Гиллиан Флинн - Темные тайны Страница 10

— У меня есть вопрос, — сказал один из «копов». Он выдавил из себя подобие улыбки. — Если не возражаете, перейдем прямо к сути, возьмем, так сказать, быка за рога. — Он даже как будто подождал, чтобы я ответила, что не возражаю. — Почему вы свидетельствовали, что вашу семью убил Бен?

— Потому что это сделал именно он, — сказала я. — Я там в это время находилась.

— Вы, дружочек, прятались и просто никак не могли видеть то, что, как вы утверждаете, видели. В противном случае вас бы тоже в живых не оставили.

— Я видела то, что видела, — привычно заученно начала я.

— Полная чушь. Вы видели то, что вам велели видеть, потому что вы были напуганной до смерти послушной девочкой, которая хочет помочь. Следствие изрядно запудрило вам мозги. Вас использовали, чтобы призвать к ответу человека, которого было легче всего объявить виновным. Более безответственное ведение следствия трудно представить.

— Я находилась в доме…

— Да, а как же вы объясните выстрелы, от которых погибла ваша мать? — парировал «коп» и, подавшись вперед, даже привстал со стула. — На руках Бена не обнаружено следов пороха…

— Господа, — перебил его пожилой дядька и помахал рукой с толстыми скрюченными пальцами, потом, кивнув в сторону тетки с кудрями и мою, сладко добавил: — И дамы! Мы же еще не представили факты рассматриваемого дела. Мы должны все запротоколировать, иначе наше мероприятие будет ничем не лучше болтовни в Интернете. Раз у нас такая гостья, мы должны быть особенно корректны и приходить к единому мнению по ряду вопросов.

Поскольку никто особенно не протестовал, старик облизнул губы, посмотрел на всех поверх толстых очков и откашлялся. Вид у него был начальственный, но при этом какой-то неухоженный. Я представила, как он один у себя дома, стоя у стола рядом с холодильником, поглощает консервированные персики прямо из банки и шумно прихлебывает сироп. Он начал зачитывать из блокнота:

— Факт первый. Около двух часов ночи третьего января восемьдесят пятого года некто, возможно не один, убил трех членов семьи Дэев в их доме на ферме в Киннаки, штат Канзас. Среди погибших — Мишель Дэй, десяти лет; Дебби Дэй, девяти лет, а также мать семейства Пэтти Дэй, тридцати двух лет. Мишель Дэй задушена; Дебби Дэй погибла от ран, нанесенных топором; Пэтти Дэй — от двух огнестрельных ранений, ударов топором и глубоких ран, нанесенных охотничьим ножом.

Кровь бросилась мне в голову, в ушах зашумело, но я сказала себе, что ничего нового для себя не слышу. Нечего паниковать. Я стараюсь не вслушиваться в детали убийства. Слова проходят сквозь мозг и выходят через уши, как у обезумевшего от ужаса ракового больного, который слышит из уст врача непонятные ученые слова и понимает только одно: все очень плохо.

— Следующий факт, — продолжал оратор. — Во время убийства младшая из детей, семилетняя Либби Дэй, находилась в доме и не попала в руки убийцы (или убийц), потому что выбралась на улицу через окно в комнате матери. Факт номер три. Старший из детей, Бенджамин Дэй, пятнадцати лет, утверждал, что после ссоры с матерью провел ту ночь в сарае у одного из соседей. Он до конца придерживался этой версии, а его поведение во время следствия делу не помогло. Позже его арестовали и осудили, во многом на основании ходивших в округе слухов, что он увлекся сатанизмом и отправляет соответствующие обряды: стены внутри дома были покрыты символами и словами, ассоциировавшимися с культом дьявола. Стены были исписаны и изрисованы кровью его матери. — Старик замолчал в ожидании соответствующей реакции, оглядел слушателей и вернулся к своим записям. — Однако решающим стал тот факт, что его чудом уцелевшая младшая сестра Либби свидетельствовала, что видела, как он убивал. Несмотря на ее путаные показания и юный возраст, Бена Дэя осудили. И это при поразительном отсутствии вещественных доказательств и улик. Мы собрались здесь, чтобы изучить другие варианты и рассмотреть конкретные обстоятельства дела. По моему мнению, однозначным пока можно признать то, что убийства связаны с событиями, происходившими накануне, а именно второго января восемьдесят пятого года. Буквально в один день все пошло не так. Еще утром второго января ничто не предвещало трагедии. Что-то действительно произошло несколько позже.

Из папки говорившего показался краешек снимка с места преступления: пухлая окровавленная ножка и кусочек ночнушки бледно-лилового цвета. Дебби… Старик поймал мой взгляд и затолкал снимок назад в папку, словно меня это никак не касалось.

