Арнальд Индридасон - Голос Страница 10

— Мне хочется узнать, могу ли я пригласить вас сегодня вечером в здешний ресторан. Очень вкусно кормят.

Он произнес все это, ничего не зная о ней, вовсе не рассчитывая на положительный ответ. Но он все же высказался и теперь ждал, что она наверняка рассмеется. Что, вполне вероятно, она замужем, мать четверых детей. Живет в отдельном доме, а летом переезжает на дачу, празднует конфирмацию и устраивает студенческие вечеринки для своих детей, собирается женить старшего и хочет дожить до старости в мире и покое со своим обожаемым мужем.

— Спасибо за приглашение, — сказала она. — Очень приятно. Но… к сожалению, я не смогу. Но все равно спасибо.

Она взяла у него ящичек, задумалась на мгновение и посмотрела на него. Потом пошла к выходу. Сникший Эрленд остался стоять в гардеробе. Уже много лет он не приглашал вот так женщину. В кармане пиджака заверещал мобильный телефон. Помешкав, он вытащил его и ответил. Звонила Элинборг.

— Он появился в зале, — прошептала она в трубку.

— Что? — переспросил Эрленд.

— Папаша. Явился с двумя адвокатами, меньшим ему не обойтись, чтобы обелить себя.

— А так народу много? — спросил Эрленд.

— Да нет. Кажется, родственники мальчика по матери и журналисты.

— Как он выглядит?

— Как всегда, невозмутим. В костюме и при галстуке, как будто собирается на торжество. Нет у него ни капли совести.

— Ну-ну! Конечно, совесть у него есть.

Эрленд ездил вместе с Элинборг в больницу поговорить с мальчиком, как только врачи дали разрешение. Малыша прооперировали, и он лежал в педиатрическом отделении вместе с другими детьми. На стенах были развешены детские рисунки. На кроватях лежали игрушки. Около постелей сидели родители, уставшие от бессонных ночей и бесконечных треволнений за своих чад.

Элинборг подсела к кровати ребенка. У мальчика была забинтована голова. Лица было практически не видно, только уголок рта и один глаз, который недоверчиво смотрел на полицейских. Рука в гипсе подвешена к маленькому крючку. Под одеялом скрывалось забинтованное тело: пришлось сделать операцию, чтобы спасти селезенку. Врач предупредил их, что они-то могут поговорить с мальчиком, а вот будет ли он с ними разговаривать — это уже другой вопрос.

Элинборг принялась сначала рассказывать про себя, кто она такая и чем она занимается в полиции и что она хочет наказать тех, кто обошелся с ним подобным образом. Эрленд стоял в стороне и слушал. Мальчик в упор глядел на Элинборг. Она знала, что не должна допрашивать его без родителей. Они договорились встретиться с отцом в больнице, но прошло полчаса, а он так и не появился.

— Кто же это был? — спросила наконец Элинборг, выбрав момент, чтобы перейти к делу.

Мальчик молчал, не сводя с нее глаз.

— Кто так поступил с тобой? Все будет в порядке, если ты расскажешь мне об этом. Они не посмеют снова на тебя напасть. Обещаю.

Ребенок взглянул на Эрленда.

— Мальчишки из школы? — спросила Элинборг. — Старшеклассники? Мы уже знаем, что двое из тех, кто, по нашему мнению, мог напасть на тебя, считаются трудными подростками. Они и раньше избивали других детей, хотя не так сильно, как тебя. Но ребята утверждают, что ничего тебе не делали. Впрочем, мы знаем, что они были в школе в то время, когда произошло нападение. У них как раз закончился последний урок.

Мальчик молча слушал Элинборг. Инспектор побывала в школе, поговорила с директором и учителями, сходила домой к тем двум мальчикам и посмотрела, как они живут. Отец одного из них сидел в тюрьме «Малая Лава». Дети категорически отрицали свою причастность к инциденту.

В этот момент в палату вошел врач и сказал, что ребенку требуется покой и чтобы они зашли позже. Элинборг кивнула, и они попрощались.

В тот же день Эрленд поехал с Элинборг домой к мальчику, чтобы встретиться с отцом. Мужчина объяснил, что ему было необходимо провести важную телеконференцию со своими сотрудниками в Германии и США и из-за этого он не смог приехать в больницу. Свалилась неожиданно, добавил он. Когда же он наконец освободился, Эрленд и Элинборг уже выходили из больницы.

Пока он все это объяснял, комната осветилась зимним солнцем. Оно залило светом мраморный пол гостиной и ковер на лестнице, ведущей на верхний этаж. Элинборг стояла, слушала отца и тут заметила пятнышко на ковре, а потом еще одно, ступенькой выше.

Маленькие пятнышки, практически незаметные, если бы не зимнее солнце.

Пятнышки, почти сведенные с ковра и неотличимые на первый взгляд от текстуры материала.

