, на него никто не обращал внимания. У самой двери Савелий заметил унылого человечка, напоминающего приказчика захудалой лавчонки. Он с любопытством посмотрел на выходившего, а потом, видно, потеряв к нему интерес, загрустил о чем-то своем.

У самого подъезда Савелия поджидала пролетка.

— Трогай! — бросил он, плюхнувшись на сиденье.

— Это мы мигом, — произнес кучер и, огрев лошадок треххвостой плетью, заставил их перейти на галоп.

— Времени у меня немного, к концу первого акта я должен быть в зале. Ты приготовил все, что я тебе перечислил? — строго поинтересовался Родионов.

— А как же, — обиделся Андрюша, — все, как нужно. Инструмент ваш здесь, — он указал на чемодан, стоящий рядом.

Экипаж, опасно скрипнув колесами, лихо свернул в узкий переулок, и лошади, едва не задевая боками стены домов, устремились по направлению к банку.

Андрюша остановил экипаж в одном квартале от банка. У самых дверей топталось двое городовых. Огромные, как пожарные каланчи, они были видны издалека. Мерцающий свет фонарей падал на их лица и выдавал непроницаемую тоску. Один из них, курчавый, с вытянутой головой, очень напоминающей дыню, широко зевнул и тоскливо осмотрелся по сторонам.

— Господа! Господа! — подбежал к городовым малый лет восемнадцати. — Да что же вы здесь делаете?! Дурнями стоите…

— Ты это полегче.

— …когда на соседней улице людей грабят!

Совсем рядом раздался свисток, послышалась матерная брань, и чей-то отчаянный крик, в котором не было ничего, кроме обреченности, взывал:

— Помогите! Грабят! Господи!

— Микола, никак ли в самом деле грабят, — захлопал телячьими глазами курчавый. — А ну покажи! — вцепился он в рукав парня.

— Пойдемте за мной, господа! Пойдемте! — радостно возликовал юноша. — Там их целая банда собралась. С кистенями да с револьверами.

Другой, белокурый, слегка замедлил шаг, глуповато уставился на напарника и слабо запротестовал:

— Митютка, а может быть, в участок?

— Не дрейфь, сами справимся!

Мальчишеский голос продолжал вопить отчаянно, увлекая городовых все далее в закоулки московских улочек.

— Сюда, господа! Сюда! Здесь они, бандюги, здесь!

И как бы в ответ, захлебываясь животным страхом, неизвестный завопил, вымаливая пощады:

— Режут! Режут, господа! Помогите!

Савелий с минуту простоял за углом. Важно было не переиграть, уж больно душевно получается. Невольно он улыбнулся своим мыслям: так мог орать только человек, полный жизни, но, уж во всяком случае, не тот, что был парализован страхом. А Пешня бегать умеет, он и городовых заставит скакать рысаками по ночным улицам.

Савелий посмотрел на часы, в его распоряжении оставалось ровно полчаса. В это самое время злой коршун зловеще кружится над прекрасной лебедушкой. Не кульминация, конечно, но весьма серьезная драма, которая способна заинтересовать большинство присутствующих. В десятом ряду сидит генерал Аристов, наверняка ему уже доложили о том, с кем пришел господин Родионов и какие места занимает. Сейчас он усиленно разглядывает затылок своего подопечного. Темнота обладает одним важным свойством — она делает людей похожими друг на друга, и Савелий был уверен, что генерал не сумеет рассмотреть подмены до самого перерыва. А если учесть, что человек, сидящий на его месте, похож на него не только фигурой, но даже формой головы, то можно будет утверждать, что подмены не обнаружится.