Кемель Токаев - Таинственный след Страница 10

— Такое дело, товарищи, — открыл он нам свой секрет. — Когда меня оставляли в тылу, то мне было дано одно конкретное задание: дождаться прихода специального человека и хорошо устроить в безопасном месте. Любые другие самостоятельные действия мне запрещены. Но вот прошли уже целые месяцы, а человека нет. Как вы думаете, Алексей Васильевич, что мне делать? Неужели я должен все время сидеть сложа руки?

— А может быть, этот человек попал в лапы к немцам? — предположил Розовик.

— Нет, этого не может быть, — уверенно сказал Спижевой и тут же добавил, — но как бы там ни было, нам надо действовать. Давайте организуем боевую группу. Я — человек малоопытный, необстрелянный и в руководители не гожусь. У меня есть предложение назначить командиром группы Алексея Васильевича.

— Дельное предложение, — согласился Розовик. — Поскольку мы все в сборе, предлагаю это наше решение оформить протоколом. Будем считать, что наша группа уже существует.

Решение товарищей застало меня врасплох. Какой из меня руководитель? Я врач и в своем деле кое-что смыслю, а вот руководить подпольщиками никогда не приходилось. Но делать нечего, начинать с чего-то нужно. Трудновато будет, конечно. Одно дело, когда в твоем распоряжении только твоя жизнь, и совсем другое, когда тебе придется отвечать за жизнь товарищей, за все их действия. Хватит ли у меня для этого умения, силы воли? У врача, правда, твердая рука, а сердце мягкое, гуманное. Такова уж у него профессия — делать людям добро. Несколько дней я раздумывал над своим новым положением и, признаться, колебался. Мне вспомнилась в ту пору Ирина, и я пожалел, что ее нет среди нас. Вот где пригодилась бы решительность этой девушки, ее опыт. Она бы наверняка посоветовала нам, как начать нашу трудную работу. Мое смятение заметил Розовик, и когда мы собрались вместе, он прямо сказал мне:

— Послушай, Алеша, что ты терзаешься? Ведь ты не один. Мы будем работать вместе, рядом друг с другом. Все пойдет хорошо, вот увидишь.

— Чем быть вожаком каравана, — сказал я Кириллу, — лучше быть рядовым погонщиком.

— Это верно, — согласился Спижевой, — но без вожака нам нельзя.

— Тогда ладно, — решительно сказал я своим друзьям. — Будем советоваться в трудных случаях, будем работать.

На первое время мы поставили перед собой такие задачи: освобождать военнопленных и арестованных граждан, укрывать их, отбирать надежных людей для партизанского отряда, выпускать листовки, разоблачающие ложь фашистской пропаганды. Гриша Спижевой выбрал для себя работу среди военнопленных. Розовик должен был собирать материалы для листовок. Так начала свою работу подпольная организация в селе Козино.

Как только у нас собралось достаточно материалов, мы сели за составление листовок. Готовые листовки надо было размножить. И это была самая трудная работа. Втроем мы просиживали целые ночи, переписывая от руки тексты. Первые листовки пошли в села Зарубенцы, Вовчиково, Луковец, а потом они появились и в Переяславе. Но наши листовки на первых порах не достигали цели. Мы просто ругали немцев — и только. А зверства фашистов люди видели своими глазами. Не располагая сведениями с Большой земли, мы не могли вести настоящую боевую агитацию.

Надо было что-то предпринимать для оживления содержания и действенности листовок. Вскоре выход был найден. Кирилл познакомился в Переяславе с девушкой Валей. Она работала в немецкой комендатуре, и через нее мы решили добывать различную информацию. Валя согласилась доставать для нас немецкие бюллетени, предназначенные для самих немцев. Вскоре мы получили эти бюллетени. Немцы расхваливали в них свои новые порядки, сообщали об успехах на фронте. Там было много вранья и противоречий. Мы научились умело пользоваться этим. Приведем выдержку из бюллетеня, а ниже даем свой комментарий. Люди видят, где правда, а где ложь. Гриша Спижевой оказался неплохим художником. На листовках, которые мы расклеивали на видных местах, стали появляться смешные, остроумные карикатуры. Это сильно задевало оккупантов и хорошо действовало на население.

Как-то в разбитом помещении правления колхоза отыскалась старая пишущая машинка. Нашлась и машинистка, маленькая, робкая девочка Зоя. Дело пошло веселее. Хоть и косо, и с ошибками, но листовки печатались на машинке, имели внушительный вид. Зоя была очень исполнительной, все делала быстро и доброкачественно. Она не вникала в содержание листовок, многого не понимала, но работой своей была довольна. И, знаете, ей первой пришлось пострадать за наше дело.

— Послушайте, как это случилось, — проговорил Алексей Васильевич, обращаясь ко мне. — До сих пор мне жаль бедную девочку, как вспомню о том, что я сам вынужден был причинить ей боль.

