Дмитрий Красько - За флажками Страница 9

И только после этого его голова взлетела вверх и ошарашено замотылялась из стороны в сторону, пытаясь одновременно сделать три вещи: вправить мозги на место, сообразить, где она находится и, по возможности, осознать, что же произошло.

Дождавшись, когда глаза портье перестанут судорожно бултыхаться в глазницах, я весьма доброжелательно посоветовал:

— Проснись и пой! А то все добро вынесут. И с тебя последние носки снимут.

Портье не стал сразу вскакивать с целью напинать мне почку, чего можно было ожидать, глядя на его покрасневшее от гнева лицо. Глухо, но на удивление спокойно он проговорил:

— У меня, вошь залетная, в отличие от тебя не только те носки, что на ногах. Дома еще несколько пар имеется. И даже нитка с иголкой есть, не то, что у некоторых.

Он не стал показывать пальцем, но взгляд, брошенный в район порванной коленки на моем трико был достаточно красноречив. Однако я в долгу не остался, весело объяснив:

— А это не от нищеты дырочка. Это — кусочек стриптиза. Утешительный приз для местных вошек, которые спросонок о стол головой долбятся. Мозги на место вправлял? Боксер, наверное…

Меня уже несколько раз предупреждали, что однажды я перейду границу, если не научусь затыкаться вовремя. Похоже, сейчас именно это и произошло. Портье медленно и грузно, уперевшись костяшками пальцев в стол, поднялся и навис над ним, сверля меня взглядом из-под насупленных бровей. Вдоволь насверлившись, он начал рычать:

— Да я тебя сейчас порву, чмо голопузое! Ты чего сюда приперся? Зачем над ухом хлопаешь? Думаешь, тебе все сойдет с рук, потому что о такого бомжару, как ты, никто мараться не захочет? Ко мне это не относится, мне руки марать — не привыкать. Сейчас я тебя в порошок сотру! Я пол-Афгана прошел…

— А полдороги на хрен — слабо? — оборвал я его. — Если я таки бомж, то ты — Майя Плисецкая. Только ты не Майя Плисецкая, потому что тебе яйца мешают. Отсюда вытекает, что я не бомж. Догоняешь? Я — честный таксер, и таких, как ты, щелкоперов, по домам с утра развожу, — портье за время этой речи густо налился краской, и, когда я закончил, качнулся было из-за стола, чтобы показать, как он ходил по Афгану. Поэтому я поспешил добавить: — А будешь драться — я монтировку достану. Я честный таксер. Я ее всегда с собой ношу. Хочешь, продемонстрирую?

Вряд ли он поверил в мое последнее заявление. Но оно его, во всяком случае, успокоило — хоть я и не понял, чем. Сдувшись, словно воздушный шарик, в который ткнули иголкой, портье опустился обратно в кресло и махнул рукой:

— Вали в задницу, а? Честный таксер…

Мне стало неловко. Человек, оказывается, хороший, бить меня не стал. А я его так жестоко разыграл.

— Извини, — сказал я. — Дурацкая получилась шутка.

— Это точно, — кивнул он. — Но за то, что разбудил — спасибо. И за встряску. Лучше всякого кофе.

Я нервно хохотнул и, недоверчиво поведя головой, пошел к выходу. Странный тип, коль за такие мои приколы мне же еще и благодарность объявляет.

Выйдя из гостиницы, я прошлепал к машине, устроился на привычном месте и вдруг увидел в зеркальце заднего обзора силуэт дамочки, ради которой, собственно, и приехал сюда. Мне следовало разбудить ее сразу, как только мы прибыли, но в тот момент я был настолько сонным, что не очень от нее отличался и мало что соображал — ни где, ни кто я, ни сколько денег в дырявом кармане моего трико. А сейчас вдруг отчего-то стало жалко будить человека.

Вынув из бардачка сигарету, я закурил. Третья за смену. Неплохо держусь. Так я боролся с самим собой — после того, как обнаружил, что выкуриваю по восемь сигарет за ночное дежурство и решил, что это многовато. Теперь вот — третья. К пересменке, максимум, сделаю еще парочку. В общем, неплохо.

Выпустив струю дыма в потолок, я развернулся в кресле и, включив в салоне освещение, стал рассматривать пассажирку. Ну и что из того, что время текло? Я вообще мог уже никуда не ехать, срубив с банкира кругленькую сумму.

