Ирвин Кобб - Сарыч с колокольчиком

Болото называлось Малая Шерсть, в отличие от болота Большая Шерсть по другую сторону реки. Оно было четыре мили в длину и две в ширину. В нем росли кипарисы и низкорослый болотный дуб, по краям его — тростник и высокие сорные травы, а в тех местах, где его от края до края пересекала возвышенность, чернели мертвые деревья, стоявшие густо в ряд, как зубы. Болото было необитаемо, и только подальше от берега водились змеи и некоторые болотные птицы, а также огромные дятлы, птица чуть побольше голубя с огненно-красным хохолком и остроконечным хвостом. Дятлы эти перелетают с дерева на дерево, всегда вне досягаемости редко заглядывающего сюда охотника, и издают резкие, скрипучие звуки, настолько гармонирующие с окружающей обстановкой, что кажется, скрипит само болото. И еще болото кишело комарами.

С одной стороны болото Малая Шерсть изливало свои шафрановые воды в ленивую речушку, где водились утки, с другой оно круто заканчивалось естественной возвышенностью, по которой пролегала проезжая дорога. Болото подходило к самой дороге, выдаваясь вперед своей поросшей тростником и сорными травами опушкой и как бы бросая вызов плодородным землям по ту сторону дороги. Тростники и сорные травы росли густо, образуя сплошную стену зелени в рост человека, и в летнее время издавали такой сильный запах, что случайному прохожему становилось дурно.

На пыльной дороге, прилегавшей к болоту, в течение получаса или более не заметно было ни малейшего признака жизни. Но вот тростники зашуршали и закачались, и из них тихо и осторожно вышел человек, по виду старик. Когда-то он был толстяком, но похудел с годами, и его кожа собралась в морщины, словно была ему не по размеру. Подбородок напоминал шею пеликана, а щеки отвисали, как серьги у индюка.

Старик вышел на дорогу и остановился, рассеянно нахлестывая себя розгой по ногам. Он был в одной сорочке с засученными рукавами— благопристойный, степенный на вид человек. Но было в нем что-то, наводившее на мысль, что человек этот занимался здесь чем-то недозволенным и боялся, чтобы это не обнаружилось.

Прежде всего он хорошенько убедился, что поблизости нет никого, и тогда только вышел из болота, а для большей уверенности он, уже стоя на дороге, сначала взглянул в одну сторону, затем — в другую и тогда вздохнул с облегчением. Потом он бросил взгляд на свои ноги и, подумав немного, отошел к обочине, сорвал горсть травы и стер с башмаков грязь, которая своим цветом и составом отличалась от почвы на возвышенности. Всю свою жизнь судья Гэтерс был осторожным, хитрым человеком, а в это летнее утро он старался быть особенно осторожным. Вытерев башмаки, он крепко натянул на голову белую соломенную шляпу, перешел дорогу, тяжело перелез через изгородь и стал подниматься на холм. Он шел к своему дому, стоявшему на верхушке небольшого холма в полумиле.

Он держал себя вполне естественно — совсем не как человек, который только что отнял жизнь у другого человека, — естественно и непринужденно и был очень доволен собой и выполненным им в то утро «делом». И он был вне опасности — это самое главное, — абсолютно вне опасности. Без всяких приключений и препятствий он совершил то, о чем давно мечтал и к чему готовился многие месяцы. Не произошло при этом никакой ошибки или помехи, все было выполнено легко и просто. Ни одно живое существо не знало о его встрече с тем человеком на краю болота Малая Шерсть и в том именно месте, где судье и хотелось встретиться. Никто не знал, каким образом человека этого судья заманил глубоко в болото, к тому самому месту, где было спрятано ружье. Никто не видел, как они вдвоем входили в болото и как три часа спустя судья один вышел из болота.

Ружье, которым судья воспользовался, опять было спрятано так, что его никогда не мог обнаружить человеческий глаз. Убитый лежал лицом вниз, с дырой меж лопаток, в таком месте в болоте, где его не могли отыскать ни через месяц, ни через год, никогда. Его сумка бродячего торговца была зарыта в грязь так глубоко, что даже раки не смогли бы до нее добраться. Исчезновение этого человека вряд ли кем будет замечено. Трудно было предположить, что начнется расследование причины его исчезновения или что его станут разыскивать. Родом из Италии, он был в этих местах чужим человеком, и никто не обращал особого внимания, когда он появлялся и когда исчезал. Если он даже никогда больше здесь не появится, то этого никто не заметит: ведь он был одним из тех бродячих торговцев, который сегодня здесь, а завтра уйдет неизвестно куда. Это было весьма выгодное обстоятельство для судьи.

Итак, все было обделано как нельзя лучше: ни одна живая душа никогда об этом не узнает. Судья удовлетворенно хлопнул рукой об руку с видом человека, навсегда выбросившего из головы мысль о содеянном им, и прибавил шагу.