Все произошло неожиданно. Листовки печатались днем, с тем, чтобы ночью не привлекать к себе внимания патрулей. Но все же из-за предосторожности в это время Дмитрий находился во дворе и гремел чем только возможно. То он точит ржавую лопату, то выковывает нож из старой косы, в общем трудится не жалея сил.

Надо сказать, что к этому времени немцы начали уже принимать меры для нейтрализации нашей пропаганды. Они писали в газете о разных «смутьянах, разлагающих народ», всяческими мерами возбуждали к нам ненависть. Шпики так и шныряли по деревням. Бывало, привяжется какой-нибудь шпик и ходит за тобой по пятам. Они под видом нищих и горемык бродили по селам, высматривали, вынюхивали и сообщали жандармам обо всем подозрительном. Вот почему мы всегда выставляли караул. На этот раз во дворе снова был Дмитрий. Стук в окно предупреждал об опасности, мы прятали машинку, бумагу и расходились. И вот вдруг вбегает, забыв об условленных сигналах, Дмитрий, бледный, взволнованный.

— За соседним домом прячется подлый пес, — прохрипел Дмитрий.

— Кто? О ком ты говоришь? — спрашиваю я Дмитрия.

— Говкалло, — шепчет Дмитрий и хватается за машинку.

Быстренько открываем тайник, прячем пишущую машинку под печкой. Сверху набрасываем разное тряпье, дрова.

— Дима, — командую я, — спрячь бумагу, а ты Зоя, иди в другую комнату, изобрази больную. Сейчас я буду тебя лечить. Покажешь мне свои зубы, поняла?

Говкалло вбежал в дом с криком и бранью.

— Эй, доктор! — ревел полицай. — Куда ты провалился? На этот раз меня не проведешь, шельма. Попался ко мне на удочку!

— Открой рот, — говорю я Зое. Она послушно раскрыла рот, и я увидел полные челюсти прекрасных жемчужных зубов. — Терпи, родная. Я схватил щипцы и мгновенно вырвал здоровый, белый зуб. Кровь хлынула изо рта. Зоя закричала не своим голосом.

— Опять фокусничаешь? — заорал полицай, врываясь в дверь. — Ты ведь хирург. На кой черт лезешь к ней в рот?

— Что делать, пан полицейский? Теперь война, мне не приходится разбираться, рот это или живот. Приходит человек с жалобой, просит помочь. Разве откажешь? Да и мне пить-есть надо. Вот и зарабатываю на хлеб.

Говкалло заглянул зачем-то под кровать, отвернул одеяло, разбросал подушки. Подошел к Зое, увидел кровь и гадливо засмеялся.

— Не реви, привыкай, еще не то будет.

Тут я заметил в прихожей человека в полосатой лагерной одежде. Он уже успел распороть перину и теперь рылся в наших чемоданах. Рядом с ним стоял бледный и злой Дмитрий. Что нужно здесь этому человеку, очевидно бежавшему из плена? Я подумал даже, что он просто свихнулся и не знает, где находится. А полосатый лагерник бросил чемодан, подошел к яме у печки и стал разбрасывать поленья. Я похолодел, а Зоя забыла про зубную боль и во все глаза смотрела на человека в полосатом одеянии. Дмитрий стоит за спиной Говкалло с большим ножом в руках и подает мне знак, приказывая напасть на полосатого.

— Что ты там возишься? — вдруг зарычал Говкалло. — Иди переверни все в сарае, может быть, там найдешь.

Человек в полосатой одежде встрепенулся, быстро вскочил с колен и зашагал во двор. За все время он не проронил ни одного слова. Я успокоился, подошел к полицаю и спросил его:

— Кто этот человек? Он, случайно, не сумасшедший? — Зоя опять разревелась и побежала в другую комнату. Полицай проводил ее жадным, похотливым взглядом.

— Плачь, плачь, — со смехом сказал Говкалло, не удостаивая меня ответом. Потом покосился в мою сторону и спросил: — Чья это девчонка? Спелая, зрелая, в самый раз...

Я сделал вид, что не слышал его вопроса. Это возмутило полицая, и он опять начал разоряться:

— Не видишь, подлый человек, что к тебе гость пришел? Почему не угощаешь?

Полицай, как всегда, был сильно пьян. Эти подлые люди всегда заливали себе глаза самогонкой, чтобы не стыдно было куражиться над своими односельчанами. Все они, предатели, были одинаковыми, но Говкалло — это скот из скотов. Мне хотелось измочалить его мерзкую опухшую физиономию и выкинуть предателя за двери. Но я сдержался и ответил:

— Вы не гостем вошли в дом, потому и не угощаю.

Тут откуда-то появился Дмитрий с большой бутылью самогона. Он водрузил ее на стол и стал быстро резать огурцы. Говкалло обрадовался. Не дожидаясь, пока приготовят закуску, он схватил бутылку, налил себе полный стакан и, не отрываясь, опорожнил его. Полицай закрыл глаза, морда у него запунцовела от натуги, он еле-еле перевел дыхание. Потом засопел, крякнул.