Патриция Вентворт - Ускользающие улики

Патриция Вентворт

Ускользающие улики

Анонс

Начало очень напоминает один из женских романов, которыми так увлекается Дженни. Эмоциональная описательная сцена, рисующая девушку среди природы, не настраивает читателя на предвкушение деревенских тайн и жестоких убийств. Розаменд не будет играть в романе сколь-нибудь важной роли для детективного сюжета, зато сад вокруг Крю-хауса оказывается символичным для всего повествования. По мере развертывания сюжета сад отражает практически все темы: сначала уединение и отстраненность от внешнего мира, характеризующее как Розаменд, так и в конечном счете убийцу, затем сумрак и покров тайны, а впоследствии и родовые корни, уходящие вглубь веков традиции, некоторые из которых, как впоследствии выясняется, не терпят света дня.

И даже когда романтическое начало, отражающее темы деревенской жизни XIX века, сменяется более знакомой нам прелюдией поиска знакомых и родственников, которые могут пригласить мисс Силвер и Фрэнка Эбботта и обеспечить им должную репутацию среди местных жителей, разнообразие сменяющих друг друга ситуаций и ответвлений сюжета делает книгу особенно увлекательной. Причуды деревенских женщин, «стэйплтоновский» образ Генри, патриархальность жизни в Крю-хаусе, чередующиеся с разговорами об утечке информации и слухами о пропаже драгоценностей создают калейдоскопический узор, не позволяющий скучать среди уже привычных персонажей.

Более того, почти до самого конца с трудом удается свести воедино все происшествия и придти к выводу относительно настоящего мотива преступления. Искушенный читатель сразу проведет аналогии с «Смерть на Ниле» (см, том 7 наст. Собр. соч.). В «Ускользающих уликах» эта тема подана с неменьшим хитроумием и изобретательностью. Разве что вызывает легкое сомнение умение двух человек длительное время скрывать продолжающиеся между ними отношения. (Ход, очень характерный для миссис Кристи.) Образ старой женщины — главы семейства — с твердым, почти тираническим, характером, часто встречающимся в сериале (начиная с «Китайской шали»), в какой-то мере противопоставляется мисс Силвер. Здесь это противоречие особенно бросается в глаза, и подруга мисс Силвер, Мэриан Мерридью, подытоживает данный моральный посыл книги: "Глупо жить лишь прошлым, как она. В конечном счете, все эти дома, картины, мебель — только вещи, а главное — люди, о них надо заботиться. Высокомерные и гордые часто оказываются у разбитого корыта, и мы не удивляемся, когда в конце романа мисс Силвер прямо заявляет, что мисс Крю ей сразу не понравилась.

Последние главы «Улик» выразительно демонстрируют, как гордость понуждает человека продолжать настаивать на своем превосходстве даже ценой собственного рассудка.

Обычным недостатком поздних «сильверовских» романов является неадекватность объяснений, как именно было раскрыто преступление. Снова мы должны полагаться больше на инстинкт мисс Силвер, понуждающий ее оказаться в нужном месте в нужное время, нежели на ее дедуктивные способности, и в этом отношении она никогда не сможет по-настоящему соперничать с классическими фигурами детектива вроде Холмса или отца Брауна. Ее работа, как всегда, лежит в более практических областях.

Вышел в Англии в 1953 году.

Перевод выполнен М. Николаевой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Глава 1

Розаменд гуляла в роще. Смеркалось. Осенний ветер давно сорвал листья с ветвей и расстелил их мягким ковром по земле. В последние дни так часто шли дожди, что листья отсырели и не шуршали под ногами. Роща начиналась сразу за садом. У входа в нее словно два стражника стояли два могучих дуба. Стоило их миновать, и Розаменд казалось, что нет больше ни поместья, ни сада, ни дома, ни дороги, от которой к дому ведет извилистая аллея. Здесь можно о них забыть. Старая добрая пословица: с глаз долой — из сердца вон. Не видишь дороги — не важно, кто по ней проехал. Не видишь дома — не важно, кто там живет. Будь то старинный род Крю, отведавший богатства и славы, или мисс Лидия Крю, родившаяся, когда их не осталось, и ведущая скучную жизнь, полную тоски по утраченному. Будь то Розаменд и Дженни Максвелл или, быть может, кто-то другой, кто будет тут жить после них. Здесь, в роще, обо всем этом можно забыть. Здесь нет дома, где полагается почитать традиции и прислуживать, покорно преклонив колени. Здесь нет ни прошлого, ни будущего. Только земля, на которой растут деревья, и купол неба над ними. Поэтому Розаменд и гуляла в роще: здесь она могла хотя бы ненадолго укрыться от бесконечных забот. С шести утра она уже на ногах и почти без передышки хлопочет по дому — и так до позднего вечера, когда можно наконец добраться до постели и заснуть. Ей как воздух нужны эти спасительные минуты забвения. Розаменд выкраивает хоть несколько, потому что давно поняла: без них ей не выдержать. Ей необходимо хотя бы ненадолго забыть про свои обязанности. Про то, что она должна открывать парадную дверь, писать письма, делать покупки, быть у всех на побегушках и еще вести хозяйство. Позабыть…

