Рена Юзбаши - Скинхед Страница 10

Вообще, я чувствую повышенное внимание со стороны ребят. Многие сочли нужным как бы на равных поздороваться со мной, даже те, кто намного старше, члены клуба со стажем. То ли Федька растрепался всем про куртку, то ли ребята сами каким-то образом догадались. Как бы там не было, я чувствую себя в центре внимания. Это мой звездный час. Жаль только вот, что дома опять траурное настроение. Мамка вернулась из школы расстроенная. Я знал, что так и будет, и поэтому постарался прийти домой пораньше. При виде дорого сына, бритого наголо, с разбитыми губами, но сияющего как ясное солнышко, она сползает на стуле и беззвучно плачет:

— Артем, что ты опять сделал со своей прической?

Так она называет огненно-рыжий покров, который ни одна прическа не берет, ввиду чего моя голова постепенно превращается в пылающий безобразный фонарь. Я присаживаюсь:

— Мам, ты не плачь, а? Все будет хорошо, честное слово. Ты только не плачь, пожалуйста. — И уныло пошел на кухню за каплями.

После Никиты она была второй, кто обратил внимание на последовательность в выборе прически. При виде валерьянки, которую я на всякий случай поднес мамке, она заливается слезами пуще прежнего. Теперь мне предстоит выслушать текст, знакомый до боли, как и невыносимый, запах валерьянки.

— Ты же говорил, что из-за жары сбрил, Рыжик? Знаешь, когда ты маленьким был, я так ужасно уставала, работы много было, а ты часто болел, я думала, что с ума сойду. Если бы не бабушка, я бы не выдержала. А домой приходила, гладила твой рыжий пушок и успокаивалась. Рыжик, что же ты сделал с собой? — она снова всхлипнула.

Что могу я на это сказать? Что ответить?

— Мамка, ты только не плачь. Надо мной в школе все кому не лень смеются над тем, что ты называешь рыжим пушком. Мне уже и драться из-за этого надоело. А так ходить, — я провел руками по голове, — круто и стильно.

— Я так думаю, что ты это делаешь из-за моды, — утешилась она. — У тебя просто переходный возраст. Носили же в наше время мои ровесники длинные волосы и слушали рок — выросли и из рока и из длинных волос. Скоро станешь совсем большим, и все будет нормально, правда же?

Вечер заканчивается мирным соглашением: включаю видик, и мы садимся за любимые мамины советские фильмы… Купить бы ей двд-плеер, смотрели бы фильмы на дисках.

Глава 3

НОЯБРЬ

С утра пасмурно. Впрочем, с утра ли — уже и не припомнить, когда начался сезон дождей, а до снега все еще далеко. Потому я и не люблю осень. Слякоть, непогода круглыми сутками. То ли дело зима или лето — природа раскрывает объятья. Летом солнышко греет, на речку можно сбегать, в лес. Зимой — лыжи, каток, снегопад — красота!

Сегодня день Народного единства — это новый праздник, который в России отмечается совсем недавно и Учитель говорит, что в этот день мы должны показать, что русский народ сплочен, как никогда. Будет митинг, который объединит всех истинно русских, и наш клуб тоже будем там. Должны же мы выразить свои мысли вслух, достучаться до народа. Нас обязательно должны понять: мы хотим России для русских. Не хотим видеть нашу родину грязной и черной.

Я подхожу к своему клубу одним из первых, но через десять минут народ начинает подтягиваться. К двенадцати уже собираются все, подходит и Учитель с Никитой. Никита раздает нам плакаты, каждому вручает с десяток листовок. Учитель и накануне инструктировал нас, как надо вести себя на митинге, но считает нужным еще раз предупредить:

— Никаких драк с милицией, вы не какое-нибудь хулиганье, так что ведите себя так, чтобы мне не пришлось краснеть за вас. Всем понятно? — услышав в ответ дружное «да», он продолжает тоном мягче: — Это первое мероприятие такого уровня, куда позвали наш клуб, шутка ли, митинг пройдет на Болотной площади, совсем рядом с Кремлем, в центре Москвы. Осознаете?

Мы дружно вышагиваем к метро, и хотя команды «марш» нет, но стараемся идти в ногу. Вроде все смеются и шутят, но напряжение чувствуется. Это видит и Учитель:

— Орлы, а чего носы повесили? Сегодня же праздник, не в Мавзолей идем, а на площадь отмечать. Кто в детстве с родителями ходил на Красную площадь Первомай отмечать? — я оглянулся и понял, что всего несколько ребят подняли руки. — Вот вам и повод наверстать моменты, упущенные в детстве. Только вопрос тут не детский. Либо мы, либо нас.

