Николай Леонов - Агония

Леонов Николай

Агония

Николай Леонов

Агония

Глава первая

СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕПЬЮ

Начался сентябрь, но солнце палило нещадно, и Москва походила на Ялту в июле. На бульварном кольце деревья опустили пожухлые листья, пыль покрывала тротуары и булыжные мостовые. Люди старались на улицу не выходить и, затаившись в квартирах и учреждениях, бессильно обмахивались газетами и безрассудно пили теплую воду. Редкие прохожие перебегали залитую солнцем мостовую, будто она простреливалась, жались к стенам в поисках тени. Извозчики дремали в пролетках, лошади, широко расставив ноги, спали, не в силах взмахнуть хвостами и прогнать ленивых мух. Даже совбур, которому в эти годы нэпа надо было ловить счастливые мгновения, откладывал дела на вечер и ночь, а днем отсыпался.

Около трех часов, когда асфальт начал пузыриться ожогами, а тени съежились, в городе появился ветерок. Порой останавливаясь в нерешительности, он прошелся по городу, шмыгнул в подворотни, затаился, выскочил, уже уверенный и нахальный, бумажно зашелестел листвой деревьев, на круглых тумбах дернул заскорузлые афиши и погнал по булыжной мостовой застоявшуюся пыль.

В это время по безлюдному переулку тяжело шагали трое мужчин. Двое, прижимаясь плечами друг к другу, шли под ручку, третий, в промокшей от пота гимнастерке, с раскаленной кобурой на боку, держался на шаг позади. Идущие под руку выглядели странно. Один - в скромной пиджачной паре, в сапогах с обрезанными голенищами. Второй - в смокинге и крахмальной манишке, в лакированных штиблетах. Первый был смуглолиц, волосы короткие, черные и блестящие, скулы широкие, глаза под густыми бровями чуть раскосые, и не было ничего странного в том, что он носил кличку - Хан. Его спутник выглядел моложе, хотя они были одногодки - ровесники века, - выше среднего роста, так же сух, жилист и широкоплеч, но белобрыс и голубоглаз, с девичьим, даже сквозь пыль проступающим румянцем. И кличку его - Сынок придумал человек неостроумный.

- Что решил? - спросил он, облизнув рассеченную губу.

- На мокрое не пойду, - выдохнул Хан, глядя под ноги.

- На своих двоих в академию, к дяде на поруки? - Сынок поднял голову, взглянул на выцветшее небо, по которому на город наползала туча.

- У него же власть на боку, - имея в виду конвоира, ответил Хан. Позови его.

Сынок остановился, достал из кармана папиросу и, добродушно улыбнувшись, сказал:

- Начальник, дай огоньку.

- Почему не дать? - советуясь сам с собой, конвоир пожал плечами, похлопал по карманам, достал коробок.

Сынок нагнулся, прикуривая, а Хан ударил конвойного кулаком по голове, будто прихлопнул. Тот взглянул недоуменно, упал на колени, затем безвольно свалился на бок.

Сынок и Хан, тесно прижимаясь друг к другу, бросились в проходной двор, и в переулке стало пусто, лишь конвойный лежал на боку, будто пьяный, и ветер припорашивал его пылью. Туча ползла, погромыхивая, несла с собой тьму, как бы пытаясь скрыть происшедшее в переулке. Ветер притих. Одиночные капли ударили по мостовой. Конвойный сел, держась за голову, потом с трудом поднялся, оглянулся.

Дождь упал отвесный, прямой, мгновенно вымыл дома, ручьями ринулся вдоль тротуаров, все шире разливаясь по мостовой. Потоп, обрушившийся на

Трубную, начинался где-то на улице Воровского. Здесь, у аристократического особняка, воды было еще немного, она медленно наплывала на Арбатскую площадь, где соединялась с ручейками, спускавшимися с Гоголевского бульвара, и уже речкой направлялась по трамвайной линии "А", которую москвичи звали "Аннушкой". У Никитских ворот образовалось озеро, оно стекало по Тверскому бульвару, мимо Горсуда, у памятника Пушкину раздваивалось, часть воды уходила направо по Тверской, а основной поток продолжал бег по рельсам "Аннушки", пересекал Петровку и выливался на Трубную площадь. Здесь путь ему преграждал вздыбившийся горбом Рождественский бульвар, который сюда же сливал воду, накопленную на Сретенке. Трубная оказалась на дне моря.

- И настал конец света, - сказал Сынок философски, глядя на затопленный до подножки трамвай и накренившуюся набок и готовую вот-вот упасть афишную тумбу.

Беглецы сидели в небольшой закусочной, двери которой распахнул нэп. Обычно полупустая, сейчас она была набита мокрой и шумной публикой. Люди, ничего не евшие в жару, жадно уничтожали сосиски и пиво. Хан и Сынок, попавшие сюда одними из первых, оказались зажатыми в самый дальний угол, у окна. Было душно и сыро, как в предбаннике, никто не обращал внимания на смокинг Сынка и обтрепанный пиджачок его соседа. Правая рука одного была пристегнута к левой руке другого стальными наручниками. Скованные руки беглецы, естественно, держали под столом. Хан смотрел на окружающих угрюмо и настороженно. Сынок же, улыбаясь, зыркал голубыми глазами и по-детски шмыгал носом.