Он не чувствовал ни малейшего угрызения совести. Наоборот, радостное чувство удовлетворенности наполняло его душу. Его дом спасен от скандала, жена его не будет больше кокетничать прямо у него на глазах с этими «итальяшками», которые появляются неизвестно откуда с котомками на плечах и со сладкими улыбками.

При мысли об этом судья гордо поднял голову и устремил взгляд на свой дом невдалеке. Он казался ему весьма приятным, этот небольшой белый домик среди акаций и цветочных клумб, где стояло также несколько ульев; привлекательная, выкрашенная белой краской изгородь, солидные, прочно возведенные службы позади дома и много акров хорошей, плодородной земли тут же, рядом.

У изгороди судья остановился, обернулся назад и взглянул на дорогу, по которой только что проходил. Все было так, как и должно быть: от поросшего сорными травами поля в полуденном зное поднимался пар; пустынная дорога тянулась вдоль неровной возвышенности, точно длинная серая змея, греющаяся на солнце; а дальше, по ту сторону дороги, темной массой чернело болото. Все было в порядке, но глаза судьи, сидевшие глубоко между одутловатыми мешками кожи, неожиданно чуточку сузились и покосились: на голубом своде неба в отдалении он приметил черную точку. Точка эта качалась взад и вперед, словно летящая мошка. Сарыч, а? Ну что ж, в ясные, солнечные дни, как сегодня, всегда можно подметить сарыча в небе. Беспокоиться из-за этой птицы совершенно нечего: почти всегда можно видеть в небе сарыча — а то и целый десяток, — если у вас есть настроение наблюдать за ними.

Но этот сарыч как будто летит в сторону болота Малая Шерсть? Это совсем не понравилось судье. До сего момента он совершенно не думал о сарычах. Бывает, что скотина, отбившись от стада, не приходит домой. Тогда хозяин начинает следить за полетом сарычей, он знает, что сарыч летит именно туда, где находится отбившееся от стада животное, и хотя от скотины к этому времени остается лишь шкура да копыта, хозяин успокаивается, узнав о ее судьбе.

Что-то беспокойно зашевелилось в душе судьи. Он мотнул головой, словно хотел отогнать от себя неприятную мысль, но она упорно лезла в голову, как комар, который кружится перед глазами. Гем не менее у себя дома судья Гэтерс ничем не выказал своего беспокойства: он держался как обычно. Довольными, собственническими глазами пожилого мужа, не знающего соперников, смотрел он на молодую жену, свою вторую жену, суетившуюся по хозяйству. Усевшись в плетеное кресло на веранде, он занялся вчерашней газетой, которую принес почтальон, но время от времени его тянуло спуститься с веранды во двор, чтобы взглянуть на небо. Жене он сказал, что наблюдает за погодой: после такого жаркого, тихого дня, как сегодня, вероятно, к ночи соберется дождь.

— Может, и соберется, — сказала жена, — но оттого, что ты будешь глядеть на небо, дождь ведь не пойдет?

Однако судья продолжал поглядывать на небо. Казалось, не было никаких причин для беспокойства, и все-таки за обедом он ел мало, кончил обед гораздо раньше жены и опять ушел на веранду. Он совершенно забыл о газете и все время глядел на небо. Сарыч, которого он заметил раньше, теперь качался взад и вперед, как маятник, спускаясь все ниже и ниже, все ближе к болоту, пока издали не стало казаться, что птица уже летит на одной высоте с деревьями. А дальше, позади этого сарыча, кружась над ним в вышине, летели еще сарычи. Сколько их — четыре? Нет, их было еще пять.

Всем известны повадки сарыча, этого живого вопросительного знака, который вдруг появляется с юга на небе. В лесу собирается подохнуть поросенок, овца или лошадь. И тотчас, неизвестно откуда, в воздухе возникает черная точка на высоте пятисот, шестисот, тысячи футов. Описывая широкие петли, точка эта кружится, кружится и кружится, опускаясь все ниже, осью своего вращения всегда имея определенное место на земле. В воздушном пространстве появляются другие черные точки, становясь все больше и больше, парят и качаются в воздухе, спускаясь все ниже к земле, где их ждет пир. Спешить им некуда: пиршество подождет. Если их внимание привлекло бессловесное существо, то они, постепенно собравшись вокруг него, подходят к нему все ближе и ближе с неуклюже вытянутыми вперед голыми шеями, то и дело хлопая своими громадными безобразными крыльями, высоко и несуразно поднимая свои покрытые перьями ноги, как старые, разбитые параличом могильщики, одетые в слишком тесные для них блузы, и делая все это безмолвно и терпеливо, не бросаясь на свою жертву, пока по ней не пройдет последняя дрожь и не остекленеют глаза. К человеческому существу сарыч относится с большим уважением и осторожностью: он дольше держится в воздухе, но в конце концов тоже спускается на землю. Никакая акула, никакой трупоедный рак никогда не прятали в своих пищеварительных органах более кровавых тайн, чем эта большая хищная птица. Таковы повадки сарыча.