— Кажется, мы в целом пришли к выводу, что это дело рук Раннера Дэя, — сказала толстуха, так яростно копошась у себя в сумочке, что оттуда выпало несколько ватных дисков.

При имени отца я вздрогнула. Раннер Дэй — ничтожный, никчемный человечек.

— Я права? — продолжала она. — Он приходит к Пэтти и угрозами пытается вырвать у нее деньги; как обычно, ничего не получает, злится и идет вразнос. То есть я хочу сказать, он же псих.

Тетка извлекла откуда-то бутылку с водой и приняла две таблетки аспирина, как делают в кино, — резко забросив голову назад. Потом взглянула на меня, ожидая подтверждения своих слов.

— Да, пожалуй. Я не очень хорошо его помню. Они разошлись, когда мне было года два. После этого мы мало общались. За несколько месяцев до убийств он жил с нами все лето, но…

— Где он сейчас?

— Не знаю.

Она вытаращила глаза.

— А как насчет следов, оставленных обувью взрослого мужчины? — подал сзади голос какой-то человек. — Полиция так и не объяснила, почему в доме, где никто не носил выходных мужских туфель, обнаружены окровавленные следы таковых…

— Полиция очень многого так и не объяснила, — снова подал голос старик.

— Например, происхождение того кровавого пятна, — подхватил Лайл и повернулся ко мне. — На постели Мишель обнаружили пятно крови — по группе она не совпала с кровью ни одного из членов семьи. Но к несчастью, простыни оказались даром некоего благотворительного фонда, поэтому следствие объявило, что кровь могла принадлежать кому угодно.

Так называемые «бывшие в употреблении» простыни. Да уж, Дэи были большими поклонниками этого фонда: у нас все было оттуда — диван, телевизор, лампы, джинсы, даже занавески на окнах.

— Не знаете, как можно найти Раннера? — спросил студент. — Вы могли бы задать ему интересующие нас вопросы?

— И все-таки я считаю, — сказал старик, — что имеет смысл побеседовать и с некоторыми из тогдашних друзей Бена. У вас остался кто-нибудь в Киннаки?

Несколько человек начали спорить и рассуждать по поводу страсти Раннера к азартным играм, приятелей Бена и из рук вон плохого полицейского расследования.

— Эй, — встряла я, — а как же Бен? Он уже не в счет?

— Помилуйте, но это грубейшая из когда-либо допущенных судебных ошибок, — сказала толстуха. — И не делайте вид, что вы придерживаетесь другого мнения. Если, конечно, вы не покрываете своего папочку. Или же вам слишком стыдно за то, что вы наделали.

Я бросила на нее свирепый взгляд. В кудряшках у тетки застрял кусок яичного желтка.

«Господи, ну какой идиот ночью трескает яйца! Или он у нее там с утра?»

— Наша Магда очень серьезно занимается этим делом, она среди тех, кто хочет добиться освобождения вашего брата, — сказал старик, снисходительно приподняв бровь.

— Он чудесный! — сказала Магда, обращаясь ко мне. — Пишет стихи, сочиняет музыку. Он просто воплощение доброты. Либби, вам непременно нужно его узнать, непременно.

Магда перебирала разложенные перед ней папки, по одной на каждого члена моей семьи. На самой толстой были наклеены фотографии моего брата: рыжеволосый Бен в детстве торжественно-серьезно держит в руках игрушечный самолет-бомбардировщик; Бен с черными волосами и испуганным лицом сразу после ареста; Бен сегодня — в тюрьме, снова рыжеволосый, с видом ученого мужа, рот приоткрыт, словно его сняли посередине фразы. На папке Дебби было единственное фото в костюме цыганки на Хеллоуин: щеки нарумянены, губы накрашены, каштановые волосы прикрывает красная мамина бандана, подол юбки подоткнут. Справа к ней тянется моя покрытая веснушками рука. Эта фотография была в нашем семейном альбоме, я и не предполагала, что она окажется где-то еще.

— Где вы ее раздобыли? — спросила я.

— Кое-где. — Толстая рука легла на папку.

Я глянула на стол, борясь с искушением наброситься на толстуху. Из папки старика снова показался снимок мертвой Дебби. Теперь была видна не только окровавленная нога, но и исполосованный живот и почти отрубленная рука. Я перегнулась через стол и вцепилась в руку старика.

— А ну немедленно убери эту мерзость! — зашипела я.

Он спрятал снимок; схватив папку, прикрылся ею, как щитом, и заморгал.

Вся группа теперь смотрела на меня с любопытством и некоторой опаской, словно на любимого кролика, который взбесился прямо на глазах.