Иван Сербин - Сделка Страница 95

Майор поднялся на четвертый этаж и оказался в просторном холле. Цветов здесь не было, не было вообще ничего из того, к чему он привык, когда лежал как-то раз в госпитале на обследовании. Пусто и по-своему даже нище. Казенная обшарпанная мебель, больные, спящие в коридорах на скрипучих койках, старенький, видавший виды телевизор, черно-белый, разумеется. Ну кто ж сюда цветной поставит?

На вопросительный взгляд медсестры Проскурин махнул рукой:

— Я в двенадцатый бокс.

— Вы к кому, товарищ? — поднялась она. — Время посещений уже давно закончилось.

— Девушка, — Проскурин продемонстрировал удостоверение, — я же вам сказал: в двенадцатый бокс.

Та, даже не взглянув на удостоверение, дернула плечом:

— Пожалуйста, проходите, — сказала с абсолютным безразличием.

Проскурин понял, что, если бы вместо него сюда пришли убийцы, она пропустила бы и их точно так же, даже не заглянув в документы. Ладно, разберемся.

Он прошел мимо пахучей столовой, из которой очень уж специфично тянуло смесью пайковой госпитальной снеди и лекарств — запах, присущий только больницам; мимо палат, за дверью одной из которых работал — видать личный — телевизор; мимо ординаторской и пожарного выхода. Вот одна из дверей открылась, и навстречу Проскурину вышел парень в полосатой пижаме и пластиковых шлепанцах-вьетнамках. Покрутив головой, гаркнул зычно:

— Маринк, Аркадий Аркадьевич просит, чтобы ему укол поставили.

Марина высунула из-за столика аккуратную белокурую головку и ответила лаконично:

— Перебьется. В девять всем буду ставить.

Парень вяло махнул рукой и буркнул себе под нос:

— Стерва! — Крутя в пальцах сигарету, зашаркал по коридору, придерживая второй рукой больной бок.

Проскурин хмыкнул.

Справа осталась перевязочная, ванная, затем, похоже, туалет — без вывески, но запах спутать сложно, — потом еще пара каких-то дверей, опять же без номеров и пояснительных табличек, а следом стеклянная, довольно опрятная, с надписью «БОКС № 12». Хорошо.

Проскурин постучал, и тут же из-за дверей донеслось:

— Ну заходи, заходи, чего стоишь-то?

Майор толкнул дверь и вошел.

Алексей полулежал на койке, почитывая старый номер «Юности». Увидев входящего Проскурина, он улыбнулся:

— Ну, как успехи, мил человек?

Проскурин неожиданно для самого себя улыбнулся в ответ:

— Нормально. А что не спрашиваешь-то, кто идет? Вдруг бы твой капитан пожаловал?

— Ха! Я ведь не дома за семью замками. Капитан стучать не стал бы. Просто вошел бы, и все. А таких вежливых, как ты, в этой больнице вообще нет. Кому стучать-то?

— Ну ясно. Хорошо мыслишь, дельно. — Проскурин придвинул больничный стул с красным инвентарным номером на поперечной перекладинке под давно вытертым сиденьем, присел, поправил халат. — Как чувствуешь себя?

— Ничего, сносно. Лучше, чем утром. Хоть температуру сбили, да и мутит меньше.

— Доктор сказал, что кровь тебе переливать не надо. Напугала меня аптекарша.

— Я знаю, — кивнул Алексей. — Они меня тут затретировали совсем своими уколами. Чувствую, когда выйду, смогу этим самым местом кирпичи ломать.

— Все равно рад за тебя. Разузнал я кое-что. И про тебя, и про себя. Много нового, интересного. — Проскурин в двух словах обрисовал ситуацию.

Тот посерьезнел:

— Ну надо же. А я-то думал, чего Поручик так орет? Смотрел, смотрел, ракет вроде не видно, а это, оказывается, я его сбил.

— Мало того, ты еще и двоих милиционеров застрелил, а третьего ранил. Опознал он тебя.

— Ну понятно. Меня бы так напугали, я бы и архангела среди чертей опознал. — Алексей вздохнул. — Ну и что делать думаешь?

— А что делать? Честно говоря, произошло именно то, чего я и боялся. Влипли мы с тобой по самые уши. Одни макушки торчат. Историю они, конечно, выдумали красивую. На слово тебе никто не поверит. Правда, существует полетная карта, и, я думаю, при случае мы ею воспользуемся. Ведь не сам же ты эту карту нарисовал. Наверняка тебе ее вручили в торжественной обстановке. И печать на ней, и подпись.

Алексей кивнул:

— Это единственное доказательство, которое у нас имеется.

Проскурин подумал секунду.

— Вот чего я боюсь, так это того, что выйдем мы на честного человека — примерно такого же, как я, — Проскурин снова усмехнулся, — он нам поверит, затем придет толстый дяденька в погонах с большими звездочками, возьмет полистать твое дело — ему ведь не откажешь, — а потом раз — фокус! Была полетная карта — не стало полетной карты. Аплодисменты.

