Наталья Солнцева - Пассажирка с «Титаника» Страница 10

Лавров не поверил своим глазам, когда увидел на кладбище… Глорию. Ее-то каким ветром сюда занесло?

«Она следит за мной! – обдало его жаром. – Хотя вряд ли. Я выдаю желаемое за действительное. Это со мной не впервые, когда дело касается Глории. Однако нужно подойти к ней…»

Он обрадовался, что не взял с собой Катю. Та настаивала, но он решительно отказал. Его не поколебал даже весомый аргумент, что Дора обидится.

«Ей не до обид, – возразил он. – А ты свяжешь мне руки. Мало ли как развернутся события».

Катя нехотя согласилась. Она боялась повредить тонкую ниточку, которая, завязавшись, обещала снова соединить их.

«Я делаю это только ради тебя, – сказал он Кате. – Ради твоей дружбы с Дорой. Просто погляжу, не придет ли на церемонию кто-нибудь подозрительный».

Чего он никак не ожидал, так это встретить здесь Глорию. Она держалась поодаль от одетой в траур толпы и выглядела опечаленной.

На похороны Генриха Семирадского собралось много людей. Лавров уже выяснил, что тот имел отношение к стоматологии и весьма преуспел на этом поприще. Из родственников у него были мать и брат, которые по закону наследовали имущество покойного.

Судя по репликам, Генрих на здоровье не жаловался, и его скоропостижная смерть вызвала недоумение и самые разные толки.

Вскрытие показало, что Генрих умер от остановки сердца. Лавров поговорил с экспертом, и тот не оставил камня на камне от его предположений.

«Никаких признаков отравления. Никаких следов от инъекции. Об убийстве забудь, Рома. Разве что погибшему подмешали в еду или питье какой-нибудь сильнодействующий яд, который распадается в организме без остатка. Особый сердечный препарат, например. Однако действие такого препарата не мгновенно. А соответствующий яд в аптеке не продается, его достать надобно. Зачем такие ухищрения, когда есть куча простых способов убрать человека?»

«Может, провести повторное исследование? – не сдавался Роман. – Более тщательное? Использовать какие-нибудь новые реактивы? Я понимаю, что это денег стоит, но…»

«Господин Дудинский заплатил за самую тщательную экспертизу, – перебил патологоанатом. – Мы сделали все по совести. Можешь не сомневаться. Смерть жениха была естественной. Не повезло мужику. А тебя что, наняли вести расследование? Зря, ей-богу! Никакого криминала ты не нароешь, поверь моему опыту. Я в судебной медицине не первый день».

Лавров и сам это понимал не хуже эксперта. Но Катя умоляла его разобраться, и он дал слабину, согласился искать умысел там, где его не могло быть.

Теперь вот околачивался на кладбище, слушал слезливые речи и ловил фразы присутствующих. Вдруг что-нибудь проскочит?

Солнце слепило, но не грело. Дул ветер. Листья на кустах и деревьях только начали распускаться. Из мокрой земли лезли посаженные на могилках нарциссы и тюльпаны. Все позднее, мелкое, робкое. Дамы, которые стремились даже в трауре соперничать друг с другом, то и дело поправляли шляпки. Многие были в темных очках.

Священник махал кадилом, что-то долго гнусавил над гробом. Потом гроб опустили в яму и принялись засыпать. Комья земли с глухим стуком падали на крышку. Кто-то всхлипывал, кто-то бормотал слова прощания. Дору на церемонию не пустили врачи. У нее случился нервный срыв, и жениха хоронили без нее.

– Бедняжка… – перешептывались женщины. – Вместо свадьбы пришлось поминки заказывать…

– Говорят, в том же ресторане…

– Кто бы мог подумать…

– Черная вдова…

Лавров обернулся на голос, выглядывая, кто это сказал. Черная вдова – роковая женщина, которая губит влюбленных в нее мужчин. После смерти Генриха к Доре приклеится репутация «черной вдовы», и ее шансы на замужество сойдут на нет. Никто не захочет рисковать.

– Первый-то ее тоже… сыграл в ящик…

– Разбился в горах…

– И второй, – тихо обменивались репликами за спиной у Лаврова.

– Утопился…

– Генрих – уже третий!..

– Ох, беда! Беда…

– Доре надо в монастырь ехать, к вещему старцу… грехи отмаливать…

– К экстрасенсам надо идти… они помогут…

– Попробуй найти настоящего специалиста, а не мошенника…

– У меня адресок есть…

– Нынче жулья развелось, хоть косой коси…

– Лапшу вешают да денежки стригут…

Роман медленно пробирался к Глории. Она стояла со скорбной миной и делала вид, что не замечает его. Прямая, в элегантной черной накидке, в черном кружевном платке. Накидку развевал ветер, непослушные пряди волос выбивались из-под платка.

