Лэрри Бонд - Котел Страница 9

Но он тут же отогнал от себя эти сравнения. Несмотря на свой многолетний опыт на поприще как внутреннего, так и международного бизнеса, было бы слишком самонадеянно приравнивать себя к любому из этих людей. Хауз и Гопкинс помогали творить историю во время двух мировых войн. А он только хотел помочь своей стране выпутаться из текущих экономических бед. А история пусть сама о себе позаботится.

Хантингтон пожал плечами.

– Догадки – это почти все, что я могу предложить, мистер президент. С чего мне начать?

– С Франции.

Президента особенно интересовал его французский соперник. Все, что оба они знали о ситуации в Европе, указывало на то, что Франция становится ведущей политической силой континента. На первый взгляд это казалось совершенно нелогичным. Германия была намного богаче, да и население ее было гораздо больше. У немцев также была наиболее мощная армия в Европе. Но немцы держались как-то неуверенно – экономика и промышленность страны все еще была слаба, и они не очень стремились вернуть к жизни былую силу германского оружия. Хотя в обеих странах были экономические проблемы, но Франция все же не стояла перед необходимостью перестройки половины промышленности. Ее финансовое положение было лучше, и производственная сфера – гораздо стабильней.

И что еще важнее, французы имели одновременно и вполне приличный ядерный арсенал, и право вето в Совете Безопасности ООН. Это давало им свободу маневра без особого риска иностранного вмешательства. И, по крайней мере в данный момент, Берлину волей-неволей приходилось следовать курсом, который выбирал Париж.

Хантингтон вызвал в памяти образ президента Франции, каким он видел его в последний раз.

– Боннар слишком болен и слишком стар, чтобы управлять даже собственным аппаратом, не говоря уже обо всей стране. Говорят, последние несколько месяцев его вообще используют только для представительства. – Хантингтон поморщился. – Его помощникам пришлось читать твое письмо раза три или четыре, прежде чем он хоть что-то понял.

Президент выглядел удивленным.

– Неужели он так плох? Я читал, что он болен, но ничего подобного даже представить себе не мог.

– Об этом за пределами Елисейского дворца знают немногие.

– Почему?

– По двум причинам. Одна из них в том, что большинство членов правительства до смерти боятся продемонстрировать хоть какой-то признак слабости. Они не хотят, чтобы оппозиция потребовала внеочередных выборов. По крайней мере, не сейчас.

– Вполне понятно. – Конечно, ни один политик, которому бог отпустил хотя бы немного мозгов, не захочет участвовать в избирательной компании на стороне больного, дряхлеющего день ото дня старика. Особенно в момент, когда в стране нарастает социально-политическая нестабильность. – А вторая причина?

Хантингтон наклонился вперед.

– Скажем так, некоторые министры кабинета вполне довольны возможностью управлять делами самостоятельно.

Президент кивнул. Что ж, в этом тоже был свой смысл. Еще со времен Людовика XV, Короля-Солнце, было хорошо известно, что французы любят, чтобы ими управляли люди сильные и властные. Даже во времена республики президенты страны вели себя скорее как выборные короли, а не как слуги народа. И вполне можно было понять, почему амбициозные чиновники, окружавшие такого человека, рады были воспользоваться возможностью управлять своими министерствами без постороннего вмешательства.

– И какие же именно министры?

Хантингтон начал перечислять, загибая пальцы:

– Министр обороны, министр внутренних дел, глава разведывательной службы. Практически все, в чьей власти силовые министерства. Премьер-министр Боннар практически такой же ноль, как и сам президент.

– И кто же сейчас вожак в стае? Или они все еще соревнуются, кто громче рыкнет, чтобы заслужить эту честь?

– В общем, пока соревнуются. – Хантингтон рассмеялся тем образам, которые встали перед глазами благодаря словам, выбранным президентом. Но тут же оборвал смех. – Но ходят слухи, что шеф разведки вроде бы может претендовать на роль первого среди равных. Человек по имени Никола Десо.

Хантингтон вспомнил, что все его французские друзья старались понизить голос, когда заходила речь о Десо. Их отношение к шефу разведки представляло собой странную смесь невысказанного вслух страха и неловкого восхищения. И если хотя бы половина историй, рассказанных Хантингтону, были правдой, то этот человек был умен, обаятелен, в высшей степени уверен в себе и абсолютно безжалостен.

– Он займет место Боннара?

