Владимир Константинов - Право на месть (Страх - 2)

Константинов Владимир

Право на месть (Страх - 2)

Владимир Константинов

Право на месть

(Страх 2)

роман

Автор предупреждает, что описываемые в романе события, всего лишь одна из версий происходящего в стране в последнее время, никоим образом не претендующая на истину в последней инстанции.

Судья раздраженно: Подсудимый вы будете говорить правду?!

Подсудимый: Я только это и делаю, господин председательствующий. Но разве я виноват, что в неё отказываются верить.

Книга первая: Преодоление.

Часть первая: В Москву.

Глава первая. Калюжный. Сон?

...Я медленно брел по черной выжженной земле, не понимая - куда и зачем иду. Меня шатало от усталости. Я часто падал и долго лежал, копя силы. Поднимался и вновь упрямо шел вперед. Руки были черны от пела и сажи. Рубашка промокла от пота и неприятно липла к телу. Наступила ночь. Темная. Вязкая. Непроглядная. Ни огонька, ни звука. Даже звезды были закрыты низким, тяжелым небом. Неужели же на Земле не осталось ни одной живой души? Как же страшно одному в этом черном безмолвии! Именно страх заставлял меня с таким упорством идти вперед. Нет, не страх. Надежда. Надежда на что-то невероятное, почти нереальное. Жизнь... Она кончилась для меня там, на даче Друганова, когда я увидел на диване труп сына, единственного человека, которого любил. Нет, жить я не хотел и давно бы покончил с жизнью, если бы ни эта надежла, да ещё осознание того, что непременно должен выполнить долг перед Анатолием, перед его памятью. Как? Я ещё не знал.

Забрезжил рассвет. И глазам моим вновь предстала черная выжженная равнина без конца и края. Я готов был выть от отчаяния. Ощущал себя жалким комочком плоти, невесть кем и как сюда заброшенном. Сколько времени я здесь нахожусь? Судя по тому, как обветшали мои одежды и стерлась обувь, долго, очень даже долго. Я сел на обгоревший пень, снял туфли и продолжил путь. И когда, казалось, что последние силы покинули меня, я увидел впереди небольшой островок сочной зелени. Превозмогая усталость, я побежал. И вот ноги уже ступили на влажную от утренней росы траву. И сердце задохнулось от великой радости, посетившей меня. Я услышал стрекот кузнечиков, жужжание пчел, веселое щебетание птиц. Оглянулся назад. Не было больше черной равнины. Там была цветущая степь, наполненная жизнью и каким-то невероятным смыслом бытия. Отчего прежде я не замечал всю эту красоту? Мир казался мне серым и убогим. Не жил, а будто кому одолжение делал. Горько это осознавать, но только это так и есть.

Впереди я заметил какое-то голубое свечение. Оно все приближалось, приближалось. Сердце бешено заколотилось в груди, а потом замерло в предчувствии чуда. И чудо свершилось! Передо мной стоял Анатолий. Бодрый. Жизнерадостный.

- Здравствуй, папа! - сказал он, улыбаясь.

- Здравствуй, Толя! - Я рванулся к сыну, обнял, прижал к себе. Господи, неужели же это возможно! Живой!! Слава Богу, живой! Есть он, Бог! Есть! Он подарил мне такую огромную радость! Спасибо тебе, Господи! И не в силах сдерживать переполнявшие меня чувства, я заплакал. Плакал и смеялся. Смеялся и плакал. Как хорошо! Как замечательно!

- Ну, отец, ну, - сказал Анатолий. - Успокойся. Будь мужчиной.

- Да, да. Это конечно. Извини! - Я ладонью вытер слезы. Огляделся. - А ты, Толя, не знаешь, где мы находимся? Здесь все так необычно.

- Там, папа.

- Где - там? - Сердце мое сжалось в ожидании ответа.

- Неужели ты не понимаешь? - укоризненно сказал сын. - На другом уровне жизни.

- Как это? - Я уже начинал догадываться о чем говорит Анатолий, но все ещё не желал в это верить.

Очевидно у меня был настолько нелепый и озадаченный вид, что Анатолий весело и непринужденно рассмеялся.

- Там, где я был и где пребываешь сейчас ты, папа, всего-навсего лишь нулевой уровень жизни. С него собственно и начинается сама жизнь.

- Шутишь?! - с недоверием спросил я. То, о чем говорил Анатолий, трудно было осознать. - Как так - нулевой уровень? Нулевой - это значит ничто?

- В это трудно поверить, но жизнь начинается со смертью нашей оболочки.

- Оболочки? Ты хочешь сказать... А что же в таком случае есть жизнь?

- Это существование мыслящей энергии, или души. Жизнь бесконечна.

- В таком случае, зачем этот нулевой?... Как его? Зачем нулевой уровень?

- Чтобы взрастить, воспитать и закалить душу для последующих уровней жизни. Какою ей быть, закладывается именно на нулевом уровне.

