Джо Алекс - Третий король

Джо Алекс

Третий король

Те, что сошлись темной ночью,

поклялись совершить свое страшное дело.

Черным цветком расцвело злодеянье в сердцах их.

Кровь пролилась. Сгинул король без следа.

Глава первая, в которой известный торговец картинами ищет того, кто бы мог продать третьего короля

У господина Гомеса был сегодня трудный день, поэтому он уснул сразу после взлета. Когда он открыл глаза, уже светало. Отодвинув белую занавеску, господин Гомес выглянул в иллюминатор. Внизу вплоть до самого горизонта расстилалась бесконечная темносиняя равнина. Гомес опять оперся затылком о мягкую подушечку, прикрепленную к спинке кресла, и посмотрел на часы. Через несколько минут Атлантический океан под крыльями самолета исчезнет, а на его место вплывет старая седая Европа.

Порхая от кресла к креслу и изящно балансируя подносом, к Гомесу приблизилась стюардесса.

Кофе или чай? Господин Гомес предпочел бы кофе, если, конечно, это не затруднит мадемуазель. Ничуть! С большого подноса она сняла поднос поменьше. Булочки, джем, масло? Еще что-нибудь? Нет, решил господин Гомес, с него достаточно. Держа подносик обеими руками, он поднял голову и с улыбкой поблагодарил стюардессу. Его темно-оливковое лицо и гладко причесанные черные волосы составляли приятный контраст с седоватыми висками. Стюардесса была высокой стройной блондинкой с ярко-голубыми глазами и розовой кожей. Гомеса всегда тянуло именно к таким женщинам, может быть, поэтому он заказал еще и рюмочку коньяку.

— Коньяк бодрит мозг, верно?

— Да, месье. Сейчас подам.

Она улыбнулась и отошла к следующему ряду кресел, где уже тоже просыпались пассажиры.

Гомес выпил кофе, съел две булочки, намазанные тонким слоем масла и густо — джемом, выпил коньяк и закрыл глаза. Его лицо посерьезнело. Он думал о важном и неотложном задании, которое заставило его спешно уложить чемоданчик и перелететь через Атлантику, чтобы как можно быстрее оказаться в Штутгарте.

Кажется, он все же выпил одной чашкой кофе меньше, чем следовало, потому что опять уснул. А когда проснулся, то самолет уже заходил на посадку в парижском аэропорту. Какое-то время Гомес сидел с закрытыми глазами, пытаясь понять, где он находится. Придя, наконец, в себя, он вздохнул. Ответа на свою телеграмму Гомес не получил. Да, собственно, и не ожидал. Если Грубера не окажется в Штутгарте, он полетит за ним хоть на край света.

Гигантский «боинг» медленно подкатил к низкому стеклянному зданию аэропорта. Выходя, Гомес сказал несколько приветливых слов стюардессе, которая стояла на трапе и прощалась с пассажирами милым взглядом и легким наклоном коротко стриженной, светловолосой головки. Потом он протянул свой паспорт вежливому пограничнику. Тот проинформировал его, что «каравелла» в Штутгарт уже готова к полету и поднимается в воздух через четверть часа. Нет, месье Гомесу не требуется ничего оформлять, это обычный транзит через Францию. Да, вон тот самолет с синей полосой.

Сонливость оставила Гомеса. К счастью, в Европе оказалось тепло. Небо над утренним Парижем было ясным, без единого облачка, и на пути в Штутгарт им не повстречалось ни одной тучки, если не считать нескольких белых барашков, несущихся высоко в небе. Едва Гомес успел выпить две чашки кофе, как они уже были на месте.

Пройдя паспортный контроль, он вышел из здания аэропорта и нетерпеливым жестом подозвал такси. Потом, вынув записную книжку, вслух прочитал адрес. Там, где он затруднялся в немецком произношении, он для верности выговаривал по слогам. Водитель кивнул.

— Быстро, — сказал Гомес, — как можно быстрее. Заплачу вдвойне.

— Будет исполнено.

Машина покатила по шоссе, ведущему в город. Через десять минут они уже ехали по широкой улице предместья, окаймленной садами с видневшимися в их глубине белыми стенами вилл. Водитель сбавил скорость.

— Это где-то здесь. — Он резко затормозил и остановился у тротуара.

— Да-да.

Гомес быстро полез в карман, извлек оттуда несколько купюр, поколебался немного, посмотрел на счетчик и протянул шоферу пять долларов.

— Премного благодарен! — Гомес не успел даже коснуться дверцы, как шофер с глубоким поклоном уже открывал ее.

— Вас подождать?

— Нет-нет.