— Что значит не стало? — не понял Алексей. — Куда же она денется?

— Ну и телок ты, Семенов Алексей Николаевич. Исчезнет твоя карта. Исчезнет, и все. Как Поручик. Где он? Был и нету. Потеряют или еще что-нибудь, а потом скажут, что ее и вовсе не было. И все наши с тобой доказательства рассыплются, как карточный домик. Ты, я думаю, получишь пятнашку, это в лучшем случае. В худшем — вышку. А я… Мне полегче будет. Я лет на восемь-десять поеду лес валить. Если, конечно, нам обоим посчастливится в живых остаться.

Алексей посмотрел на него и хмыкнул:

— Очень весело. Прямо умереть можно со смеху.

— А что теперь-то грустить? — В голосе Проскурина слышалась злая, немного натянутая веселость. — Сейчас действовать надо, а грустить будем потом.

— Котлету с хлебом будешь? — спросил вдруг Алексей.

— Чего? — опешил майор.

— Котлету. Несоленую. Невкусную. С черным хлебом. От ужина у меня осталась.

Проскурин вдруг захохотал. Громко, хлопая ладонями по коленям и вытирая слезы с глаз.

— Чего смешного-то? — тоже засмеялся Алексей. — Я подумал: мне тут, как буржуину, ужин прямо в постель подают, а ты небось голодный.

— Давай, — продолжая булькать смехом, сказал Проскурин.

Алексей вынул из тумбочки в изголовье упакованный в салфетку бутерброд и протянул Проскурину. Тот взял, развернул, внимательно осмотрел громадную и тонкую, как блин, котлетину, понюхал и впился в нее зубами, промычав:

— Правда, несоленая.

— А я что говорил?

— Все равно вкусно.

Проскурин быстро уничтожил бутерброд, вытер салфеткой пальцы и, скатав бумажный шарик, щелчком отправил его в урну у двери.

— Вот, уже можно жить. Спасибо.

— Не за что. На здоровье. Ты лучше скажи, что делать думаешь? — спросил Алексей, прищурившись.

— Кино смотрел «Место встречи изменить нельзя»?

— Ну смотрел.

— Так вот, момент, когда Жеглов с Шараповым об освобождении Груздева рассуждают, помнишь?

— О чем ты говоришь? — вздохнул Алексей. — Я уж не помню, как меня зовут, а ты про кино.

— Они там доказательств набрали кучу, трактовать их можно и так, и этак. И Жеглов Шарапову говорит: «Единственное неопровержимое доказательство — это Фокс». Он, мол, единственный и неповторимый свидетель. Так вот, друг ситный, у нас та же ситуация. Единственное доказательство — заметь, единственное и неповторимое, — это самолет. Найдем твой самолет — отмажемся, не найдем — придется всю жизнь в подполье бегать. Ты когда-нибудь в лесной избушке жил, вдали от цивилизации?

— Ты что, смеешься, что ли? — недоуменно покрутил головой Алексей.

— Кто здесь смеется? Я такое местечко знаю, закачаешься. Прямо в центре тайги, в Сибири. Никто никогда не найдет. Будем на медведей ходить. — Проскурин засмеялся. — Ну а если серьезно, то есть у меня пара зацепочек. Мой бывший приятель, а теперь просто коллега, помог кое-какие материалы достать. Если не возражаешь, пока время есть, посидим разберемся. Может, ты чего дельное подскажешь.

— Давай, — согласился Алексей. — Я, честно говоря, днем тут выдрыхся, если не считать, что на укрлы будили, так теперь сна ни в одном глазу. Все одно время коротать надо. Давай посмотрим твои документы.

Для начала они прошлись по сводке авиакатастроф. Список оказался достаточно коротким. Пятнадцать машин, из них пять — «МиГ-29М», включая самолеты Алексея и Поручика.

— Подожди-ка, — Алексей ткнул пальцем в один из пунктов — два «МиГ-29М». — Вот эти.

— А что с ними? — спросил Проскурин, глядя на указанные Алексеем самолеты.

— Мне бы отчет внимательнее поглядеть, — простонал Алексей. — Я бы тебе точно сказал, те это самолеты или не те.

— А что тебе в них не нравится? — не понял Проскурин.

— Смотри, в нашем случае комиссию видишь? Сивцов, Ромин и Быков.

— И что? — Проскурин посмотрел на собеседника.

— Да, в сущности, ничего особенного. У нас на взлете у одного «сухаря» движок заклинило, это еще когда я только сюда перевелся. Аварийная посадка была. В результате самолет сделал круг, вернулся на полосу, летчик чуть не погиб. Как и положено, приехала комиссия из округа — Ромин, Быков и Осташенко.

— Ну?

— Что «ну»? Приехали они, заглянули к техникам напять минут, а потом прямиком в штаб. Поболтали часок с командиром полка, в столовой офицерской потрапезничали и отбыли.