Анатолий Гончар - Хроника одного задания Страница 9

А получасом позже пришло ещё одно указание относительно прибывающей проверочной группы.

По мере приближения бандитского квартета напряжение нарастало. Я очень давно не чувствовал себя столь неуверенным. Привыкнув к необходимости действовать, сейчас, когда вся моя задача заключалась именно в бездействии, всё мое внутреннее содержание, протестуя против подобного и одновременно страшась его, сжалось в клубок томительного ожидания.

Чехи шли по самой вершине хребта. Нагло, открыто, уверенные, что опасности здесь нет и быть не может. Лишь изредка шедший впереди бандит останавливался и прислушивался к жившему своей жизнью лесу, а может просто ждал, когда подтянутся остальные?

Нас разделяли только реденькие ветки шиповника и тридцать метров практически открытого пространства. Нам, вжавшимся в землю, было слышно, как припечатываются к почве подошвы ботинок впереди идущего, как слегка поскрипывает «упряжь» идущего вторым, как остановился и, совершенно не заморачиваясь соблюдением тишины, высморкался третий. Именно он, проходя мимо наших позиций, замедлил шаг и пристально всмотрелся в переплетение ветвей укрывающего нас кустарника.

«Ну, гад, ну, ну же! — буквально взмолился я. — Вскинь, сволочь, автомат, только вскинь! — ствол моего Калашникова буквально упирался ему в рёбра. Но бандит не остановился, не вскинул оружие, а пошёл дальше, так и не получив свою порцию свинца.

Когда же спина четвертого, став удаляться, замелькала среди деревьев, а следом за ним потянулись пятый и шестой, я слегка задёргался — заволновался. Когда мимо нас прошёл пятнадцатый, а вереница идущих не заканчивалась, я крепко, очень крепко задумался, и уже сожалея о столь опрометчивом высказанном чуть раньше желании, хотел теперь только «чтобы мы стали маленькими — маленькими», такими, чтобы нас не заметили, и чтобы, не дай бог, кто-нибудь из моих бойцов не пошевелился, не чихнул, не вздохнул, перемещая затёкшую от неподвижности и напряжения ногу. Впрочем, в своих бойцах я был уверен, гораздо большие опасения вызывал у меня лежавший по левую руку фешник, но и с его стороны пока не прозвучало ни единого шороха.

Сашка заметно нервничал. Не надо было быть великим стратегом, чтобы понять: ситуация, в которой они оказались, складывалась далеко не лучшим образом. Хорошо, если банда небольшая, и оставшиеся с командиром ребята справятся своими силами, а если нет? Что тогда? Даже поддержать своих огнём будет практически невозможно. Разве что навесными выстрелами из подствольных гранатомётов, и то половина ВОГов, влетев в кроны деревьев, грозила разорваться над спинами спецназовцев, а не их противника.

«Если придётся схлестнуться не на шутку, если пойдёт что-то не так, пацанам некуда даже будет отходить! — с тревогой рассуждал оглядывающий склон хребта Прищепа. — Быстро спуститься невозможно, к тому же отступи командир, и вся остальная часть группы превратится в мишени. Вот хрень-то».

Сашкин взгляд метнулся вправо-влево, вдоль только что покинутого ими хребта. Увы, на всём протяжении, куда только за вершинами деревьев пробивался взгляд, скат хребта представлял собой крутой обрыв. Ни подняться, ни спуститься. Быстрый отход не получался никак, разве один — другой разведчик мог успеть съехать по верёвке, удерживаясь за неё перчатками, дабы не обжечь руки. По уму следовало бы уже давно начать отход в глубину леса, но любое движение, случайно произведённый шум могли привлечь внимание противника и навредить оставшимся на вершине спецназовцам.

«Вот завяжется бой, тогда и отведу», — оценив обстановку, Прищепа выбрал для себя, как ему показалось, наиболее правильное решение и, немного успокоившись, застыл в ожидании.

Худой, сгорбившийся под тяжестью рюкзака безбородый, но отнюдь не молодой чех как раз миновал меня, когда у кого-то из лежавших слева бойцов буркнуло в животе. Звук был негромким, но безбородый дёрнулся, словно споткнувшись, замер и начал медленно разворачиваться в нашу сторону. Ствол его автомата качнулся вверх — вниз и замер точно перед моим лицом. А может мне это только казалось? Нет, это именно так и было — чёрный провал ствольного канала и я — глаза в глаза. Зрачок смерти, нацеленный в мою жизнь. Я сцепил зубы и почувствовал, как покрываюсь потом. Мой палец, оттопыренный чуть в сторону (чтобы не потерять чувствительность), мгновенно лёг на холодный металл спускового крючка.

