Дело Марины Мнишек - Михаил Исаакович Роговой

Дело Марины Мнишек

Между собой они называют его «Дело Марины Мнишек».

Вот оно лежит передо мной — несколько разбухших папок-томов, — подписанное старшим следователем Иннокентием Пахомовым, с аккуратно подшитыми (Иннокентий Петрович аккуратен) протоколами осмотра мест происшествий, допросов свидетелей, фотоснимками, заключениями экспертов.

Я складываю папки горкой, сейчас их унесут из Управления. Конечно, удобнее иметь их под рукой, но я и без этого напишу свою повесть. Я изменю в ней фамилии действующих лиц, названия улиц и площадей города, но сами эти «лица» для меня живые люди, а город, как ни изменяй названий его улиц и площадей, — все равно останется моим городом.

Да, события, о которых пойдет речь, я не вычитала из дела («такого-то начато, такого-то окончено…»), а пережила сама, они оказались, может быть, самыми значительными в моей жизни, то, о чем я сейчас собираюсь рассказать, — это и обо мне тоже.

«На шоссе обнаружили труп неизвестного…»

Так, теперь я знаю, чаще всего и начинаются подобные истории, хотя, признаюсь, раньше сама бы обвинила автора детектива в том, что он пользуется литературным приемом, мягко говоря, не новым. Но что поделаешь, именно  т а к  происходит в  ж и з н и: на диспетчерском пульте дежурной части Управления внутренних дел зажигается крохотная алая лампочка, и взволнованный голос громко — его слышно всем находящимся в комнате — сообщает: «Обнаружен труп…» (Это позвонили по «02» или из районного отделения милиции, или сообщал патруль — по рации, установленной на мотоцикле). Дежурный по городу подает сигнал тревоги, и уже через несколько минут к месту происшествия мчится милицейская машина с оперативной группой.

События, о которых пойдет речь,  т а к  и начинались: поздний вечер, пустынное шоссе… В желтых лучах автомобильных фар мелькнула человеческая тень, раздался короткий крик, скрип тормозов. Шофер выскочил из машины и склонился над распростертым телом. Спустя минуту машина развернулась и исчезла в темноте. А на шоссе остался труп…

ГЛАВА 1

Новое здание библиотеки имени М. Ю. Лермонтова — многоэтажное, стекло и пластик, шедевр современной архитектуры, если судить по макету, — строится уже несколько лет, а пока библиотека ютится в старом двухэтажном особняке с колоннами и в прилепившихся к нему еще более ветхих деревянных пристройках. В одной из пристроек располагается абонементный отдел. Поднявшись на крылечко и пройдя коридор с низким потолком, попадаешь в большую комнату, заставленную стеллажами с книгами и подшивками старых газет. Здесь выдают книги на дом.

Ожидая, пока подойдет ее очередь, Валентина с разрешения библиотекарши обычно брала со стеллажа какую-нибудь тяжелую газетную подшивку и не спеша листала ее, выхватывая глазами строки сообщений и телеграмм, когда-то пахнувшие типографской краской, а теперь уже выцветшие, но все еще волнующие воображение. Она представляла, как люди читали эти строки, не зная еще, чем события кончатся…

Но сегодня очереди, собственно, не было. Часы на стене показывали половину одиннадцатого, до закрытия библиотеки оставалось тридцать минут. Впереди Валентины стояла только одна женщина, немолодая, полная; по-видимому, она была простужена (в такую-то жару!..), потому что все время прикладывала к носу платок, посапывала, стеснялась этого и нетерпеливо поглядывала на дверь в соседнюю комнату, куда вышла библиотекарша — проверить, не поступили ли заказанные книги. За Валентиной (Валентина — это я, просто некоторые главы этой истории мне удобнее писать от третьего лица) стоял парень в светлой тенниске.

Парню, видно, было скучновато. Во всяком случае, он заговорил первый — о небывалой жаре сегодня, о том, что душно даже сейчас, когда, казалось, с гор должна спуститься ночная прохлада, но нет — душно и душно, быть грозе! Он встряхивал светлой стриженой головой с маленьким чубом и весело щурил серые глаза, так весело, что было ясно, — жара тут ни при чем и душный вечер тоже, просто ему наскучило стоять, а рядом девушка… Впрочем, он сам откровенно признался во всем, едва перекинулся с Валентиной несколькими словами, и разговор дальше пошел у них легкий, шутливый, в котором каждая фраза все же имеет особое значение, потому что люди пока не знакомы и слова их помимо прямого смысла служат средством «узнавания другого…». Он улыбнулся:

— Я тоже умею угадывать.

— Почему «тоже»? — удивилась Валентина.

— Вы правы, непонятно… Ведь это как бывает: в голове у человека проносится длинная цепочка рассуждений, прежде чем сформулируется мысль, которую он произносит вслух. Обо всей цепочке собеседник ничего не знает, сам ход умозаключений, самое главное остается для него скрытым… Видите, какое понадобилось вступление, чтобы объяснить, что вы Эсмеральда… Что я подумал: вы как Эсмеральда — смуглая и тоненькая. Вам бубен в руки, ей-богу, и цыганское платье. И можете гадать по ладони!.. А я тоже умею угадывать: вы, например, по профессии врач-психиатр.

— Вижу, вам очень хочется знать, кто я по профессии?

— Я уже сказал… Я умею угадывать!

Валентина рассмеялась.

— Нет, я не психиатр. И вообще не врач.

— Кто же вы?..

— Не все ли равно?

— Теперь — не все… Секрет?

Разумеется, никакого секрета в том, что Валентина журналистка и работает в местной газете, не было. Было другое… Валентина знала уже по опыту, что люди считают профессию журналиста особенной, она и сама считала ее такой и гордилась принадлежностью к журналистскому клану. Иногда, разговаривая с ничего не подозревающим человеком, она как бы случайно, мимоходом роняла несколько слов о редакции, но этого бывало достаточно, чтобы ее собеседник, вдруг догадавшись, восклицал: «Так вы журналистка!» Ей льстило и это «Т а к  в ы  ж у р н а л и с т к а!» и то, что после собеседник смотрел на нее совсем иначе. А недавно прибавилось еще одно обстоятельство: в газете — в пяти последних номерах — печатался ее очерк о работниках милиции. Теперь уже восклицали: «Вы Валентина Архипова?.. Та самая?..» — и слышать это было приятно…

Впрочем, она бы «запрезирала» себя, если бы до нее вдруг дошло, что и она, пусть чуточку, а тщеславна (но это было именно так — рассказывать о себе, так все без утайки!). Валентина всегда в этих случаях объясняла свой поступок какой-нибудь другой причиной, она считала, что прямо не сказала о том, что журналистка, из скромности или почему-либо еще. Сегодня, например, она решила, что ничего не скажет этому доброжелательному парню о своей профессии, потому что он, конечно, начнет ее расспрашивать, а она устала.

Она и в самом деле устала: весь сегодняшний — воскресный — день, по совету полковника, она дежурила с