Пятнышки, попавшие в луч света, были следами маленьких ног.

— Ты слушаешь? — спросила в трубку Элинборг. — Эрленд? Алло?

Эрленд вернулся в действительность.

— Держи меня в курсе, — сказал он и отключил телефон.

Метрдотель оказался сорокалетним мужчиной, тощим как спичка. Он был одет в черный костюм и черные, натертые до блеска, лаковые туфли. В данный момент он изучал список продуктовых заказов на вечер в маленьком закутке около ресторана. После того как полицейский инспектор представился и спросил, можно ли его ненадолго отвлечь, метрдотель оторвался от потрепанных журналов учета, и Эрленд увидел тонкую полоску черных усиков, темную щетину, которую наверняка приходится сбривать дважды в день, карие глаза и смуглое лицо.

— Я не был толком знаком с Гулли, — сказал мужчина, представившийся Розантом. — То, что с ним случилось, ужасно. Вы уже что-нибудь выяснили?

— Ничего, — ответил Эрленд коротко. У него из головы не выходила биотехник Вальгерд. Да еще эта история с отцом, избившим сына. Он подумал о своей дочери Еве Линд, которая сказала ему, что больше не выдержит. Эрленд понимал, что это означало, хотя в глубине души надеялся, что ошибается. — Много дел во время праздников, не правда ли? — спросил он.

— Мы стремимся извлечь в этот период максимальную прибыль. Пытаемся продать трижды одно место в ресторане, что удается с большим трудом, поскольку некоторые полагают, что раз уж они заплатили за стол, то могут и с собой уносить. Убийство в подвале нам вовсе не на руку.

— Да уж, — равнодушно отозвался Эрленд. — Вы, видно, работаете тут недавно, раз толком не знакомы с Гудлаугом?

— Да, всего два года. Я не имел с ним никаких дел.

— Кто, по-вашему, знал его лучше всех в отеле? Или вообще в жизни?

— Боюсь, что понятия не имею, — ответил метрдотель и провел указательным пальцем по черной полоске над верхней губой. — Я ничего не знаю об этом человеке. Может быть, уборщицы что-то слышали. Когда станут известны результаты анализа слюны?

— Станет известно что?

— Ну, кто был с ним. Это ведь тест на ДНК?

— Да, — сказал Эрленд.

— Вам придется посылать анализы за границу?

Эрленд кивнул.

— Вы не знаете, к нему в подвал приходили гости? Люди, не имеющие отношения к отелю?

— Здесь столько разного народа ходит. В отелях всегда так. Как в муравейнике, входят и выходят, поднимаются и спускаются, никогда никакого покоя. В колледже нам говорили, что отель — это не здание и не комнаты, и даже не обслуживание. Это люди. Отель — это только люди. Ничего другого. Мы обязаны их хорошо принять, чтобы они чувствовали себя как дома. Вот что такое отель.

— Постараюсь это запомнить, — сказал Эрленд и поблагодарил его за беседу.

Он справился, не появился ли Генри Уопшот, но тот еще не вернулся. Зато старший администратор пришел наконец на работу и поздоровался с Эрлендом. Еще один автобус, наполненный туристами, подъехал к отелю, и люди столпились в дверях. Администратор смущенно улыбнулся Эрленду и пожал плечами, как бы оправдываясь: мол, не его вина, что им не удается поговорить, лучше выбрать другое время.

7

Гудлауг Эгильссон работал в гостинице с 1982 года. Ему было тогда двадцать восемь лет. Он успел сменить несколько работ, в последний раз подвизался ночным сторожем в Министерстве иностранных дел. Когда было решено нанять швейцара в постоянный штат отеля, его приняли на это место. То было время расцвета туризма. Расширение отеля подходило к концу. Набирали персонал. Предыдущий директор не помнил точно, почему взяли именно Гудлауга. По его воспоминаниям, выбор кандидатов был невелик.

Гудлауг понравился директору. Он производил впечатление предупредительного и вежливого человека, прекрасного исполнителя и сразу же показал себя хорошим служащим. Был холост, ни жены, ни детей, что немного беспокоило директора, поскольку люди семейные обычно более надежны. С другой стороны, Гудлауг был не очень разговорчив и о своем прошлом не рассказывал.

Вскоре недавно нанятый швейцар пришел к директору и спросил, нет ли в отеле какого-нибудь помещения, которое он мог бы использовать, пока не найдет нового пристанища. Ему велели как можно быстрее съехать со съемной квартиры, и он вот-вот окажется на улице. Гудлауг выглядел удрученным. Напомнил директору о каморке в конце подвала, где он мог бы перекантоваться, пока не подыщет себе что-нибудь. Они пошли посмотреть помещение. Оно было забито всяким хламом, но Гудлауг сказал, что знает, куда все это пристроить на хранение, и что большую часть можно вообще выбросить.