Времени я не отмечал, но те одна — две секунды, что он пялился в мою сторону, тянулись неестественно долго. Вся моя сущность подсказывала: нажми курок, убей его первым, но разум, привыкший подчинять себе чувства, сдерживал, не давал пойти на поводу у чувств. Нажми я курок, и всем нам, лежавшим здесь на краю обрыва, не миновать смерти, нас слишком мало. А если ещё и спустившиеся вниз бойцы вместо того, чтобы делать ноги, ввяжутся в бессмысленную сечу (а в том, что они ввяжутся, я не сомневался), то трупов с нашей стороны станет ещё больше. И я, напряжённо согнув палец, ждал. Ждал, когда чех уйдёт или у меня не останется выбора…

Какой-то неестественный для леса звук донёсся до слуха шедшего в середине колонны Вахи Шамхалова. Вздрогнув, он остановился, развернулся влево и прислушаться. Тщетно. Столь напугавший Ваху звук не повторился. Слышались только шлепки подошв по ссохшейся глине да приглушённое сопение идущих.

— Что встал? — буркнул шедший следом за Вахой угрюмый моджахед Далхан Алхазуров по кличке Шрам, прозванный так из-за большого, тянувщегося через всё лицо шрама. Сам Шрам говорил, что это «подарок» от схватившегося с ним в рукопашную русского спецназовца, но хорошо знающие Алхазурова люди утверждали, что шрам этот оставлен тюремной заточкой в бытность Далхана обыкновенным зеком. Но даже если это и соответствовало истине, то сейчас, годы спустя, сомнительно, что кто-нибудь прилюдно решился бы бросить Далхану в лицо обвинение во лжи. Шрам давно заматерел и славился своей лёгкостью на расправу со вставшими у него на пути. Без разницы, будь то свои или чужие.

— Да, вот… да тут, — залебезил Ваха, тыкая стволом прямо в куст, за которым сидел старший прапорщик Ефимов. — Показалось… может, русские?

Далхан не дал ему договорить.

— Топай давай, не задерживай других. Если так любопытно, ступай и посмотри, может что и найдёшь, мину ногой, например, — Алхазуров усмехнулся.

Ваха судорожно сглотнул. Напоминание о мине заставило его забыть о только что сделанном предположении. Русские… влезет же в голову. Да откуда здесь им взяться? Да они бы уже со всех стволов…

— Пошёл, пошёл! — снова поторопил Далхан, и едва не врезавшись в сгорбатившегося Ваху, встал, ожидая, когда тот стронется с места. Шахмалов ещё раз судорожно сглотнул и, решив не искушать судьбу, двинулся прочь.

Я не расслышал, что сказал один чеченец другому, хотя, похоже, говорили они на русском. Но после сказанных слов «горбатый» ссутулился ещё больше, тем не менее, упершийся мне в лицо ствол дрогнул, уполз в сторону, а державший его бандит отвернулся и подталкиваемый всё тем же шедшим следом бандитом, заторопился нагнать всё более и более удаляющуюся спину впереди идущего. Я же, когда грозившая непосредственно мне опасность миновала, убрал палец с курка, но ни мгновение на раздумывая, сместил мушку вправо, прицеливаясь в следующего.

А банда всё шла и шла. На четвёртом десятке я сбился со счёта и перестал считать. И так было ясно, что их много больше, чем нас. И каждый проходящий мимо пронизывал скрывающие нас кусты взглядом. И казалось, что многие замечают распластавшихся за ними разведчиков, но, не желая связываться, идут дальше. Я же видел каждый брошенный в нашу сторону взгляд, и мой палец, снова и снова ложившийся на спусковой крючок, немел в ожидание крика: «Русские»!

Это ожидание вымотало меня гораздо больше, чем свистопляска боя. И когда бандиты, наконец, прошли, и в лесу воцарилась небывалая тишина, я почувствовал себя абсолютно разбитым. Но привычка и необходимость действовать оказались сильнее изнурившей меня усталости. Мои обязанности за меня никто выполнять не собирался. Привстав, я повернулся к своему радисту.

— Костя, связь! — начав говорить, я почувствовал, что мои губы ссохлись. Шёпот сразу же поглотила окружающая листва, но меня услышали. Каретников, не поднимаясь на ноги, отполз в глубину кустов и, подтянув к себе рюкзак с радиостанцией, начал спешно готовить её к работе. Я же повернулся к Батуре, и чтобы быть наверняка услышанным, чуть повысив голос, скомандовал:

— Наблюдать! — после чего пополз к уже расправившему антенну Каретникову, и уже там, в кустах орешника поднялся на ноги. Фешник, добравшийся следом, встал рядом.