Пассажирка, наверное, была довольно привлекательной. На вид — лет тридцати. Как и я (по паспорту). Но точно оценить степень привлекательности было сложно. Вот если бы увидеть ее спящей не в салоне такси в стоянии изрядного подпития, а, скажем, в кровати и трезвую, и желательно — все-таки не спящую, потому что сон на какое угодно лицо способен наложить какое угодно выражение. Самый лучший вариант — с косметикой, нанесенной так, как она ее обычно наносила, когда собиралась подать себя в наилучшем виде. Но чего не было — тог не было. Мне оставалось разглядывать неудобно согнувшуюся фигуру в свете тусклого салонного фонаря, который далеко не самым лучшим образом оттенял ее лицо. Да и с косметикой был непорядок — видно, неплохо погуляла сегодня девушка. Тушь и губная помада размазались, прическа тоже разлохматилась.

Однако и такой сессии хватило, чтобы с уверенностью сказать — помывшись и почистившись она вполне сойдет за свою на любом светском рауте. Волосы средней длины и, что главное, натуральные, некрашеные — дамочка была блондинкой. Вздернутый носик, припухшие губки, которые, наверное, вкусно целовать. Но больше всего мне понравилась белизна ее трусиков, выглядывавших из-под высоко задравшейся юбки.

Докурив сигарету, я выключил торшер и, развернувшись в исходное положение, выбросил окурок в окошко. Потом решил что, коль скоро кофе уже выпит, спать мне не пристало. А то получится, что я выбросил деньги на ветер. Хоть и мелочь, а все равно жалко. Значит, надо будить пассажирку, освобождать машину и ехать на поиски следующих клиентов.

С этой целью я выбрался наружу, открыл заднюю дверь и, проникнув в салон, потряс спящую красавицу за плечо:

— Эй!

Ноль эмоций. Девушка спала и даже в мыслях не держала просыпаться. Я попробовал еще раз — с тем же успехом. Нужно было переходить к более радикальным методам. Я залез в салон, устроился рядом с ней и, взяв за плечи, принялся основательно трясти, сопровождая эту процедуру словами:

— Гражданочка, проснитесь! Конечная! Поезд дальше не идет!

Подействовало. Она открыла глаза и принялась часто моргать, вертя при этом головой из стороны в сторону. Потратив на это бесполезное занятие минуты две, не меньше, она все-таки догадалась обратиться ко мне, хотя я с самого начала находился рядом и она это видела:

— А где я?

— В такси, — я с облегчением вздохнул. Половина дела была сделана. Теперь оставалось только послать ее в нужном направлении и, главное, добиться, чтобы она пошла.

— А что я делаю в такси?

Я поперхнулся. Таким вопросом дамочка меня совершенно огорошила. Выходило, что она ничего не помнит о своих ночных похождениях. Ни того, как взасос целовалась с любвеобильным банкиром, ни как орала непотребности в открытое окно. Меня взяло раздражение:

— Ты что, ничего не помнишь?

— А что я должна помнить? — пассажирка пристально разглядывала меня соловыми глазами. В полумраке салона ей вряд ли удалось увидеть что-нибудь стоящее, но само занятие, видимо, пришлось по душе, так что взгляда она не отводила. — Что хоть было-то?

— Что было? — я изобразил голосом легкую обиду. — Ну, Верунчик, ты даешь! Да ты сняла меня около ночного клуба и полчаса трахала в машине. И теперь спрашиваешь — что было?

— Правда? — пролепетала она и побледнела — это я разглядел даже при таком хреновом освещении.

— Конечно, правда! Стану я врать в таком деле! — Я подумал и добавил: — И такой женщине. — А затем и вовсе перешел на доверительный полушепот: — Слушай, Верунчик, как на духу тебе скажу — у меня такой наездницы еще никогда не было. Ты на мне так скакала, что Буденный бы сдох от зависти!

— Правда? — еще тише проговорила она. — Хотя… Может быть. У меня уже три месяца мужика не было, — потом прислушалась к чему-то внутри себя и недоверчиво проговорила: — Только я ничего не чувствую. И почему именно тебя? Я же никогда раньше с первым встречным… И потом — в машине! Фу…

— Что значит — «фу»? — на сей раз я обиделся неподдельно. — В машине — и «фу»? Тебе что — не понравилось? Ах, да, ты не помнишь… Так ты что — никогда раньше в машине сексом не занималась?

— Да нет, конечно! — возмутилась она, словно ее такое предположение оскорбляло до глубины души. — Все это должно происходить в нормальных человеческих условиях, в спальне…

— Ну, ты даешь, мать! — восхищенно протянул я. — И что — ты всю жизнь вот так, в спальне?..

— Конечно! — гордо проговорила она, и я присвистнул:

— Как сексолог сексологу скажу — ты много потеряла. Так много, что даже не представляешь, сколько. Знаешь, какие человека посещают оргазмы, когда он трахается в лифте, дверь которого вот-вот может отвориться и впустить кого-нибудь третьего-лишнего? О-го-го, какие! Припадок эпилепсии по сравнению с ними — детский лепет!

Пассажирка икнула от неожиданного сравнения. Потом недоверчиво посмотрела на меня и спросила: