Эдуард Тополь - Охота за русской мафией Страница 10

Подписав контракт (интересно, что даже ФБР clearance не докопалось в то время до факта усыновления), Билл был тут же направлен в Виргинию, в академию ФБР, где 13 недель вживался в свою новую семью – проходил физическую, боевую и техническую подготовку. И это было приятно – снова чувствовать себя не одиночкой, а в команде, в бригаде. Пусть тяжелые физические тренировки, пусть стрельбы, марш-броски, стенография, шифрование – все это одно удовольствие, если вокруг друзья, братья. И даже то, как во время учебного штурма автобуса, «захваченного преступниками», восковая пуля какого-то шутника навылет пробила Биллу правую щеку, оставив небольшой шрам на всю жизнь, Билл и по сей день с удовольствием вспоминает, как он материл своих друзей, когда они на том же автобусе возили его в госпиталь…

Однако ФБР оказалось не совсем той семьей, о которой мечталось. Да и не может быть семьей полувоенная, полубюрократическая организация, в которой любой произвол начальства легко оправдать (или прикрыть) ссылкой на секретность и государственную необходимость. По словам Питера Гриненко, проработавшего 22 года в полиции, и из них 10 лет – на ФБР и внутри ФБР, разница между службой в полиции и службой в ФБР заключается в том, что если в полиции ты в конфликте со своим сержантом и он хочет с тобой расправиться, то ты можешь пойти качать права к лейтенанту. А если ты не согласен с решением лейтенанта, ты идешь к капитану. А если и капитан против тебя, ты идешь к инспектору. А если и инспектор не хочет тебя защитить, ты идешь в свою организацию, в профсоюз. Но в ФБР ничего подобного нет. Если ты не угодил своему непосредственному начальнику, то пусть он будет хоть трижды дурак и пять раз не прав – тебе крышка, тебя могут завтра перебросить из Нью-Йорка в любую дыру – в Пуэрто-Рико, на мексиканскую границу, куда угодно! И ты даже пикнуть не имеешь права!…

Билл Мошелло два года проработал в Олбани так называемым «полевым агентом». «Это когда ты молодой и глупый, – объясняет он, – и тебе и таким, как ты, говорят: о кей, нужно вышибить эту дверь и арестовать того, кто там заперся. И ты прешь башкой вперед и можешь в любую минуту получить пулю в лоб».

Видимо, Билл был не так уж плох в этой работе, если через два года его перевели в Нью-Йорк и вскоре сделали «специальным агентом по расследованию криминальной активности в русской колонии», или, говоря проще, поручили найти «красную мафию». Однако эта незаурядная и интересная с профессиональной точки зрения работа, подкрепленная к тому же специальными фондами по титулу № 4 и № 3, имела один недостаток – Билл снова оказался один. Не было той братской бригадной взаимовыручки, как при рейдах-налетах на нелегальные игорные и публичные дома или тайные склады наркотиков. И потому, когда в 17-м полицейском участке Манхэттена Билл случайно встретил Питера Гриненко, он тут же почувствовал в нем не только потенциального партнера, но – наконец! – того, кого ему, может быть, не хватало всю жизнь. Старшего брата. Мне кажется, что любой пацан при одном взгляде на Питера скажет: да, именно такого старшего брата я хочу иметь! Крупный, высокий, двести с лишним паундов, с крепкой челюстью, со светлыми глазами, живой, энергичный, уверенный в себе, щедрый (сразу же поделился сандвичем!) и к тому же – полицейский детектив! Можно ли представить себе того, кто не захотел бы иметь такого старшего брата?

Впрочем, заиметь старшего брата вовсе не означает постоянно выказывать ему свою любовь или дружбу и послушание. Наоборот, где, как не между братьями, чаще всего возникают соперничество и скрытая борьба амбиций, темпераментов и самолюбий? Даже при, казалось бы, полном и равном партнерстве…

Иными словами, если бы в ту дождливую октябрьскую ночь 1983 года, когда Билл Мошелло и Питер Гриненко дежурили в Брайтоне на Пятой улице, кто-то спросил у Билла, хочет ли он поменять партнера, он бы категорически отказался. Но и сидеть рядом с этим партнером в машине, слушая его храп, тоже было выше всяких человеческих сил! Билл толкнул Питера локтем в бок. Питер встряхнул головой и сказал, не открывая глаз:

– А? Что?

– Ничего. Ты храпишь.

– Ну и что? Ты можешь храпеть в мое дежурство… – проворчал Питер и повернулся боком, устраиваясь поудобней.

– Fuck, you! Я не могу храпеть! – вспылил Билл. – Если я не могу храпеть, я не храплю!

Питер приоткрыл один глаз и спросил:

– Ты уверен?

И тут же уснул опять, оставив Билла наедине с дождем. А вокруг, за темными окнами этого fucking Брайтона, в теплых и сухих постелях спали тысячи, сотни тысяч людей.

Даже русские эмигранты, даже преступники спали сейчас в тепле и комфорте, прижимаясь во сне к своим горячим женам и любовницам и не слыша ни дождя, ни этих гулких, как выстрелы, ударов атлантического прибоя по брайтонским пляжам…

Билл включил радио. Радиостанция «10-10 WINS. Все новости – круглосуточно» бодро сообщила, что Канада выслала еще двух советских шпионов; советский лидер Андропов отверг новое предложение Рейгана о сокращении стратегического вооружения и увеличил снабжение Сирии тактическими ракетами «СС-21»; а в Южной Корее коммунисты совершили покушение на президента страны…

Под эти сводки с фронтов «холодной войны» Питер заворочался, почесал шею, спросил сонно:

– Который час?

Тут в глубине улицы, в темноте и ряби дождя, показались фары машины. Судя по ее скорости, водитель явно искал незнакомый адрес. Когда машина приблизилась и попала под свет уличного фонаря, Билл узнал машину Мэри Эллен Бикман, бывшей монашки, а ныне агента ФБР. Он посмотрел на часы. Было 2.55 пополуночи, это начинали съезжаться члены их бригады.

На их удачу через полчаса дождь прекратился, и к четырем утра все заняли свои места; после того, как супер по звонку Питера открыл им входную дверь, два человека поднялись на крышу, двое стали внизу под пожарной лестницей, еще двое остались при входе, а Питер, Билл, Дэнни Сэндрофф из эмиграционной службы и Мэри Бикман поднялись на пятый этаж, к двери квартиры 5-А. Питер и Билл вдвоем тащили тяжелую кувалду для вышибания дверей.

Супер на кувалду не обратил внимания, а вот, посмотрев на их мокрые следы на полу, сокрушенно покачал головой. Вот как рассказывает Питер Гриненко о дальнейших событиях:

– В четыре утра мы постучали в дверь, но ответа не было. Стучим снова и сильней, я кричу по-русски: «Откройте дверь, это полиция!» – никто не отвечает. Соседи выглянули из других дверей, увидели нас и снова закрылись. Я бью кулаком по двери и кричу: «Полиция, ФБР! Я знаю, что вы там, и я вышибу эту сраную дверь, если вы не откроете!» Но они не отвечают, хотя я чувствую, что там, за дверью, кто-то стоит. Ты, наверно, никогда не делал арестов, поэтому ты не знаешь это чувство – ты не видишь человека, но кожей чувствуешь, что он там. О'кей, и тогда я взял эту кувалду и шарахнул по двери так, что замок погнулся. И тут я слышу, как он там кричит на очень плохом английском:

– I open! I open!

Тогда я, не знаю почему, перевожу ему на русский:

– Открывай дверь!

А он мне тоже переводит себя на русский:

– Я открою! Я открою!

Но я уже погнул замок, и теперь он там возится и не может открыть. И тогда я опять бью этой штукой, и мы врываемся в дверь. И теперь я хочу, чтобы ты понял одну вещь. Когда ты делаешь такие вещи, когда ты вот так врываешься в дверь в темноте кого-то арестовать, ты никогда не знаешь, что тебя ждет. Может быть, это совсем не опасно, а может, в следующую секунду ты получишь пулю из-за двери. Поэтому ты держишь свой пистолет двумя руками, и твоя главная задача: закрыть всех. И, конечно, из-за этой опасности ты немножко возбужден, и ты кричишь, нет – ты орешь: «Замри! Ты арестован! Всем лечь липом вниз!»

Но этот Бакро, который открывал дверь, вместо того, чтобы лечь на пол, хватает руками штаны своей пижамы, спускает их и показывает мне шрам у себя в паху и кричит:

– У меня шов! Я имел операцию!

А я кричу ему по-русски:

– Мне насрать на твою операцию! Ложись на диван лицом вниз!

Короче, мы надели им наручники – Бакро и еще одной молодой женщине, его дочке, которая была там с ним. И только после этого мы оглядели эту квартиру, и мы не поверили своим глазам! Конечно, мы знали, что у них должны быть ворованные вещи, которые они продают русским эмигрантам за полцены. Но это были не просто какие-то ворованные вещи. Это было как настоящие «Гуччи» и «Лорд и Тейлор» – вмеcте. Там вдоль стен стояли стойки с одеждой из лучших магазинов и с магазинными ценниками. Там были полки с ювелирными изделиями и тоже с магазинными ценниками. И там были меха, золотые часы, ковры, серебряная посуда, хрусталь и очень дорогие сувениры. И там была бронзовая ручка с бриллиантовым кольцом на наконечнике. Я снял это кольцо, и тут эта цыганка, арестованная, подбегает ко мне и говорит: «Это мое кольцо!» Я говорю: «Do you speak English?» Она говорит: «No!» Я говорю по-русски: «А как тебя звать?» Она говорит: «Мария». «А почему тут на кольце написано по-английски: «То Joan with love. John»?» Она говорит: «Это мне мой американский друг дал!» Я говорю: «Конечно!…»