Но есть та, о ком позабыть она не может. Ни на миг не может она позабыть о Дженни, ибо Дженни живет в самом ее сердце, а от сердца не убежишь. И теперь Дженни как будто идет с ней рядом. Но это лишь желанная, но несбыточная мечта: сама Дженни ни за что бы не пошла в сумерках бродить по сырой роще, где одни голые сучья под тусклым небом. Златокудрая Дженни любит тепло, яркие краски и яркий свет, она любит музыку, голоса, жаркий огонь в камине. Ей непонятно, почему Розаменд бежит от этого уюта через мокрый сад в безлюдную рощу. Но она уже давно сделала для себя вывод: взрослые поступают порой очень странно. А теперь, когда Дженни стала уже почти взрослой, она точно знает, как бы поступила сама. Она бы не сидела безвылазно в этом поместье, если бы ей позволили действовать самостоятельно. Она бы отправилась в Лондон, поселилась бы жить на самом верхнем этаже самого высокого здания и, затаив дыхание, каталась бы на лифте: взлетала бы вверх, потом неслась вниз. Это такая машина — нажал кнопку и лети куда хочешь, на любой этаж… Она бы писала книги, которые все бы захотели купить, они принесли бы ей тысячи и тысячи фунтов; у нее больше не болела бы спина и она каждый день ходила бы на танцы в самых красивых в мире платьях. Конечно половину денег она бы отдавала Розаменд, ведь ее она бы непременно забрала с собой. Без нее Дженни не справится — пока еще, пока не вырастет совсем, а это случится только через пять-шесть лет, когда ей исполнится восемнадцать, или хотя бы семнадцать. Еще ужасно долго ждать!

Отойдя подальше от опушки, Розаменд остановилась и долго рассматривала узор из черных ветвей на фоне темнеющего неба. Вдруг что-то маленькое и пушистое метнулось мимо ее ног. Вслед бесшумно пронеслась сова, белая как облако.

Пронеслась и исчезла, будто видение. Вдалеке часы деревенской церкви еле слышно пробили шесть. Жадно вдохнув холодный влажный воздух, Розаменд пошла к стражам-дубам и, миновав их, вернулась к невеселой действительности.

Глава 2

Через боковую дверь по темному коридору Розаменд прошла в холл, слабо, точнее говоря, тускло освещенный единственной лампочкой. Большой камин, похожий на черную пещеру, лестница наверх, растворенная во мраке, дверь с тяжелыми засовами, за такими держат арестантов, а еще такие служат непреодолимым препятствием для верного возлюбленного… Дженни постоянно упоминала ее в своих рассказах хотя и побаивалась ее, как побаивалась и предков, смотревших сквозь полумрак с портретов на холл, где они некогда ходили, говорили, шутили, любили и ненавидели.

Так это все воспринималось Дженни, но не Розаменд.

Как только Розаменд покидала рощу, ей уже было не до игр воображения. В холле темень, потому что электричество — удовольствие дорогое. Мисс Лидия Крю, потратив на его проведение громадную, по ее словам, сумму, теперь велит пользоваться им как можно реже. Сколько денег действительно ушло на него, кроме самой мисс Крю никто не знает. Но дом она желает поддерживать на должном уровне, хотя на огромную, по ее словам, оплату прислуге денег не напасешься. Старинная мебель должна быть отполирована, старинное серебро начищено до блеска, а поскольку кухарка миссис Болдер и две девушки, приходящие на день из деревни, явно не справляются с требованиями хозяйки, доделывать то, что они не успели, обязана Розаменд.

Проходя через холл, Розаменд услышала стук в массивную парадную дверь. Если бы позвонили в звонок, миссис Болдер, возможно, услышала бы и открыла, а возможно, и нет. Как ее ни просили, она была глубоко убеждена, что открывать парадные двери — не ее забота. Для этого раньше существовал дворецкий или, в конце концов, горничная. То, что теперь это приходится делать мисс Розаменд, повергало миссис Болдер в ужас. Она не привыкла к такому. До чего они дожили! Лично она согласилась бы открывать дверь с черного хода, и то лишь в крайнем случае.