- Странно все это.

- Ничего странного, а очень даже разумно, - возразил Анатолий.

- А кто же все это организовал?

- Тот, кто все создал. Создатель.

- А дьявол? Он есть?

- Конечно.

- Но почему? Ведь это же нелогично? Ведь он же убивает души?

- Очень даже логично. Космосу совсем небезразлично, какою душа придет на последующие уровни жизни. Возмужать и закалиться она может только в борьбе с дьяволом. Потому-то на нулевом уровне дьявол необходим.

- Мне трудно это понять. А на каком уровне ты?

- Пока я этого не знаю. Это решит Высший совет при Создателе на девятый день. Пока я готовлюсь к этому.

- А где мы сейчас находимся?

- На Земле.

- Вы нас видите?

- Да.

- А почему мы вас не видим?

- Потому, что вам этого не дано, - вы находитесь в другом измерении.

- Ты маму видел?

- Конечно. Она тоже ждет Суда.

- Где же она?

- Ей не разрешили с тобой встретиться.

- А тебе, значит, разрешили?

- Да.

- Я только-что шел по выжженной пустыне. Что это было?

- Это, папа, последствия термоядерной войны, гибель мира.

- Значит, она будет, война?

- Она уже была, папа. Мир погиб 14 августа 1999 года. Я, вернее, моя душа наблюдала гибель мира.

- Как же так?! Ведь сейчас уже август 2000 года. Отчего же тогда мы никто ни чего?

- Создетель вернул мир в прошлое - в март девяносто девятого года. И события стали развиваться иначе, чем прежде. Прожитый ранее отрезок вычеркнут из сознания людей, но души это помнят.

- Как же так?! Ведь это же невозможно?!

- Для Космоса нет ничего невозможного. - Анатолий оглянулся, забеспокоился. - Извини, папа, но мне пора. Я и так сказал тебе слишком много. Как бы мне за это не попало.

- Постой, Толя! Постой! А как же я?! Я хочу с тобой! Я не хочу туда. Мне там нечего делать.

- Этого человек не знает. Не может знать, папа. Мы с тобой встретимся. Обязательно встретимся. А пока... Прощай!

И Анатолий исчез...

Я открыл глаза и понял, что это был лишь всего-навсего сон. В комнате горела настольная лампа. В окно уже настойчиво заглядывал рассвет. Я сидел в кресле. В кресле напротив спал Олег Дмитриевич Друганов, сильно сдавший за последние дни, постаревший, осунувшийся. Все хлопоты, связанные с похоронами моей жены и сына, легли на его уже немолодые плечи.

Я же эти дни был как в тумане, лишь удивлялся, как после того, что произошло, не сошел с ума или не покончил с собой. Мысль навсегда свести счеты с жизнью не раз меня посещала. Однажды я был очень близок к её осуществлению, но что-то удержало. Я даже не смог понять, что именно, но что-то очень и очень для меня важное, что я непременно обязан был сделать.

На поминках я сидел за столом безучастный к происходящему. Народу было много. Сменилось два застолья. Здесь были многочисленные родственники жены, наши общие знакомые, товарищи сына. Некоторых я впервые видел. Вероятно с работы жены и сына. Кто-то вставал, говорил очень хорошие слова об Ирине и Анатолии, желал, чтобы земля им была пухом. Но смысл сказанного плохо доходил до моего сознания. Многие женщины плакали. А я и плакать не мог. Ни там, на кладбище, ни здесь. Внутри будто все застыло, а на груди лежал огромный тяжелый камень, и давил, и давил. Вспомнил, что на кладбище ко мне подходил начальник следственного управления прокуратуры области Иванов, выразил соболезнование и спросил:

- Эдуард Васильевич, когда ты сможешь ко мне прийти?

- Как прикажите, - ответил я.

- В таком случае, я буду тебя ждать у себя послезавтра утром к десяти часам.

- Хорошо. Буду.

Сергея Ивановича Иванова я знал очень хорошо. Когда-то он работал в Западно-Сибирской транспортной прокуратуре следователем по особо важным делам и закончил ряд громких, наделавших в свое время много шума не только в нашей области, уголовных дел. Он был грамотным, талантливым следователем и принципиальным, бескомпромиссным человеком. За что я его уважал и, откровенно говоря, ему завидовал.

Потом все разошлись. Перемыв посуду и прибрав в квартире, ушли и сетры Ирины Надежда и Клавдия. В квартире остались трое: я, Друганов и жена Анатолия Лена. Ее хорошенькое лицо распухло и подурнело от слез. Она подошла ко мне, припала к груди, и, всхлипывая, едва слышно проговорила:

- Эдуард Васильевич, у меня скоро будет ребенок.

Ее слова увязли в моем вялом сознании. Я долго не мог понять, о чем это она говорит. А когда смысл сказанного все же дошел до меня, не мог в это поверить - настолько новость была неожиданной, ошеломляющий. Спросил с надеждой: