Марина Серова - Горячее дельце

Марина Серова

Горячее дельце

Телефонный звонок застал меня в тот ответственный для варки кофе момент, когда коричневая ароматная пена сначала медленно, а затем все быстрей и быстрей начинает подниматься, стремясь вырваться из кофеварки, и важно правильно угадать мгновение, когда необходимо снять ее с огня. Поэтому взять трубку было совершенно невозможно. В это злосчастное утро я уже лишилась почти всех своих денег, остаться еще и без кофе было бы совсем обидно. Тем более, что никаких важных для себя звонков я в данный момент не предвидела.

Кофе был готов после шестого звонка. Стало ясно, что человека, находящегося на другом конце телефонного провода, природа не обделила настойчивостью. Или я кому-то очень сильно понадобилась.

Трубку я сняла после седьмого звонка.

— Алло, — буркнула я с раздражением, простительным для женщины, в мгновение ока лишившейся немалых сбережений и не успевшей даже выпить кофе.

— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с госпожой Татьяной Ивановой.

Неприятный резкий голос принадлежал мужчине в возрасте за пятьдесят.

— Здравствуйте, ваше желание исполнилось. 

Глава 1

— Кому только нужны такие идиотские банки?

Этот риторический вопрос я задала сама себе, прочитав в утренней газете, пять минут назад доставленной почтальоном, что один из крупнейших и, как казалось, надежнейших банков нашего города, «Понтобанк», приостановил с сегодняшнего дня выплаты по вкладам юридических и физических лиц.

При этом мое собственное физическое лицо, которое я видела в зеркале старинного трельяжа, служившего украшением моей спальной, выглядело довольно кисло. И это было неудивительно, потому что именно в этом банке хранилась львиная доля моих сбережений, доставшихся не далеко не легким трудом, связанным к тому же с известным риском, неизбежным в профессии частного детектива.

Я отшвырнула газету и отправилась на кухню варить кофе. Настроение было испорчено с самого утра — Простите? — не понял мой собеседник.

— Вы разговариваете с госпожой Татьяной Ивановой.

— А-а, в этом смысле. Позвольте представиться, меня зовут Лев Владимирович Троицкий.

— Очень приятно, Лев Владимирович.

— Прошу меня извинить за столь ранний звонок. Я боялся не застать вас дома. Мне крайне необходима ваша помощь в одном деликатном деле. Я обратился к вам, будучи наслышан о ваших замечательных успехах в разрешении подобного рода проблем.

Так я и знала, очередной клиент. Если бы не сегодняшнее газетное сообщение, то скорее всего я бы отказалась. Хотелось немного отдохнуть. Но бедные люди не могут позволить себе быть такими разборчивыми.

— Я попытаюсь вам помочь, Лев Владимирович, — неохотно согласилась я, — но, очевидно, нам придется встретиться для уточнения деталей и условий нашего сотрудничества.

— Предлагаю встретиться на нейтральной территории, скажем, в кафе на берегу пруда в городском парке. Часиков в десять, то есть через полтора часа. Там сейчас довольно малолюдно, так что нам никто не помешает. Вы не возражаете?

— Не возражаю. Как мы узнаем друг друга?

— Я буду в коричневом костюме, а в руках буду держать черный зонтик.

— Хорошо, я к вам подойду. До встречи.

— Я приду пораньше и буду ждать вас с нетерпением.

Зонтик?

Положив трубку, я взяла чашку с кофе и подошла к окну. На сияющем голубизной августовском небе я не обнаружила ни малейших признаков туч или облаков.

Кофе безнадежно остыл.

Нет, сегодня явно не мой день. Но на встречу все равно идти придется.

Льва Владимировича Троицкого я легко узнала по его черному зонтику и коричневому костюму, а главное, потому, что, кроме него, в кафе абсолютно никого не было. Даже буфетчика.

Облик Льва Владимировича соответствовал моему представлению о нем, составленному по голосу. Он бы высок, сухопар и сутуловат. Толстые линзы очков в металлической оправе свидетельствовали о сильной близорукости их хозяина. Пресловутый черный зонтик служил одновременно тростью, что побудило меня несколько изменить в лучшую сторону мнение о сообразительности его владельца.

Он сидел за пустым столиком, нервно сжимая в руках массивную ручку стоявшего между колен зонтика, больше похожую на рукоятку шпаги.

Когда я приблизилась к столику, Лев Владимирович вежливо, хотя и несколько нервно, встал и поздоровался. После того как мы сели, он произнес:

— Простите, я не знаю вашего отчества.

— Можно без отчества, зовите меня просто Таней.

— Хорошо, Таня. В двух словах я изложу вам суть моей проблемы.

— Одну минуту, Лев Владимирович. Прежде, чем вы начнете свой рассказ, мне хотелось бы внести некоторую ясность в наши взаимоотношения, чтобы в дальнейшем избежать возможных недоразумений. Он кивнул головой.

— На данный момент я еще не дала согласия на ведение вашего дела. И это, как вы понимаете, вполне естественно.

Чтобы взяться за дело, необходимо иметь о нем хотя бы самое общее представление. Конфиденциальность нашего разговора я гарантирую в любом случае, но, тем не менее, старайтесь избегать в предварительном рассказе возможных секретов, как ваших собственных, так и третьих лиц. Это во-первых, а во-вторых, я должна предупредить вас, что мои услуги стоят недешево.

— Сколько?

— Двести долларов в сутки, плюс текущие расходы. Аванс в размере пятидневной оплаты.

Лев Владимирович спокойно кивнул головой:

— Я полагаю, что такая сумма не является чрезмерной. И даже готов выплатить премию в случае успешного завершения дела.

Я в очередной раз убедилась, что внешность обманчива: Лев Владимирович совершенно не производил впечатление богатого человека.

Я пожала плечами:

— Тогда можно переходить к сути дела. Лев Владимирович секунду помедлил, взглянул в сторону появившегося за стойкой толстяка-буфетчика и предложил:

— Не хотите что-нибудь выпить? — Пожалуй, чашечку кофе.

Он опять кивнул, поднялся и подошел к буфетной стойке: в кафе было самообслуживание.

Вернулся он с чашкой кофе и стаканом, наполненным до половины чем-то янтарно-коричневым, похожим на коньяк. Кофе он поставил передо мной, а из стакана отпивал по глоточку в течение всего нашего разговора.

Не знаю, каков был коньяк, но кофе был отвратительный — растворимый, чего я вообще не люблю, да в придачу сильно пережженный, что делало его практически непригодным к употреблению.

— Дело заключается вот в чем, — неторопливо начал свой рассказ Лев Владимирович, — несколько дней назад я был вынужден выступить в качестве эксперта в одной сделке по купле-продаже довольно дорогой картины. Следует заметить, что по профессии я искусствовед. А если быть совершенно точным.

Я одобрительно кивнула головой, и он продолжил:

— Моей задачей было оценить подлинность продаваемой картины. Иногда это бывает нелегко сделать и в благоприятной обстановке, искусство фальсификации художественных ценностей, к сожалению, в наше время достигло высокого совершенства, а при тех обстоятельствах… впрочем, об этом я уже говорил. В итоге картина была приобретена, деньги, и немалые, были уплачены, а через некоторое время, в спокойной обстановке, я с ужасом обнаружил, что это явная и, что самое прискорбное, довольно грубая подделка.

Лев Владимирович замолчал, обиженно насупив брови. Было видно, что вновь нахлынувшее негодование на подлых обманщиков мешало ему говорить. Он попытался взять себя в руки, сделав хороший глоток из стакана, и это ему в конце концов удалось.

— Признаюсь, несколько дней я не решался сообщить правду хозяину картины. А когда сообщил, то… об этом лучше не вспоминать.

Он опять разволновался и, видимо, стремясь успокоиться, допил свой стакан одним глотком.

— Короче говоря, мне дали неделю сроку на розыски аферистов, а потом в отношении меня будут приняты, как мне было сказано, «меры».

— И что же это за меры?

— Об этом я могу только догадываться, — мрачно изрек мой собеседник.

— А почему вы и ваш клиент не обратились в милицию?

Ответ на этот вопрос был для меня почти очевиден, но хотелось услышать его из собственных уст Льва Владимировича. Судя по тому, как он замялся, моя догадка была недалека от истины.

— Понимаете, права продавца на ее владение были, мягко говоря, сомнительны.

— В переводе на русский это означает, что картина краденая. Не так ли?

— Весьма вероятно, — нехотя выдавил из себя кандидат искусствоведения.

Наступило тягостное молчание.

Лев Владимирович рассказал все, что считал нужным, а я, признаться, не знала, что ему ответить.

Было совершенно очевидно, что история эта из разряда «вор у вора дубинку украл». Примерно было понятно, что за публика скупает картины и собирается принимать свои специфические меры. Можно себе представить, что это будет отнюдь не арбитражный суд. Так что уныние Льва Владимировича также легко понять.