- Простудился, вот незадача, - сказал он весело, ткнул своей кружкой в кружку соседа. - Тебя как звать-то? Мы ведь теперь братья, даже ближе, - он дернул под столом рукой, натянул цепь.

- Хан.

- Батый? - Сынок подмигнул. - Видать, что ты косоглазому татарину родственничек. Не иначе, твоя какая-то бабка приглянулась татарчонку, - он говорил быстро, блестел белыми зубами, глаза его, только что наивные и дурашливые, изучали соседа внимательно, чуть ли не царапали, пытаясь заглянуть человеку внутрь.

Сынок неожиданно отставил кружку, распахнул Хану ворот рубашки, потянул за цепочку, вытащил крестик.

- Хан, Хан, - повторил он, - а крестили как?

- Степаном, - Хан медленно улыбнулся, и лицо его просветлело, на щеке образовалась ямочка. - Один я в роду такой чернявый, батя и брательники вроде тебя.

- А меня Николаем окрестили, среди своих Сынком кличут, - радостно сообщил Сынок, однако взгляда цепкого не опускал, разглядывал Степана внимательно и был осмотром явно недоволен. - Значится, Степан и Николай. Два брата акробата. Тебя что же, Степа, взяли от сохи на время?

- Что? - спросил Хан.

- По-свойски не кумекаешь? Я спрашиваю, мол, случайно погорел, не деловой? - Сынок выпил пиво, отставил пустую кружку.

Хан не ответил, лишь плечами пожал, разгрыз сушку, тоже допил пиво и спросил:

- Как расплачиваться будем? У меня в участке последний целковый отобрали.

- Это беда так беда, - Сынок взял со стола вилку. - Придержи полу клифта, - подпарывая полу, говорил: - Последнее только ты. Хан, от широты души отдать можешь, - он справился с подкладкой и положил на стол два червонца - деньги по тем временам солидные. - А вот как мы браслетики сымем?

Хан осмотрел вилку и сказал:

- Придержи, деловой.

Сынок держал вилку, а Хан начал откручивать у нее зубец, именно откручивать, будто тот и не был железным.

- Пальчики у тебя вроде стальные, - глядя на манипуляции Хана, восхищенно сказал Сынок.

- Соху потаскаешь, обвыкнешься, - Хан отломал зубец и согнул об стол в крючок, затем опустил руку под стол и вставил крючок в замок наручника.

Глядя в потолок и шевеля губами, будто читая там какие-то заклинания. Хан через несколько минут вздохнул облегченно и положил на стол свободные руки. Потирая натруженную кисть, он посмотрел в окно и сказал:

- А вот и распогодилось.

Дождь действительно кончился, просветлело. Публика потянулась к дверям, некоторые разувались, подворачивали брюки. Хан поднялся, взял со стола червонец, другой подвинул Сынку и сказал:

- Бывай, - и шагнул к выходу.

Сынок схватил его за рукав.

- А я? Кореша бросаешь, подлюга? - он брякнул цепью наручника, который охватывал его руку.

- Сунь в карман и топай себе, дружки тебе бранзулетку снимут, равнодушно ответил Хан. - Ты деловой, а я от сохи - нам не по дороге.

- Тебе лучше остаться, - медленно, растягивая слова, сказал Сынок.

- Не пугай, - Хан улыбнулся, лицо его вновь просветлело, но глаза были нехорошие, смотрели равнодушно.

Сынок его отпустил, взял со стола крючок, сделанный из вилки, и сказал:

- Я к тебе предложение имею. Сядь, - он ударил кружкой по столу и, когда мальчишка-половой подбежал, сказал: - Подотри и принеси, что там из отравы имеется.

Мальчишка фартуком вытер осклизлый стол, забрал пустые кружки и исчез. Хан взял крючок, опустил руки под стол, звякнул металлом и положил наручники Сынку на колени.

- Прибереги на память, деловой.

- Ты памятливый, - Сынок спрятал наручники в карман. - Не простой ты, мальчонка, совсем не простой, - он рассмеялся.

Хан тоже улыбнулся.

- Простых либо схоронили, либо посадили... - он замолчал, так как подошел хозяин заведения, который, поклонившись, спросил:

- Желаете покушать, господа хорошие? - он протер и без того чистый стол. - У нас не ресторация, но по-домашнему накормим отлично-с.

Закусочная опустела, лишь за столиком у двери пил пиво какой-то оборванец. Смокинг Сынка внушал хозяйчику уважение, и он смотрел на молодого человека подобострастно.

- Колбаса изготовлена по специальному рецепту, можно с лучком пожарить, грибочки, огурчики из подпола достанем-с...