Гомес, подхватив чемоданчик, выскочил из машины, но тут же опомнился. Теперь спешить некуда. Если Грубер дома, то никуда он не денется.

— Не ждите, — добавил он уже спокойнее и махнул водителю рукой в серой перчатке.

Подойдя к решетчатой калитке с позолоченными верхушками прутьев, он хотел позвонить, но случайно задел красивую кованую ручку. Калитка подалась.

Гомес широко раскрыл глаза: это обстоятельство почему-то насторожило его. Войдя во двор, он зашагал по посыпанной гравием дорожке к современному, красивому, ослепительно белому дому, утопавшему в цветущем кустарнике. Увидеть нечто подобное под довольно-таки холодным европейским небом, да еще в конце лета, Гомес никак не предполагал.

Он подошел к дому, и двери бесшумно растворились, прежде чем Гомес приблизился к ним. На пороге стояла молодая горничная в черно-белом наряде, светловолосая, стройная. Гомес невольно улыбнулся. Девушка очень походила на стюардессу, с которой он распрощался два часа назад.

— Могу я поговорить с господином Грубером?

— Я узнаю. Как доложить?

Гомес положил на поднос, который держала в руке горничная, свою визитную карточку. Девушка наклонила голову и отступила в сторону. Он вошел и очутился в прохладном приятном полумраке.

— Обождите, пожалуйста. — Она едва заметным движением указала на высокое простое кресло, стоявшее в холле, и исчезла за стеклянной дверью, не пропускавшей ни звука.

Гомес не стал садиться, а, помахивая кейсом, подошел к камину. Глаза его, успевшие свыкнуться с неярким освещением комнаты, остановились на фламандском натюрморте в простой золоченой раме: бокал и бутылка странной, почти гротескной формы на золотом блюде, а за ними — драпировка и часть окна, из которого в манере барокко изливался насыщенный поток света, пронизывающий бокал и зажигающий искры в глубине бутылки.

Гомеса интересовали картины всех времен и народов, но были у него и свои маленькие слабости, о которых никто не догадывался. Гомес был убежден, что триста лет назад художники писали лучше, чем когда-либо раньше или когда-либо позже. Он удовлетворенно причмокнул. Какая изумительная вещь. Эта картина еще более утвердила его в прежнем мнении. Она была прекрасна. Но кто же автор? Любопытно, что Гомесу не приходилось раньше видеть даже репродукцию с нее. Правда, Грубер мог ... .

Довести мысль до конца он не успел.

— Приветствую вас. Давненько мы не встречались...

Гомес с облегчением обернулся. Значит, Грубер в Штутгарте. Не уехал. Что ж, это уже почти полдела!

— Здравствуйте, господин Грубер! Мне право очень приятно видеть вас.

Они обменялись рукопожатием. Хозяин дома был высоким полноватым человеком лет пятидесяти. Впрочем, впечатление могло быть обманчивым. Двигался он по-юношески живо, и только морщины вокруг глаз и кожа на руках выдавали его истинный возраст.

— Я получил вашу телеграмму, но мало что из нее понял. Разве только то, что вам необходимо как можно быстрее встретиться со мной. Насколько я знаю, вы не из тех, кто станет отнимать время у ближних своих по пустякам. Но давайте не будем сразу говорить о деле, которое привело вас сюда. Вы, наверное, голодны. Примите сначала ванну и подкрепитесь. Сейчас я все устрою...

— У меня заказан номер в отеле, — быстро сказал Гомес. — Я не хочу вас надолго задерживать. Да и время, откровенно говоря, поджимает. Дела... — улыбнулся он в оправдание, — я должен вернуться в Рио-де-Жанейро не позже, чем через сутки. Надеюсь, вы меня извините.

— Конечно, конечно! В таком случае я к вашим услугам.

Он открыл маленькую, обитую темным дубом дверцу и пропустил гостя вперед. Мужчины вошли в огромную светлую комнату, наполненную ароматом цветов. Двери на террасу были распахнуты, и внутрь струился прогретый, колеблющийся в солнечных лучах, воздух.

— Это мой кабинет, если можно так выразиться. Я не очень-то люблю сидеть за письменным столом. Прошу, — и Грубер указал на одно из двух кресел. — Что вы будете пить?

— Если это вас не затруднит, то я бы предпочел коньяк. В малых дозах коньяк бодрит мозг.

И Гомес едва заметно улыбнулся. Ему вспомнилось беленькое личико стюардессы «боинга». Однако улыбка тотчас же исчезла. Предстоящий разговор требовал полной сосредоточенности при сохранении всех внешних атрибутов непринужденного обмена мнениями. Неверно взятый тон мог обойтись в тысячи долларов.