Тут подъезжает поезд, и мы набиваемся в него. Как всегда, вагон был полон, но, странным образом, вокруг нас пустота. Я ловлю на себе испуганный взгляд молоденькой девчонки, и отворачиваюсь, думая, что этой дуре надо объяснить — не меня бойся, а черного, если он окажется рядом. Вадька сразу усаживается на свободное место и теперь зовет Учителя:

— Присаживайтесь, Учитель, — и вскакивает. Ишь! как выслужиться хочет перед ним.

— Я еще не так стар, и постоять могу. А вот ты, мать, проходи, присаживайся, — и он бережно подводит бабульку, которая трясется, боясь упасть, потому что не достает до поручня, он говорит внушительно: — Старость надо уважать.

Мы доезжаем до Кольцевой, потом до Боровицкой и вот уже мы на Болотной площади, я здесь бываю частенько, но никогда не видел столько ребят моего возраста. Мы где-то похожи друг на друга и это меня радует, значит я не одинок. Вон, сколько людей разделяет мои убеждения. Учитель нас предупреждает, чтобы мы прикрыли лица шарфами.

— А почему, Учитель? — это Денис делает шаг вперед. — Нам же нечего стыдиться.

— Точно подмечено, Денис, нам стыдиться нечего. Но тут будет толпа журналюг, которые будут вынюхивать материал для сенсации, а разве нам нужна известность? Разве мы потому сюда пришли? Нет, не потому! Мы чистильщики, и не слава, не деньги нам не нужны, — все это Учитель говорит громко, перекрикивая шум толпы. — И еще учтите, если затеряетесь, то либо домой сами добираетесь, либо в десять все собираемся перед памятником Репину.

На плакате, который держали мы с Федькой черными буквами на красном фоне значилось: «Родись на Руси, Живи на Руси, Умри за Русь». Остальные плакаты и призывы были как-то помельче, но смысле был тот же самый, нет на свете ничего важнее родной страны. Я думал, что кроме нас, молодых никого не будет, но я ошибался, были среди нас и старики. У них в руках картонки с корявыми надписями, но они очень понятны. У меня на глаза наворачивают слезы, даже старушки понимают, что Россия гибнет, а правительство ничего не делает.

— Ты чего это? Ревешь? — меня тычет Борька, стоящий рядом.

— Обалдел? Это от ветра, — на самом деле сегодня дождь со снегом и погода не то, чтоб радует.

Мы скандируем «Россия!» Нас на площади тысячи и тысячи, многие в камуфляже, в армейских сапогах. Каждый из них — мой брат. И я брат каждому. Российский триколор везде развевается. Мне кажется, сейчас мы такая сила — любые горы нам по плечу. Всюду журналисты и камеры, я радуюсь тому, что моего лица не видно, мамка умрет, если меня увидит на митинге. Учитель, как всегда, прав. По периметру стоят менты, не вмешиваются ни во что, но и к нам не цепляются. То ли нас охраняют, то ли от нас охраняют.

Под конец митинга объявляют, что будет концерт группы «Коловрат». Вокруг слышатся крики восторга, я еще не знаю, что это за группа, но вслушиваясь в слова, завожусь.

Штурмовик — русский патриот,Штурмовик — храбрость и сила,Штурмовик — скинет вражий гнетРади новой великой России!

Я выкрикиваю эти слова, куда громче, чем они бьют из динамиков, я заглушаю своими криками все вокруг.

Мы уже расходимся, но я чувствую такой подъем, такую энергию — на все готов ради России.

По дороге домой половины ребят нет с нами, где-то даже Федьку потерял, но я еду с Учителем и несколькими ребятами. Мы все возбуждены, в нас горит огонь, который уже никогда не погаснет. Я никогда не стану прежним, словно хищник, попробовавший человеческую плоть. И у всех в глазах я вижу тот же огонь. В вагон заходит мятый чернявый старый мужичок с какой-то соломенной корзиной, и пахнет от него землей, потом и чем-то еще, от чего меня просто тошнит. Но в руках у него мобильный и последние слова, что мы слышим, это «Гамарджоба, генецвале». Учителя от отвращения даже передергивает и это видно по его лицу. Мужик, завидев нас, вжимается в дверь вагона, но уже поздно, поезд тронулся. На две минуты он заперт с нами. Мы только ждем знака Учителя, чтобы разобраться с этим сыном кишлака, так неразумно покинувшем свою малую родину. Учитель успокаивает нас:

— Спокойно, ребятки, сегодня нам не нужны проблемы, — он подходит к этому черномазому так близко, что тот готов исчезнуть.

— Ты понимаешь, что ты на этой земле не нужен? Что ты здесь лишний? — даже мне стало страшно от того, как прозвучал голос Учителя, стук колес поезда не заглушают этих слов.

Учитель смотрит на эту черную шваль, и мы видим, как он боится, у него стекает каплями пот по лицу, он весь трясется крупной дрожью.