– Сомневаюсь, – Хантингтон энергично замотал головой. Все, что он слышал о Десо, говорило за то, что этому человеку больше нравилось быть силой, стоящей за троном. Он был бы очень удивлен, если бы один из первых людей, дергающих за ниточки марионетку-президента, захотел надеть эти ниточки на свои руки. – Но я думаю, что это именно тот человек, с которым нам придется в конечном счете иметь дело.

– Чудесно, – президент выглядел обеспокоенным. – Терпеть не могу вести переговоры с кем-то, кого нельзя увидеть и побеседовать лично. Когда я продаю человеку лошадь, я люблю смотреть ему прямо в глаза.

Хантингтон был целиком и полностью согласен с этим. Даже в наш век компьютерного анализа и телекоммуникаций, позволяющих передавать сообщения практически мгновенно, все равно ничто не могло заменить личные контакты. Успех самого Хантингтона в деловых кругах на пятьдесят процентов пришел к нему благодаря способности правильно оценивать своих конкурентов, своих служащих и своих клиентов – знать их силу и слабости, понимать их нужды и желания. И все это становилось возможным только после того, как пообщаешься с человеком лицом к лицу.

Он откинулся на спинку стула.

– Сомневаюсь, что Десо вообще заинтересован торговаться из-за лошади, мистер президент. Он националист до мозга костей. Из тех, которые любят повторять: "Франция для французов", и действительно имеют это в виду. Говорят, что именно он является той силой, которая стоит за этой сумасшедшей программой перемещения рабочих-иностранцев.

– Великолепно! – Теперь президент выглядел еще более обеспокоенным.

Сводки новостей из Европы были полны ужасающими картинами – поезда, груженные испуганными людьми, охраняемые солдатами и надрывающимися от лая псами, кровавые стычки в пылающих жилых кварталах и другие зловещие признаки того, что нарастающая волна расизма и ксенофобии грозит захлестнуть континент. И попытка установить контакт с человеком, которому это нравилось, похоже, была обречена.

Он взглянул в окно на розарий Белого дома, как будто пытаясь найти утешение в его безмятежной, залитой солнцем красоте. Затем он тяжело вздохнул и вновь повернулся к своему другу.

– А что насчет немцев?

– Ненамного лучше, – Хантингтон провел рукой по глазам, как будто прогоняя усталость, и начал детальное описание своих встреч в Берлине. Ни одна из них не была более продуктивной, чем те, которые состоялись в Париже. Большинство деловых людей и политических лидеров Германии хотели бы положить конец разрушительной экономической войне с Соединенными Штатами, Японией, Великобританией, но руки их были связаны внутриполитическими проблемами и заинтересованностью в тех сиюминутных выгодах, которые дают захваченные ими европейские рынки. Внимание Германии было сконцентрировано на внутринациональных проблемах, а не на необходимости честной конкуренции с бывшими союзниками, которые теперь оказались противниками в экономической войне. Пока Германия не сумеет взять под контроль массовую безработицу, отчаянный национализм и огромное количество фракций в политическом спектре страны, она будет довольно слабым актером на сцене международной политики.

В западной части страны высокие налоги и утрата заокеанских рынков медленно душили как старые, ключевые, так и жизненно важные новые отрасли экономики. Под защитой жесткого трудового законодательства потери рабочих мест были редки, но и новые рабочие места не создавались. В результате все больше и больше молодых людей оказывалось во власти тоски и безделья, которое как бы поддерживалось государством – некоторые на пособии по безработице, а другие в качестве "профессиональных" студентов в вечной погоне за никому не нужными и ничего не значащими степенями. В кругах этих людей усиливались радикальные настроения и беспокойство.

Восточные районы были в не лучшем состоянии. Несмотря на огромные суммы, вложенные в эти регионы после воссоединения, жители Восточной Германии, "восточники", все еще оставались нищими – страну по-прежнему душила безработица и серьезно беспокоили экологические проблемы, оставшиеся от сорокапятилетнего коммунистического бесправия. Вновь поднимали голову старые политические течения – освободившись от одной формы тоталитаризма, люди, как ни странно, требовали другой. Хотя неонацистские группы поддерживал пока лишь небольшой процент населения, они действовали теперь более открыто и жестоко. Флаги со свастикой все чаще открыто вывешивались в небольших деревнях и пришедших в полный упадок городах Восточной Германии.