– Здравствуй! – бросил он и взял Глорию под руку. – Тебе идет траур.

– Как ты здесь оказался? – сердито покосилась она.

– А ты?

– Генрих Семирадский – мой однокашник. Учились вместе.

– Какая удача. То есть… прости, я не то хотел сказать.

– Смерть удачей не назовешь!

– Ну да, – кивнул Лавров. – Прости.

– Ты расследуешь убийство?

Дородная дама в черных очках повернулась в их сторону. Она уловила слово «убийство» и навострила уши.

– Позволь-ка… – сыщик отвел Глорию в сторону, к помпезному памятнику из серого мрамора. – Я отвлеку тебя буквально на пару минут. Ты близко знала покойного?

– Мы были студентами, изредка встречались на вечеринках, только и всего.

– Ты пришла на похороны…

– …потому что хотела увидеться с тобой, – опередила его вопрос Глория. – Ты куда-то пропал. Как идея с частным агентством? Продвигается?

– Пока нет. Я не уверен, что сыск – мое призвание.

– В таком случае что ты делаешь на кладбище?

Лавров смущенно отвел глаза. Она права. Что его привело сюда?

– Мне нравится процедура, – усмехнулся он. – Напоминает о бренности жизни и суете, в которой все мы погрязли.

– Да ладно…

– О каком убийстве ты говорила? Разве Генрих умер не своей смертью?

– Если бы он умер от остановки сердца, тебя бы здесь не было.

– У меня возникли сомнения, – согласился с ней Роман. – Ты их развеешь или…

– Или!

– Значит, жениху помогли покинуть этот мир, юдоль печали и рассадник греха?

– Не кощунствуй, – возмутилась Глория. – Ты на похоронах, как-никак.

– Ты что-нибудь слышала о Доре Дудинской?

– Только то, что покойный собирался жениться на ней.

– Эпатажная особа. Называет себя свободной художницей, вращается в богемных кругах, прожигает родительские денежки и тешит себя надежной на развитие таланта. Говорят, над ней тяготеет проклятие. Это реально?

– Что угодно реально.

– Проклятие настигает любого, кто рискнет предложить Доре руку и сердце?

– А что, были прецеденты?

– Целых два…

Глава 7

Дора очнулась и увидела у своей постели Катю Прозорину.

– Почему? – простонала она, и из уголков ее глаз выкатились слезинки. – За что?

– Не думай об этом.

Дружба Кати и Доры осталась в прошлом. Когда второй жених Доры вернулся из Египта в гробу, та впала в глубокую депрессию. Из этого состояния ее выводили в неврологической клинике. Подруги долго не виделись. Катя с мужем жила в загородном поместье, Дора зализывала душевную рану в Париже. Пробовала выставлять свои работы на Монмартре, прямо на улице. Несколько полотен удалось продать.

Дора возомнила себя непризнанным мастером кисти. Она отвергла уроки живописи, утверждая, что это губит ее самобытность. Ее картины представляли собой произвольный набор пятен, геометрических фигур и кривых линий. Критики игнорировали их, галереи брали неохотно, публика безмолвствовала.

Дора зачастила в «Мулен Руж» и другие кабаре, коих в Париже хватало. Там, по ее мнению, царил дух импрессионистов, любителей абсента и канкана. Там она черпала вдохновение, истощенное постигшим ее горем и одиночеством. Она заказывала билет на последнее представление без ужина, которое начиналось в одиннадцать вечера, и сидела за столиком, потягивая шампанское «Шодрон и сын» и дожидаясь знаменитого французского канкана. Особенную пикантность придавало этому название музыки, под которую его исполняли безукоризненные «мулен-ружские» танцовщицы, – финал «Орфея в аду» Оффенбаха.

Под звуки канкана было томительно и сладко осознавать, что миром правят любовь и страсть. Дора вспоминала, в честь кого она получила имя, и плакала от грусти и восхищения. Вестибюль «Красной мельницы», отделанный красным и синим бархатом, казался ей преддверием ада. Афиши Тулуз-Лотрека на стенах вызывали тоску. Этот художник был физическим уродом, воспевшим женскую красоту. Дора же считала себя нравственным уродом. Между ними была существенная разница. Анри Тулуз-Лотрек обессмертил своих возлюбленных, а она – принесла им смерть.

Словно в бреду Дора выходила из кабаре и шагала к площади Пигаль, заглядывая в секс-шопы и стриптиз-клубы. К утру она напивалась до беспамятства. В сумраке узких улочек маячили, завлекая клиентов, девицы в коротких кожаных юбках и накрашенные трансвеститы. Струился прохладный воздух. Горели старинные фонари. Пахло дешевыми духами и дымом сигарет…